"Сынок"

… Она лежала на пыльном полу, слушая, как стуки сердца потихоньку затихают, будто капли прекращающегося дождя…
Верунчик была очень счастливой. Она с детства не знала горя, а теперь была предметом зависти всех своих подруг. У нее был чудесный любящий муж, прекрасный сын, успех у мужчин и на работе, достаток. К ней даже по-доброму относились вечные бабушки сидящие у подъезда. Когда все это благополучие неожиданно закончилось, она даже какое-то время не могла поверить, что все произошло с ней.
Сначала пропал муж. Она обзванивала друзей, потом больницы, потом милицию, потом морги… Он пришел сам, через месяц. Сказал, что встретил другую, что им нужно остаться друзьями, потом ушел совсем и больше не возвращался. Документы на развод принес какой-то унылый субъект, который назвался адвокатом.
Потом заболел сын. Его странную болезнь не мог диагностировать не один врач, по которым с исступленной энергией бегала Вера. Она уволилась с работы, продала квартиру и искала все новых и новых целителей для своего ребенка, который лежал в кроватке, в свои четыре года похожий на старичка. Даже кожа, казалось, у него иссохла и стала пергаментно-желтой. Он не мог ходить и почти не плакал.
В тот день она проснулась неожиданно поздно. Все утро провела в хлопотах, готовя, убирая, меняя мокрые пеленки (сынок начал страдать недержанием), когда же вышла в магазин, то нашла в почтовом ящике письмо от матери. Та жила в деревне и не то чтобы не признавала, а даже не знала о существовании электронной почты. «Приезжай, я нашла знахарку, которая точно поможет! Она поставила на ноги увечную Гальку, которая жила напротив нашего дома. Та теперь не только может ходить, но и уходила уже в город, вышла замуж, прислала матери шаль. Так та вроде и спит даже в ней. Ты должна ее помнить…» Верунчик не помнила никакой Гальки и не верила знахарям, но неволь почувствовала, как в ее груди разгорается надежда. Через несколько дней они уже ехали на родину ее мамы.
Деревня была как деревня. Мама уехала туда после смерти своего городского мужа – отца Веры. После долгих слез, поцелуев, объятий и радости от встречи, Верка сразу перешла к сути дела. Оказалось, мать уже обо всем договорилась, и утром Верунчик шла, катя пред собой маленькое детское инвалидное кресло на окраину деревни.
Знахарка оказалась не старой еще женщиной, очень похожей на цыганку. Но говорила без акцента, даже немного слишком правильно. Впрочем, вся атрибутика (сушеные травы, склянки с настоями и прочее) была на месте. Она внимательно посмотрела на Веру, потом на ее несчастного ребенка и начала «шаманить», как про себя назвала это действо Верунчик. Однако хождения и волшебные пассы закончились очень быстро. Неожиданно женщина побледнела и резко сказала:
- Я не буду лечить этого мальчика. Уходи.
- Постойте, послушайте… - пыталась что-то прояснить обескураженная Вера. – Я не понимаю… Почему?! Вы можете ему помочь?
- Могу, но не буду, – решительно заявила цыганка. – Это будет хуже, чем если он помрет.
Она закурила небрежно смятую беломорину и отвернулась от посетительницы. Верка не сознавая ничего кроме «могу, но не буду», схватила со стола остро отточенный нож, который то ли принимал участие в ритуале, то ли хозяйка просто резала им хлеб. Она подскочила к женщине и схватив ее за горло, почти воткнула острие под самую ямку у горла.
- Ты сделаешь все, что сможешь, - просипела Веерка, - или я выпущу из тебя кровь до капли… Мне нечего терять, у меня нет ничего, только сын…
От напряжения у нее взбухли вены на лбу и когда цыганка закончила обряд она воткнула нож ей в грудь. Верунчик не знала, зачем она это сделала, но ей показалось это правильным. Кровь залила ей руки и испачкала платье, но никто не обратил на нее внимания, когда она шла в таком виде по деревне. Никто не нашел в ближайшие дни и тела знахарки.
Прошло несколько дней. К безумной радости настрадавшейся матери сынок начал ходить и у него появился аппетит. Даже слишком. Он непрестанно требовал еды. «Организм изголодался за время болезни», - думала Веерка, почти не вспоминая о том, что она заплатила жизнью другого человека за здоровье сына. А его, казалось, ничто не интересовало кроме пищи, но при этом он не поправился ни на грамм. Мать Веры начала с подозрением глядеть на внука.
- Может у него глисты, - как-то предположила она. – Что он жрет-то все время. Я и готовить не успеваю.
- Если тебе сложно, - окрысилась Верка, - можешь не готовить. Я сама. Что ты к нему цепляешься?! Он столько времени почти ничего не ел!
Мать замолчала, но попыталась ограничить внука в еде, он начал истошно кричать, когда она забирала от него тарелку. Верка злилась и назло подкладывала сынку лучшие куски.
В тот вечер она вернулась поздно. Почему-то ее потянуло к дому цыганки. Она долго не решалась подойти к грубо сколоченному забору, а когда подошла, то увидела, что за несколько дней двор зарос полностью бурьяном и сорной травой. Казалось, что здесь многие годы никто не жил. Верка испугалась и быстро ушла оглядываясь по сторонам, как будто ожидая слежки.
Открыв тяжелую деревянную дверь своего дома, она поразилась тишине, царящей в нем. Только какой-то странный звук, исходящий не понятно откуда, привлек ее внимание. Она прошла по комнатам, окликая мать, но ответа не получила.
Верунчик подошла к двери на летнюю веранду, и звук стал отчетливей. Теперь он походил на хлюпанье. Странный, безотчетный страх начал прокрадываться в Веркино сердце. Она нерешительно подошла к двери, и некоторое время стояла, не решаясь ее открыть. «Брось трусить, дура, - сказала она сама себе. – Что может быть страшного за этой дурацкой дверью!» Но рука, которую она подняла к филенке никак не хотела распахнуть ее. Наконец, когда звук стал почти надрывным, Верка нашла в себе силы и толкнула створку двери. В наступивших сумерках она никак не могла разглядеть темную массу лежащую на полу, но когда глаза привыкли к полумраку, Верунчик поняла, что на полу лежит ее мать в луже крови, а на ее теле сидит собака. В следующую секунду собака услышала ее тонкий всхлип и повернула морду. Верка зашлась в крике, потому что на нее смотрело окровавленное лицо ее сынка, оскалившееся в мерзкой кровавой усмешке. Верка бежала по холодному коридору, слыша за спиной звуки, которые издавал ее «сынок», вернувшийся к своей кровавой трапезе.
Она вбежала в комнату, закрыла за собой дверь и дрожа от невыразимого ужаса, забилась под тяжелую старинную кровать. Ничего не соображая от страха, Верка попыталась свернуться в клубок, как зародыш в чреве матери. «Подменыш! Подменыш!» - билась мысль у нее в голове. Ей не хватало дыхания, сердце билось как сумасшедшее, давно скопившаяся пыль забила все поры на лице, когда она услышала шлепающие шаги в коридоре. Будто кто-то шел на четвереньках, не желая утруждаться, идя прямо. Дверь толкнули и, когда она не открылась, чьи-то руки, которые никак не могли принадлежать четырехлетнему ребенку, со страшной силой стали вырывать крепко прибитые доски с нижней части двери.
«Нет!» - этот мысленный истерический крик было последнее, что сделала Верка перед тем, как потерять сознание. Она уже ничего не чувствовала, когда комната огласилась чавкающими и причмокивающими звуками.