Сбитые прицелы, главы 5-6

Очередные две части фанфика.


5.

Паук зашёл внутрь хорошо замаскированной в джунглях базы, где с облегчением, которое не передать словами, снял дыхательную маску. Приспособления эти были достаточно удобными, хорошо проработанными, но при долгом ношении всё равно натирали кожу да и вообще, в них человек чувствовал себя как в надоедливом тесном террариуме. Несвобода. Несвобода в том мире, где всё дышит естественной, первозданной вольной волей. Маска была крохотной частичкой мира людей, искусственного и давно уже мёртвого, которую они вынуждены были вечно носить на себе.

Человеческую науку Паук не особо жаловал, предпочитая ей знания На’ви, но всё равно не смог сдержать улыбки при виде Норма, одиноко нависшего над микроскопом.

Где были Макс и остальные учёные, оставалось только догадываться, хотя наверняка они в очередной раз ушли за образцами фауны для своих бесконечных опытов. Но так было даже лучше: единственный слушатель как раз и был тем самым, в чём юноша так отчаянно нуждался сейчас.

— Что-то вы рано, Мак… — начал было Спеллман, не оборачиваясь, но боковым зрением, должно быть, уловил наконец, что перед ним вовсе не коллега, раньше срока вернувшийся из леса. — Май… То есть, Па… — от неожиданности запутался он в словах, как в собственных неряшливых космах. Паук хоть и смутно, но всё же помнил Норма более молодым. С тех пор тот не сильно изменился и в свои сорок с небольшим всё ещё смотрелся неуклюжим и долговязым, каким-то слишком несерьёзным ни для своего возраста, ни для научного стажа.

— Привет, Норм, — дружелюбно и как можно более беззаботно отсалютовал ему Паук и поспешил навстречу, пока Спеллман от радости не упал, запутавшись ещё и в рабочем халате.

— Жив, засранец! — мужчина обнял его, широко при этом улыбаясь. — Мы ж тут как на иголках все эти дни сидели, — посетовал он и потянул дорогого гостя в жилую часть базы. — Когда Джейк со своими отчалил, то не знали, что и думать. Особенно о тебе. А ты вот он!

Норм говорил быстро и сбивчиво, явно не поспевая за своими бурными эмоциями, однако при этом не забывал потчевать Паука смесью сухпайка и какой-то дребедени из львиной ягоды*. Учёные, расчленив это растение до последней вакуоли, так и не овладели искусством правильно его готовить.

Однако Паук всё равно был рад: он проголодался, да и гостеприимство доброго друга грело душу.

— Рассказывай, воин! — спустя некоторое время, когда пищевой контейнер Паука опустел примерно на три четверти, потребовал Норм на языке На’ви, в котором не переставал совершенствоваться. — Сколько подвигов совершил?

Паук и ждал этого, и одновременно боялся. Он и начать-то не знал с чего.

— Я тебя не отвлеку? — осторожно спросил он, чтоб дать себе небольшую отсрочку. — Ты вообще чем сейчас занят?

— Э, братец, — протянул Спеллман, перейдя с чистейшего пандорианского на не менее чистый английский, — я, конечно, всю свою жизнь посвятил науке, но вот что понял за годы работы здесь: я понял, что никакая работа не может быть важнее человечности. В нашем с тобой случае человечность — это выслушать ближнего, раз тому есть, что сказать, — он тоже доел свою порцию питательной бурды и добавил: — А работаем мы сейчас над одним любопытным ложногрибом, и если нам всё удастся, то люди смогут обходиться здесь без масок. Представляешь?!

Норм совершенно по-детски взглянул на своего молодого собеседника.

— Если что, я буду первым, на ком вы это испытаете, — отважно вызвался Паук. — А то смерть как надоели эти «аквариумы»…

— Но ты ж не об этом пришёл поговорить, верно? — переменил тему Норм и внимательно уставился на парня.

— Ну да…

Паук вместо ответа встал и прошёл в ту сторону, где располагалась трёхметровая прозрачная капсула. Та самая, внутри которой продолжало бессмысленно плавать тело женского аватара. Паук знал Грейс Огустин лишь по рассказам старших.

— Норм, вот мы тут с ребятами предположили, что Кири… хм… ну-у… могла родиться от тебя.

— От меня? Что за чушь приходит в ваши головы? — усмехнулся учёный, но тут же погрустнел. — Во-первых, я зачитывался работами Грейс ещё будучи школьником и едва ли не молился на её портреты. Да, именно молился, а не… то, о чём вы там с ребятами предполагали! Во-вторых, у меня была Труди, — он тяжело вздохнул, наверняка всё ещё скорбя**. А в-третьих… Малой, ну сам посуди: будь Кири моей дочкой, разве не относился бы я к ней по-особенному? Чуть более по-особенному, чем ко всем вам.

— Ну да, — вновь поддакнул Паук, ощущая как в очередной раз потеет с головы до ног. — Вот как… он ко мне, — выпалил, наконец, Майлз-младший и ощутил, как с каждым разом нелёгкая правда всё проще вырывается из груди.

— Кто, малыш? Ты о ком?

— Об… отце.

— Ты про полковника? — уточнил Норм, нахмурившись. — Про его рекома?

Паук вместо ответа несколько раз кивнул патлатой головой, но по-прежнему был растерян. Слова и толпились внутри, спеша вырваться на свободу, и робко жались в испуге где-то у самого горла. Норм был взрослым и много повидавшим. Норм был его давним и хорошим старшим другом. Он достаточно умён и непредвзят, чтобы понять всё правильно. Только Паук ведь не ему сейчас признавался в страшном и сокровенном. Не ему, а себе — желторотому, импульсивному и… очень предвзятому.

И всё же в какой-то миг Сокорро заговорил. Мужчины ведь не тру́сят, в особенности перед собой.

Поведав всё, что только мог, по-военному чётко, как приучил с детства Джейк, Паук замолчал. Да и ошарашенный Норм долго не мог проронить ни слова. Лишь на лице его сменяли одна другую тысяча и одна эмоция.

— Но вот о чём я всё думаю, Норм… — так ничего и не дождавшись от товарища, Паук продолжил перекладывать с больной головы на здоровую. — Вот можно подумать, что На’ви чувствуют и понимают всё это, — он неопределённо развёл руками, — потому, что у них есть тсахейлу. У тебя он тоже когда-то был, поэтому и ты всё понимаешь. Но… — Паук глубоко вздохнул, чтоб не упустить чего-то самого главного, что вертелось на языке, но так и норовило ускользнуть. — Но ведь у Макса и некоторых других ваших никогда не было аватара. И у Труди не было. Но они всё равно отказались творить… Вот всё то, что творили… мои родители.

Паука это всегда больно било изнутри. Каждый раз как током прошибало, когда кто-то из На’ви поминал события пятнадцатилетней давности. Вечто после этих слов хотелось куда-нибудь провалиться. А с тех пор, как он собственными глазами увидел зверства рекомов, то и вовсе впал в глубокое и, казалось, неизлечимое уныние.

— Ну почему так, Норм, а? Ты учёный, ты должен знать! — Паук сам не заметил, как взмолился, едва не всхлипнув.

А Спеллман продолжал сидеть рядом с ним и о чём-то думать. Лицо его, всё так же слегка нелепое, на короткий, почти неуловимый миг приобрело какую-то тень особенной, ни на что не похожей красоты.

— Ты знаешь, Паучок, — наконец заговорил он, тихо и более чем серьёзно. — Учёный — это всего лишь учёный. Он знает многое, да не всегда достаточно. Лично я всё узнал от Грейс, а откуда узнала она - спросить уже не у кого. Если же говорить, например, о Труди, то… Ну, можно, конечно, списать всё на её скрытую природную доброту, на какую-то особую склонность к эмпатии, и прочее, прочее. Но я всё же не думаю, что дело в этом. Не только в этом, по крайней мере. Труди была девушка с норовом. — Он улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. — В ней не было ни излишней сентиментальности, ни идеализма. Она просто служила, и всё. Служба ей, как она сама не раз говорила, нравилась. Просто вышло так, что её отрядили к нам, а она при этом наблюдала, слушала, ну и… И со мной тоже много общалась. Вроде бы просто так, невзначай, но что-то, видимо, откладывалось в сознании. Я бы мог её идеализировать, но не стану. Мне кажется, она просто напиталась этим от нас. А если б не это, то и продолжала бы служить, как все, не задумываясь.

— Как моя мама, — добавил Паук, стоило Норму умолкнуть, и, тут же встрепенувшись, добавил: — То есть, Норм, ты хочешь сказать, что будь моя мама сейчас жива, то я смог бы убедить её не приносить Пандоре новых бед?

— Этого я не говорил, но и исключать тоже нельзя, — честно ответил Спеллман. — Люди порой не ведают, что творят. И упорствуют в этом. Но всё равно надо пытаться. Как там любит говорить наша старушка Мо’ат: пытаться наполнить чашу, которая по́лна.

В помещении, кое-как обжитом за долгие годы, но всё равно лишённом настоящего уюта, вновь стало тихо, и лишь ненавязчивое бульканье в капсуле делало молчание чуть менее гнетущим.

Было очень жаль, что Норму уже никогда не вернуть любимую Труди, Пауку — маму, а Нейтири и Джейку — Нетейама, но что-то не давало парню малодушно впасть в отчаяние. То ли боевое воспитание, то ли… гены.

— Норм, ты знаешь, когда рекомы вместе с китобоями устроили охоту на тулкунов… Это было невыносимо, Норм, но ты знаешь, что он сказал… ну… батя?

— Что же? — спросил учёный с неподдельным интересом: ощущал, наверное, проблеск робкой надежды в голосе своего юного друга.

— Понимаешь, Норм, он, конечно, сам затеял всю эту бойню, но всё же знаешь… Как-то… вроде… Вроде как поразился тогда тому, что огромного тулкуна убивают только ради баночки жидкости из мозгов, а остальное просто бросают гнить. Понимаешь?

— Понимаю, — с самым искренним видом кивнул мужчина и добавил: —

Он ведь не торгаш, чтоб его коробило от расточительности. Он вояка. Он тот, кто видел очень много всего и очень много пролил крови. Слишком много, чтоб заподозрить его в излишней доброте.

— А если так, Норм, — воодушевился Паук, — то, выходит, это я на него повлиял?

У парня всё внутри так и полыхнуло пока что чем-то не совсем определённым, но смутно обнадёживающим.

— Может, и так, — пожал плечами Норм Спеллман, осторожный в своих суждениях.

Больше в тот день они оба ничего не говорили, вплоть до того времени, пока не вернулись из джунглей остальные учёные.



* Одно из растений Пандоры, употребляемых в пищу.

** В одном из эпизодов, которые были вырезаны из первой части, показано, что Норм и Труди состояли в любовных отношениях.


6.


Воздух свистел, проносясь мимо чутких ушей, плотно прижатых к черепу. Или орал, будто его вспарывали кинжалом. Майлзу не слишком нравился этот звук, но полёт всё равно был чем-то особенным — будоражащим всё внутри до последней клеточки. Своими чувствами упивался полковник или тем, как любил эту вольную стихию икран, разобрать не получалось, но и желания, в общем-то, не было. Просто сила, просто свобода, просто полёт!

Интересно, что думала об этом Сокорро…

«Чёрт!» — Куоритч выругался про себя, добавив к имени лукавого ещё несколько забористых словечек.

Чего он опять думает о ней, да ещё так, будто ему не плевать? Словно не всё равно, что она там чувствует и как пройдёт её первое свидание с икраном. За безопасность подчинённой можно было не волноваться — если свалится, то он подхватит, — но…

Майлз тряхнул головой, едва не разорвав связь с икраном, который тоже волновался из-за несдержанности седока.

«Тряпка!» — сам себя расчехвостил полковник, но до конца избавиться от этого внутреннего зуда так и не смог. Простой и понятный мир продолжал лететь в тартарары, попутно рассыпаясь в пух и прах, да ещё и горя синим пламенем. Таким же синим, как их с Сокорро новая кожа…

Майлз чуть не взвыл, но вовремя вспомнил о том, кем является. Ронять остатки командирской чести он не собирался. Хотя ситуации напряжней и представить уже не мог.

Это всё грёбаная связь! Тсахейлу, чтоб её! Она сколь неожиданно накрыла, столь же долго и держалась, не давая до конца освободиться от настойчивого и несмолкающего чувства. Подобное уже бывало с ним однажды, когда он, ещё в прошлой, человеческой жизни ненароком взглянул в глаза этой женщины, но побоялся увязнуть в их чарах навсегда и больше не смотрел в её сторону. Но он помнил — мать его! — помнил прекрасно, как ему было хорошо тогда.

Страшился он и теперь. Стыдился этого и злился на себя, но и впрямь хотел бежать, точно бес от ладана.

Потому, наверное, что эта его извечная живая проблема сидела сейчас перед ним, на его икране и слишком тесно прижималась к нему спиной и… тем, что пониже. Женские ягодицы, упругие, но мягкие, двигались, ловя баланс полёта, а хвост

Сокорро то и дело подрагивал у основания, ненароком возбуждая полковника. Он как мог отстранялся, но по понятным причинам отступать ему было особо некуда — позади-то лишь многие тысячи футов высоты над условно вражеской территорией. Однако что поделать: самолёт, на котором капитан Сокорро уже показала класс, пришлось вернуть на базу, а к месту гнездования икранов полететь верхом, чтоб не привлекать внимания аборигенов.

Вот они, собственно, и летели, но кто же знал, что полёт этот превратится в такую бесчеловечную пытку! Нелепо до смеха сквозь слёзы, ей-богу, но что поделать. В конце концов, Сокорро наверняка увлеклась этими новыми впечатлениям. Может, не так уже и болит у неё там, внутри…

Реком велел икрану нырнуть под причудливой каменной аркой меж двух парящих гор и сесть на один из узких уступов.

Хватит с него этого цирка! Благо хоть не видит никто — особенно придурок-Лайл, а то б его поганый язык точно не удержался от дебильных фразочек.

Впрочем, Куоритч не потому опустился на скалу, не долетев пары сотен ярдов до места гнездования. Вернее, не только поэтому. Просто к икранам надо было подобраться как можно незаметней — так учил сын.

Отцовское сердце наполнилось невыразимой теплотой, а потом в сотый — или даже в тысячный — раз мучительно сжалось. Он не знал, где Паук и что с ним, не мог ничего с этим поделать и с кем-либо поделиться. Даже с ней — с Паз Сокорро.

«Чёрт! Твою ж… Да пошло оно всё!»

Вконец измученный раздраем в душе́, полковник соскочил, наконец, с икрана, разорвал с ним связь и отодвинулся подальше от матери своего сына.

Эта женщина была слишком притягательной, чтоб не опасаться её. Для рекома — среднего роста, стройно-подтянутая, как На’ви, но не такая убого-тощая, отнюдь не такая, далеко не такая… Но и не столь мужикастая, как бойцы женского пола. Она была уютной, она по-прежнему оставалась именно такой, какую он в глубине души всегда и хотел. И находилась слишком близко, чтоб можно было не сходить с ума от идиотского жара в груди и в штанах и от желания ещё раз проникнуть в её суть, слиться с ней и как будто стать одним целым: счастливым как последний дурак и ничего об этой жизни не помнящим…

Это новое тело — раздери его из всех калибров! — было слишком молодым и горячим, чтоб держать его в узде.

Позор, полковник! И вы ещё смеете искать своим соплям оправдания?! И что вы врёте самому себе, будто раньше хорошо справлялись с этим? Отставить, Куоритч! Всё отставить! Думайте о службе — о ней и только о ней!

Да, о службе! Это единственная женщина для солдата в любом звании. Да и не время нынче для глупостей.

— Взбираемся по лианам вон на ту гору, — без предисловий скомандовал он, взглядом указав на пункт назначения и попутно гоня от себя мысли о поблажках новичку, о скидках на женский пол и обо всём прочем, что само собой лезло в голову вместе с непристойными мыслями. — Вы первая, так как икран нужен вам.

Однако Сокорро на то и Сокорро, чтоб без колебаний и лишних слов пойти и выполнить приказ…

***

Паз пребывала в тот день в состоянии какой-то нескончаемой прострации. После того, что полковник сделал в ангаре, все её мысли и чувства смешались, и любые попытки отделить одни от других неизменно терпели поражение, а посему вскоре прекратились. Паз просто неслась куда-то, всё дальше и быстрее, к новым волнам, накрывающим с головой. Вот как теперь, когда оказалось, что побаивается высоты… Военный лётчик ни за что бы не подумала, что такое может с ней приключиться, но лезть по лиане, оба конца которой терялись где-то один вверху, а другой внизу, было непривычно боязно. Плети длиною в мили швыряло ветром из стороны в сторону, и всё время казалось, что это чьи-то исполинские космы. И этот кто-то сейчас со всего маху тряхнёт головой и смахнёт Паз как крохотную букашку.

Но отважная Паз старалась не думать об этом. Она офицер военной авиации, она будет крепко держаться несмотря ни на что и сделает всё, возможное и невозможное, ради мести проклятым Салли!

В глазах на какой-то миг поплыло от нечаянно подступивших слёз, но капитан Сокорро взяла себя в руки и полезла дальше. Ладони уже горели огнём, мышцы рук ужасно болели от усталости, но вверх её тянули чувства, а снизу подгонял Полковник…

Полковник… Мысли о нём одновременно и будоражили, и успокаивали. Её жгло неубиваемым желанием и обволакивало уютным, мягким теплом. Да, это был он — тот самый, её Полковник.

Этот головной отросток с нейронными волосками — он мог такое, что не снилось людям. И оно до сих пор не укладывалось в голове. Хотя… Паз и раньше, кажется, ощущала нечто подобное. Один раз, тогда, в прошлой жизни, когда Полковник посмотрел ей в глаза. Когда ей показалось, что она видит гораздо больше, чем просто небо. Когда почудилось, что видит всё…

Но слившись с ним в ангаре она погрузилась в это волшебное чувство до конца, и теперь оно спасало её от страхов и усталости, поддерживало, не давало оступиться.

И вот наконец её дрожащие, успевшие занеметь от напряжения пальцы схватились за край каменного уступа. Паз едва не расцепила их от облегчения, но тут же опомнилась и сделала последнее усилие. К тому же, её слегка подтолкнули снизу, отчего стало одновременно чуть неловко и приятно. Знакомо-незнакомые пальцы на миг коснулись ягодиц — грубовато, но не слишком. Паз не знала, как относиться к этим своим мыслям и ощущениям, можно ли ей сейчас думать о подобных глупостях, но времени размышлять об этом всё равно не было: лишь взобравшись на уступ, Паз увидела нескольких диких икранов — они опустились на скалу футах в двадцати от рекомов, оглашая округу частыми резкими криками.

Пилот Сокорро уже имела возможность полетать на ручном птерозавре, и ей понравилось. Непривычно было то, что нет закрытой кабины и приходится лететь полустоя, но восторг от этого диковатого аттракциона пришёлся Паз по душе, как и балансирование в воздушных потоках. Мысль о том, что сейчас придётся приручать летуна самой, и пугала, и влекла.

— Разуйтесь, — велел Полковник. Таким тоном, будто велел раздеться. Паз отогнала непрошенные ассоциации, которые отвлекали от дела, но про себя всё же усмехнулась. А берцы снять и впрямь придётся, ведь как коротко пояснил Полковник перед тем, как усадить Паз на своего икрана, подошва тяжёлых армейских ботинок может травмировать дышла животного, да и управлять им проще, ощущая под ногами живую плоть.

А научил его всему этому… Паз вновь тряхнула головой, чтоб не расклеиться. Нет, она будет идти вперёд, идти до конца, к отмщению и справедливости. На слабость она не имеет права! К тому же Полковник здесь, рядом, всему учит и поддерживает её…

Паз вдохнула поглубже и решительно двинулась в сторону крылатых ящеров, гнездящихся на своей немыслимой высоте.

***

Паз летела! Давно знакомая стихия открывалась ей с всё новых и новых сторон, и это наполняло её восторгом, которого бывалый пилот уже и не надеялась испытать в жизни.

Связь с густо-синим икраном, упрямым и агрессивным, не давала до конца разграничить себя саму и животное, поэтому довольно долгое время Паз скорее не летела, а падала, кувыркаясь в воздухе, ощущая как собственные страх и растерянность, так и ярость икрана.

Спас её лишь властный голос из рации на шее: «Соберитесь, капитан! Управляйте!» — и Паз собралась. Взяла себя в руки, вспомнила, кто она и зачем здесь, а затем отдала первую осознанную команду.

Икран взвизгнул, заизвивался ещё отчаянней, но Паз, крепко держась за его мощную шею, продолжала приказывать: «вираж», «горка», «пикирование», «кобра»*.

Повеления одно за другим сыпались на летучего зверя, в чьи мысли вторгся чужой разум, и в какой-то миг, когда они едва не врезались в выступ скальной породы перед собой, он вынужден был подчиниться. Потому что Паз подобрала единственно верную для спасения команду. Икран обдал наездницу очередной волной негодования, но наконец перестал скидывать её с себя. Действовать заодно теперь уже не казалось ему чем-то таким уж немыслимым.

«Бочка». «Кобра». «Колокол». Вновь «вираж»…

Паз готова была взорваться от этого мимолётного счастья. Она кричала на пару со своим новым «самолётом», с фантастическим живым планером, а где-то позади нагонял их Полковник, но куда ему было угнаться за Паз Сокорро!

— Я готова, сэр! — проорала она в рацию, не столько от того, что этого требовали завывания ветра вокруг, сколько от неописуемого эмоционального подъёма.

— К чему? — Голос Полковника был привычно спокойным и остужал, приводя в себя.

— К тому, чтоб покончить с Салли!

— Не готовы, — отрезал голос из рации, руша всё на своём пути. — Я потерял слишком много людей, чтоб не сделать из этого выводы. Ещё немного полетаем тут и вернёмся в Плацдарм. Это, если что, приказ, капитан!

— Поняла, сэр, — без энтузиазма, но по привычке покорно отозвалась Паз и убрала пальцы от рации. Ей сейчас больше всего на свете хотелось просто поговорить с Полковником, о сыне поговорить, о предстоящих операциях или просто о чём-то ещё. Его хотелось поцеловать, с ним хотелось слиться, чтоб стало легче на душе, ведь после первой волны экстаза полёт на икране перестал заглушать боль в материнском сердце.

Сокорро выдохнула воздух с остатками былого ликования и без особой цели повела икрана меж многочисленных парящих глыб. Настроение безнадёжно испортилось, вернулись тяжкие, зовущие в могилу мысли, как вдруг зоркие глаза рекома заметили на одной из скал нечто странное.

На краю каменюки кто-то сидел, но на туземца похож не был. Да, обнажённый, да, в полоску, но маленький, а кожа белая. И маска на лице. Человек!

От неожиданности Паз даже забыла доложиться Полковнику, а сразу стала снижаться, чтоб сесть неподалёку от странного землянина. А тот, завидев её, вскочил, вынул из-за спины лук и натянул тетиву…



* Фигуры высшего пилотажа.