Жильцы одного подъезда

С., Э. либо Р. ежедневно выгуливают своего пса; пёс большой и злой. Как правило, он без намордника (а кругом много детей, которые боятся его и от этого боятся зайти в подъезд). Пёс метит всё вокруг, включая пространство у лавочки и под забором; пёс столь же вредный, столь же не в меру любопытный, как и его хозяева. Ночью он не спит, но лает; это слышат все, но все молчат – никто не хочет ссориться с С., потому что она здесь с основания дома, а дому уже свыше полувека. С. всё та же (как и дом); меняются лишь псы раз в 15-20 лет...

В. как всегда идёт несколько вразвалочку – иногда трезвый, а иногда – не совсем. Порой он возвращается с рыбалки, порой – рубит сырое мясо топором прямо тут, рядом, на старом пне у самого подъезда.

На первом этаже живёт А., и все дети у неё на «А». Их трое, и все эти будущие мужчины – не совсем мужчины, ибо ведут себя совсем не как мужчины. Противные, невоспитанные, избалованные, эти особи трёх, двенадцати и семнадцати лет от роду носятся по всей своей квартире от стенки к стенке как угорелые. Они орут и поют, и часто всё ломают; они всё делают соседу назло – потому что он посмел призвать ту семью к ответственности. Но участковый оказался продажным, и родители этих детей (вместе с ними самими, а также в окружении многочисленных гостей) всё так же включают громко телевизор, музыку, а то и – ночные караоке.

На втором этаже живёт А., и все дети у неё на «А». Их трое, и все эти будущие женщины – не совсем женщины, ибо ведут себя совсем не как женщины. Противные, невоспитанные, избалованные, эти трое девчат носятся по всей своей квартире от стенки к стенке как угорелые. Они приводят к себе множество подружек, а на улице, зовя друг друга, кричат так, словно их режут. Их родители относительно нормальные – даже непьющие и некурящие; однако большой вопрос, почему они не занимаются своими детьми, не следят за ними – клали они на то, что весь этот каждодневный шум раздражает соседа-инвалида снизу.

О. – знатная алкоголичка со стажем; она не в себе, когда выпьет. Воздух сотрясается от её голоса – но, похоже, за более чем десять лет к этому все уже привыкли...

У другой семьи, А. и В., тоже есть собака. Она уже немолода, но шустра и очень любит детей – включая детей А. и В, которых двое. И если старший, Е., просто раздолбай, то четырёхлетний М. запросто, не стесняясь случайных прохожих, средь бела дня, прямо на дороге может встать, достать и помочиться. Для него обычное дело достать из урны пустую бутылку водки и разбить её об асфальт или стену дома. Как заправский сапожник, он владеет отборными бранными словами. Он творит ещё и не такое, но всё сходит ему с рук – наверное, это был долгожданный ребёнок, его хотели в этот мир, на этот свет и у него мощный ангел-хранитель; его любят таким, какой он есть, всё прощают и требуют от остальных терпения и понимания.

Крикливая старуха Ш. пытается уследить за своими внуками, но чёрта с два у неё это получается – эти изверги замучили раненого, ещё живого голубя насмерть; один бог знает, что ещё они наделали за всю свою недолгую жизнь.

Ю. с третьего этажа бросила своего первого ребёнка; второго решила оставить, но пьёт безбожно. Её музыку слышно даже на улице, и её мать носится с ней, как дурень со ступой – выносит за неё мусор и за неё же ходит в магазин.

В. с третьего этажа подозрителен до крайности: он всегда сидит на лавке со смартфоном (впрочем, стоит отметить, что это касается всего подъезда – сидеть и даже, прости господи, лежать на лавке, вставать на неё ногами это частое здесь явление). С работы он торопится не домой, но сразу присесть на лавку, точно пенсионер (а ведь ему ещё нет и тридцати). Из случайно подслушанного разговора однажды стало ясно, что он толкает кому-то «товар» в виде «колёс» (а с виду такой вежливый, интеллигентный, очкастый тихоня). Его сводный брат со своей подругой, будучи уже взрослыми людьми, стреляют по пивным баночкам пульками из детского пистолетика – по пивным баночкам, которые сами же недавно и выпили.

Всё это падшее во грехе, погрязшее в пороках беспробудное, беспросветное гнильё мило улыбается друг другу в глаза, а за спиной обсуждает все слухи и сплетни. Каждый друг с другом здоровается и как ни в чём ни бывало спрашивает: «Как дела?». Они реально полагают (или же прикидываются), что их соседи – хорошие, а подъезд – образцовый! Образцовый, в некотором смысле... На все претензии у них готовы ответы: «все пьют», «все шумят», «все были детьми», «тогда съезжайте». Они действительно считают, что их жизнь – это норма, что «вон та соседка» просто не от мира сего (раз вместо того, чтобы в детстве «как следует похулиганить», она грызла гранит науки, раз вместо того, чтобы устраивать пьянки-гулянки, она занимается «каким-то там ещё, бл...дь, хобби и/или затворчеством»). Они крутят у виска со своей колокольни, она крутит у виска со своей. Они дрыхнут до обеда, в то время как она за полдня уже сколько по дому переделала. Они намеренно плюют с балкона на её чистое, выстиранное бельё, и бросают вниз окурки. Вместо того, чтобы брать с «соседки-моралфажки» хороший, годный пример, они продолжают деградировать. Их потомство привито тем же и культивирует это напоказ. «Это наш дом», «это наш район», «никто никогда не жаловался», – пожав плечами, говорят взрослые, и их дети вторят им с превеликой радостью, перенимая всю грязь своих предков. Это не просто наследственное заболевание, это самая настоящая эпидемия...

Друзья многих из детей этого подъезда способны разбить камнем окно, постучать в дверь (или пнуть её) и убежать: похоже, для них это забава (а то и своеобразная, целенаправленная месть соседям) – и никто не приучил, что так делать категорически нельзя, что такое поведение свойственно исключительно дикарям, вандалам, варварам, аборигенам, а живём мы в двадцать первом веке. Безобидных кошек загоняют они на деревья, и сами ходят с палками, как бандиты с битой. Мусор они разбрасывают всюду – куда угодно, но только не в рядом стоящую урну. Катаясь на велосипедах или самокатах, они не уступают дороги ни пенсионерам, ни автомобилистам. За что же любить таких детей? Просто за то, что они есть (и неважно, какие)? Зачем хотеть и рожать таких зверей? Плодить себе подобных? Это же ваше отражение в зеркале...

***
Таковы жильцы одного подъезда: возможно, таких жильцов и таких подъездов хватает в других домах, на соседних улицах, в другом городе и даже стране; наверняка подобное есть и вас? Но конкретно этот дом – дом очень старый и официально уже под снос; кто знает, может, он рухнет раньше, чем его снесут? Похоронив под собой все эти отбросы общества, всех этих бичей и алкашей...

***
Дети, которые не читают, не рисуют, ругаются матом, прогуливают занятия... Взрослые, которые курят и пьют... О какой культуре можно говорить в этом богом забытом ауле? Колхозе, коих тысячи. О каком саморазвитии может идти речь, если у них в головах либо ветер, либо – пустота? Это быдло, это стадо, этот скот в принципе не понимает, что можно (и нужно) жить по-другому. Они варятся в собственном соку, но таких сейчас – большинство; их масса, их количество. Они тонут в своём же болоте, болоте бездарности и пофигизма, и тянут за собой на дно и тех, кому волею судьбы «посчастливилось» проживать с ними рядом, бок о бок...