Патологическая Повесть, ч 1/3 "Охота на Прушку"

Охота на Прушку (первая часть трилогии “Патологическая Повесть”)
-----------

“El sueño de la razón produce monstruos!” (с) Francisco José de Goya y Lucientes.
Посвящается Вам.

П Р Е Д И С Л О В И Е
Все описанные здесь события в действительности происходили в Вашем подсознании.
Примечания к нужным (по мнению автора) и ненужным (по тому же мнению) местам сразу после слова “конец” заглавными буквами.
Там же и послесловие.
Огромное отдельное спасибо мистеру Д. Дефо, батоно Д. Н. Узнадзе, дону Х. Л. Портильо и господину И. А. Ефремову за помощь в создании.
И Вам спасибо.

1

Мы совершенно выбились из сил, когда шедший впереди проводник хрипло прокричал:
- Илепос! Илепос!
- Что он орет? - спросил я у бородача, шедшего рядом.
- Деревня. - ответил тот, тяжело дыша, и натужно добавил:
- Наконец-то...
- Да! - согласился я. - Еще пара миль, и я бы помер.
- Угу. - неопределенно выдохнул тот.
Минут через десять мы вошли в деревню. Довольно симпатичные, крепкие на вид, больше похожие на маленькие крепости дома из крупных камней с узкими как бойницы окнами и массивными, обитыми железом дверьми обступили улицу, в которую превратилась тропинка, и вели к центру. Там, на круглой небольшой площади под толстым, узловатым деревом, сидело с десяток мужчин. При нашем появлении их разговор смолк, они с интересом посмотрели в нашу сторону.
- Ималас! - прохрипел проводник и остановился, oперевшись на посох.
- Ималас. - ответил, выдержав паузу, самый старший на вид мужчина и протянул кожаный, расшитый желтым и красным мешочек. Проводник с поклоном взял, высыпал оттуда на ладонь маленькую горку чего-то коричневого, похожего на табак, примял пальцами и положил в рот.
Несколько минут прошло в полной тишине. Молчали и мы, помня строгое, не раз повторенное предупреждение проводника. Даже Аллан, несколько раз конфликтовавший из-за этих, по его словам, "долгих и нудных зубрежек неизъятия звуков", стоял с серьезным лицом.
Наконец проводник сделал пару глотательных движении, закрыл глаза и произнес "лохгас". Хозяин кисета утвердительно кивнул головой и, взглянув на нас, что-то спросил. Завязался разговор, резкие гортанные звуки незнакомой речи резали тишину. Вдруг все смолкло.
- Спать будете в доме старейшины. Деньги предлагать не пытайтесь - это сильная обида. Перед отъездом подарите его внуку ружье. - повернувшись к нам, сказал проводник. И внезапно спросил:
- Ружье купили?
- Да! - в один голос ответили мы.
Проводник взглянул на старейшину. Тот встал, подошел к бородачу и произнес:
- Ицак.
- Джонатан! - с милой улыбкой бородач протянул ладонь.
Старейшина, словно не замечая этого, смотрел на меня.
- Джордж. - сухо сказал я и слегка поклонился.
Представился и Аллан. Старейшина кивнул нам, пробормотал "омац" и направился к большому двухэтажному дому.
- Пошли! - перевел проводник и последовал за ним.

2

Лондон, Британия. В 1834 году Лондонское Королевское Научное Общество снарядило экспедицию для исследования побережья Индии. Крепкий парусник "Крейзи Хорс" отчалил от берегов Туманного Альбиона в ясный солнечный день, но уже через несколько часов небо заволокли тучи, свирепый ветер рвал паруса, огромные волны кидали судно как щепку. Шторм продолжался две с лишним недели, корабль скакал по волнам, словно пытаясь целиком оправдать свое название.
На девятнадцатый день все стихло. Капитан, оглядывая свой парусник, с горя перегрыз мундштук трубки. Паруса были разорваны в клочья, мачты сломаны и волочились за кормой на буксире из вант, перо руля разбито. Компас оказался испорчен, а инструменты для определения координат непонятным образом исчезли из штурманской каюты. Корабль двигался по воле волн, и никто не знал ни где они, ни куда их несет.
Через четыре дня вспыхнул бунт. Поводом послужил приказ капитана экономить провизию. Троих бунтовщиков вздернули на толстой доске, собственноручно прибитой коком к основанию сломанной мачты (судового плотника смыло волной в последний день шторма). Четвертый помер сам, съев полбочонка солонины.
На двадцать пятый день путешествия в судовом журнале появилась запись: "Бог сжалился над нами. С самого утра на полгоризонта видна земля, и ветер несет нас к берегу. Боже, храни королеву!"

3

Ночь в доме старейшины прошла спокойно. Нас сытно накормили, затем, куря трубку, Ицак через проводника коротко расспросил о цели путешествия, после чего позвал жену, невысокую полную женщину, прорычал ей что-то и, не прощаясь, удалился. Меня, Аллана и Джонатана ("просто Джо, в конце-концов мы знакомы уже сутки!") отвели в соседнюю комнату, где были готовы три огромные кровати.
- Жратва была неплохая, но старик мог бы быть и поласковей! - пробормотал Джо, залезая под одеяло.
- Спи-им... - слабо выдохнул Аллан.
Джо развел над кроватью руки в жесте, напоминавшем мне старый греческий театр. И вдруг меня осенило: слушая разговор проводника со старейшиной, я улавливал знакомые звукосочетания. Лишь теперь я понял: если бы не гортанные звуки, язык похож на греческий. Завтра надо спросить у кого-нибудь...

4

Чудом спасшийся "Крейзи Хорс" был прибит к неизвестному берегу неведомой страны 20 июля 1834 года в 2 часа дня. Корабль сидел на мели ярдах в тридцати от песчаного пляжа, за которым начинался густой кустарник. За спиной был океан, лениво лижущий истерзанный парусник, впереди – зовущая зелень за песком.
Вся команда стояла у борта в полном молчании, недвижно, и лишь всхлипывающий от радостных слез кок неистово крестился и страстно шептал молитву.
- Боже, храни королеву! - хрипло сказал капитан. Никто не ответил.
Еще несколько долгих минут тишины. Внезапно штурман, прокашлявшись, повернулся к капитану и тихо спросил:
- Шлюпку спускать?
- Да. - помедлив, ответил капитан. - Командуйте...
Вскоре шлюпка с капитаном и шестью матросами причалила к берегу. Семь вооруженный людей стояли на песке между кораблем и неизвестной страной.
- За мной! - выдохнув, сказал капитан и первым вошел в кустарник, еле слышно пробормотав: "Боже, храни королеву"...

5

Утро было сумасшедше-солнечным. Я оглянулся: Аллан морщился под яркими лучами, сонно прикрывая глаза рукой, бородача в комнате не было.
- Который час? - лениво спросил Аллан и присел на кровати.
- Восемь тридцать, завтрак на столе, джентльмены! - Джо бурей ворвался в комнату, голый по пояс и весь в сверкающих каплях воды. - Кажется, я смутил все женское население этого края! Никогда бы не подумал, что мой торс вызовет столько визга! А дамочки здесь ничего!
- Уже половина девятого?! - Аллана как пружиной выбросило из постели. - Это правда?!! Где мои часы? А, вот! Нет, это сон... - и, простонав "ч-черт", он удрученно встал, горестно глядя на стрелки.
- Это элементы его утренней гимнастики. - объяснил я удивленному бородачу и потянулся. - Аллан славится своей пунктуальностью.
- У вас назначено свидание? - вежливо осведомился Джо.
- Это уж мое личное дело, мистер Борода! - презрительным тоном отрезал Аллан.
Лицо бородача мгновенно окаменело, мышцы напряглись. Тяжелым шагом он подошел ко мне и заговорил, глядя в мои глаза и тщательно выговаривая слова:
- Не будете ли вы так добры, мистер Джордж, сказать мне, кем приходится вам этот... - тут он помедлил, показал рукой в сторону Аллана. - Этот... Будем до конца англичанами... Этот джентльмен?
- А что, кто-то здесь в этом сомневается? - Аллан расправил плечи и вскинул голову.
- Мистер Джордж! - повторил бородач, не обращая на него никакого внимания.
Явно назревала ссора. Надо было вмешиваться.
- Сэр Джонатан! - сказал я по возможности более обыденным голосом. - Не знаю, право, для чего это вам, но как джентльмен джентльмену могу сказать лишь правду. Сей джентльмен, - я повторил жест Джо, - сэр Аллан, является моим зятем, мужем моей младшей сестры.
- Мистер Джордж, или сэр Джордж, передайте своему зятю, если вам не будет трудно, две вещи: во-первых, я приехал сюда охотиться на зверей, а не стрелять в единственных на сотни миль вокруг англичан, и во-вторых, дабы дело не дошло до стрельбы, готов забыть то, что здесь произошло, и жду вас за столом. Остальное за вами! - и бородач вышел, на ходу одевая рубашку.
- Какая муха тебя укусила? - спросил я после паузы.
Аллан пожал плечами.
- Забудем?
- Забудем... - Аллан криво усмехнулся. - Не привезу же я твоей сестре чучело бородатого белого мужчины... Не поймет...
- Да, ради этого не стоило забираться в такую даль. Ну все, забыли и пошли завтракать!

6

Капитан и остальные вернулись лишь под вечер, когда штурман уже готовил вторую лодку и отбирал отряд для поиска ушедших. Один из матросов радостно заорал, в ответ донеслось:
- Садитесь все в шлюпку и плывите сюда! - это был капитан. Голос его звучал на удивление бодро. - Привезите парусину для палатки и котлы!
Через полчаса на песке матросы сооружали импровизированный шатер, горели два костра: над одним жарили, нанизав на винтовочные штыки, пару зайцев, над другим, в большом котле, кипела похлебка с мясом. Kапитан, устало лежа на теплом песке, тихо разговаривал со штурманом:
- А что это кока не видно?
- Заперт на корабле, в моей каюте.
- За что?
- Тронулся.
- Как?
- Да, на почве веры. После вашего ухода часа два молился, потом спел парочку псалмов, а после вдруг объявил, что на него снизошла благодать божья. Народ, естественно, собрался вокруг, благо делать было нечего, кок проповедовать начал, все библейскими словами говорил, и неплохо у него получилось, складно так. Ребята хохотали, развлекались от души, соскучились по веселью-то. А кок вдруг разозлился, стал на них кары божьи призывать, громы всякие и молнии, скакал по кораблю как дикий всадник, огня очищающего требовал.
- Какого огня?
- Очищающего. В вас, кричал, бесы вселились, и огнем надо вам души очистить от этой, как ее... скверны, и лишь потом на землю обетованную ступать можно.
- На какую землю?
- Обетованную. Это он так берег этот назвал. И кричал еще: небо, мол, покарает богохульников, которые на святой берег грязь занесли - это нас, значит. И что проглотит вас, то есть нас, лес прибрежный, как Левиафан кого-то там, не помню уже. И еще много всего кричал, утомил всех.
- Ну и кинули бы за борт, охладился бы, в себя пришел.
- Мы так и сделали.
- Ну и?
- Сразу присмирел. Тихий стал сразу, задумчивый. Поднялся на борт, так никому даже слова не сказал. Только поплакал чуть, да все "боже, дай мне силы!" бормотал.
- Ну вот и хорошо. А заперли зачем?
- Так он корабль сжечь пытался.
- Что?!!
- Да. Залез в трюм и что-то там подпалил. На наше счастье, в трюме воды по пояс, и все отсырело, только коптило и все. По дыму и учуяли.
- Господи!
- Вот и он господа поминал, нас, грешных, простить умолял. А как заперли, по другому запел. Дети греха вы, сатанинское отродье, мол, слуги дьявольские. А вас, капитан, все исчадием ада называл, да еще прихвостнем Вельзевуловым. И еще этим, как его...сейчас, сейчас вспомню... гом... или гам...
- Мне не интересно!
- А, вспомнил! Гомункулюсом! Или гомунусклюсом? Не помню точно. И еще... еще Иродом! Царем, вот!
- Так кок что, только про меня говорил?
- Нет, про всех. Но про вас самое интересное!
- Ладно, хватит об этом. И вообще, устал я.
- Как скажете, капитан. Пойду, проверю ужин.
Штурман лениво поднялся и пошел к кострам. Капитан, посмотрев ему вслед, сокрушенно покачал головой, чуть слышно выругался, взглянул на небо и подумал: "Боже, храни королеву"...

7

Завтрак начался прекрасно. Аллан учтиво пожелал Джонатану приятного аппетита, на что получил не менее вежливое "и вам, сэр, да храни вас Господь". Еда была не хуже, чем вчера, а в дополнение, кроме вина, принесли и графин местной водки. Бородач сразу опрокинул в себя грамм сто, я благоразумно отказался, и лишь следил за Алланом, сосредоточенно наливающим в стакан чуть мутноватую жидкость. Смотрел на него и Джо:
- Сэр Аллан, я бы посоветовал вам развести водку водой или вином, поверьте мне...
Но договорить он не успел: Аллан гордо взглянул на него и, ничтоже сумнящеся, в три глотка осушил почти полный стакан. Секунды три прошли в молчании, Джо и Аллан смотрели друг другу в глаза, затем мой зять открыл рот и исторг из себя выдох, больше похожий на предсмертный храп. Глаза его налились кровью, шея и лицо покраснели, руки шарили в воздухе. Я остолбенел, вошедшая в комнату жена старосты со страхом смотрела на все происходящее. Не растерялся лишь бородач: схватив кувшин с вином, он сунул его в лицо Аллану. Тот вцепился в глиняный сосуд, oхватил горлышко губами и начал пить. Могучие глотки следовали один за другим, с редкими перерывами на вдохи и выдохи. Вино стекало по щекам, шее, прыгающему вверх-вниз кадыку, красные пятна расползались на белой сорочке, даже на полу и столе алели маленькие лужицы. Тело его дергалось.
Наконец этот кошмар кончился. Сделав несколько шумных вздохов, Аллан оторвал от себя кувшин, легко потряс им над столом и, пробормотав "вино кончилось", огляделся вокруг. Встретившись глазами с Джо, спросил слабым голосом:
- Что это было?..
- Местная водка, сэр. По-здешнему "икара", если не ошибаюсь. - Джо собирался продолжить, но его перебил смех – веселый переливчатый хохот.
Мы обернулись. В дверях, за спиной хозяйки, стояла симпатичная кудрявая девушка. Одной рукой она держалась за дверную раму, другой придерживала прыгающие от смеха, распирающие кофту груди.
- Чего она хохочет? - пробормотал, тяжело дыша, Аллан.
- Смешной ты очень! - на чистом английском произнесла вдруг девушка. И, уже выходя из комнаты, добавила: - Паренек...

8

Ночь на незнакомом берегу прошла спокойно. Было тепло, в палатке даже душно, и к утру почти вся команда спала на песке вокруг угасшего костра.
Капитана разбудил штурман, бережно тряся его за плечо и бормоча "вставайте, сэр, вставайте! Вас ждут великие дела!"
- Который час? - лениво спросил капитан и присел.
- Восемь тридцать, завтрак готов, сэр! - и штурман вышел из палатки.
"Уже половина девятого! - сонно подумал капитан, - А я все сплю... Непорядок! Ну да и черт с ним, с порядком, главное, что выжил на воде. А на суше тем более продержимся, не в первой. Да и команда вроде надежная, вот и к завтраку приглашают. Хотя, могли бы и сюда принести. Впрочем, у костра вкуснее. Даже кок подтвердить может!" И, вспомнив кока и улыбнувшись, капитан шагнул в сумасшедше-солнечный день.
Снаружи его ждал сюрприз - вся команда сидела за длинным, грубо сколоченным столом, сервированным мисками и вилками. При появлении капитана все встали, даже кок, сидевший поодаль на песке, приподнялся и, не переставая жевать, почтительно кивнул головой. Подошедший штурман со словами "сюда, сэр, прошу вас" провел капитана во главу стола, где стояло кресло из капитанской каюты. Капитан сел, уселись и остальные.
- Творите молитву Господу, творите молитву! - завопил вдруг кок гнусавым голосом.
"А ведь он прав! - мелькнуло в голове капитана. - Надо бы помолиться."
Капитан, сложив перед собой ладони, забормотал что-то невнятное. Матросы последовали его примеру. С минуту неразборчивый тихий гомон воцарился за столом, и лишь после чьего-то могучего "аминь" все замолкли. Команда смотрела на капитана. Тот, повторив "аминь", взялся за вилку. И, словно по команде, заработали челюсти сидящих вокруг.
"Да, мне положительно повезло с людьми! - думал капитан, жуя кусок вчерашнего зайца, - Какая дисциплина! Какая сила духа и воли! Настоящие британцы!" И вслух произнес:
- Всем рому!
- Есть всем рому, сэр! - откликнулся, давясь непрожёванным куском, боцман и, взяв в помощники юнгу, направился к палатке. Их провожал радостно-нетерпеливый гул.
Ром разливали в полной и благоговейной тишине. Торжественности момента не нарушал даже кок, до этого беспрерывно молившийся.
- Кока не забудьте! - сказал капитан, принимая от боцмана кружку с ромом, и торжественно провозгласил:
- Боже, храни королеву!

9-10

Остаток завтрака прошел без особенных происшествий.

11

Поев, захмелевший от выпитого и пережитого Аллан вновь забрался в постель, пожелав всем спокойного дня. Мы с Джо решили подождать проводника снаружи, на чистом воздухе. У меня скверная привычка, от которой никак не могу отделаться – после еды обожаю выкурить трубочку. Не то что не могу без этого - нет, с этим все в порядке, для удовольствия и лишь оного ради.
Я и Джо сидели на врытой у дверей скамейке.
- Так вы курите? - спросил Джо, наблюдая за моим трубко-табачным ритуалом.
- Да, пристрастился в Турции. - ответил я, зажигая спичку. - А почему с таким удивлением?
- Вид у вас слишком здоровый.
- Дa? - ycмexнyлcя я. - Джо, если верить вашим словам, мы здесь единственные англичане на мили и мили, так что давайте начистоту: что вы знаете об этой стране?
- Немногим больше вас. Был несколько раз в разных местах, охотился. Даже язык немного изучил - по мелочам, самые элементарные слова. Потом научу. А после знакомый посоветовал ехать сюда. Настоящая охота, мол, есть только в Ишридане. Нанял проводника, тот сказал, что будут еще два англичанина, я согласился - и вот мы здесь.
- Как вы сказали, Ишридан?
- Именно.
- Странно...
- Что странно?
- А то, что мы с Алланом нанимали проводника до Ишгаба.
- Ишгаб? Где это?
- На юге.
- На юге? Секунду, у меня есть карта.
Бородач исчез в дверях и быстро появился со сложенным вчетверо пергаментом.
- Так! - сказал он, расправив карту и водя по ней ногтем указательного пальца. - Здесь у нас столица - Ишват. Потом я переехал в Ишауш, там был несколько дней, встретил Камингса и мы отправились в Ишолоб - вот он, затем расстались - он путешествовал к границе, в Ишатеки, я же двинулся сюда, в Ишридан, поохотиться. А ваш Ишгаб - вот, видите, довольно далеко!
- Может, ошибка? - с сомнением спросил я.
- Никакой ошибки! Ваш покорный слуга прикидывал направление по солнцу - я же бывший моряк! Мы шли на запад, клянусь своей бородой!
- Та-ак! - выдохнул я сквозь зубы, - Проводник недосчитается пары зубов! Каналья, а?! Убивает двух зайцев одним выстрелом! Измордую!
- И будете абсолютно правы, сэр! А пока присядьте, отдохните, выкурите трубочку или просто полюбуйтесь селом!
Вняв разумному совету, я сел и закурил. Минут десять мы молча думали каждый о своем, потом Джо вытянул вперед руку и заговорил:
- Джордж, вы обратили внимание на странный вид этих домов?
- Дома как дома, ничего странного.
- Да как сказать... Вспомните другие города и села - везде балконы, огромные окна, веранды всякие. А эти - сплошные стены... Не пойму никак...
- Бросьте вы эти чертовы дома... - начал было я, но тут раздался отчаянный, леденящий душу крик. Он шел из дома старейшины, кричал мужчина, и главное - это был голос Аллана.

12

Позавтракав, капитан лег под пологом палатки и, ковыряя в зубах щепочкой, спросил у штурмана:
- Когда успели стол сколотить?
- Это все кок.
- Кок?
- Ага. На рассвете приплыл сюда на обломке мачты, украл топор и уплыл обратно на корабль.
- Так он же был заперт!
- Этот сумасшедший нашел мою пилку для ногтей, пропилил дверь и выбрался наружу.
- Пилкой? Штурман, зачем вам пилка?
- Для ногтей, сэр. У меня и ножнички есть, могу показать, маленькие и очень симпатичные, из золинтгенской стали. А еще и щипчики есть, и всякие железяки, не знаю, правда, для чего, с перламутровыми рукояточками, просто прелесть! Это все из набора, все лежит в коробочке с бархатом, а снаружи обтянуто кожей, а на коже золотая надпись: "Леди Любовь"! А еще есть зеркальце в форме сердца, по краям серебряные кружева, а в самом низу написано "люби меня"! А еще...
- Штурман! Придите в себя!
- Да сэр?
- Для чего вам все это? Все эти ножнички, наборчики, надписи?
- Э-э... Для жены, сэр!
- Штурман! У вас же нет жены!
- Ну я... Я собираюсь... У меня друг... То есть подруга... То есть невеста. У меня, то есть...
- Штурман! Мне плевать на вашу личную жизнь, я вам приказываю больше не упоминать все эти ваши щипчики и кружева! Ясно?
- Ясно, сэр! Разрешите продолжать!
- Что продолжать?
- Про кока.
- Про кока можно.
- Так вот, кок уплыл обратно на корабль, разделся догола и принялся разбирать пол в моей каюте.
- Для чего?
- Для стола. Он из этих досок стол сделал.
- Разделся он для чего?
- Я у него то-же самое спросил. А он говорит, здесь дух чистоты и любви братской витает. Да и я, честно говоря, хоть и нормальный вроде, иногда запирался, бывало, в каюте, ложился на койку в чем мать родила и лежал, думал часами. И мысли тоже все о любви были. Кстати, сэр, может съездим на борт, зайдем ко мне в каюту, посидим... Вдруг и вы что-нибудь почувствуете? У меня и бутылочка бренди припрятана, и шоколад есть...
- Штурман! Вы в своем уме?
- Да, сэр! Я же только предложил...
- Хватит! Рассказывайте о коке, и только о нем, ясно?
- Ясно, сэр! Разрешите продолжать?
- Валяйте!
- Ну, значит, тюканье топора нас и разбудило. А кок еще и псалмы орал во всю глотку, как будто специально. Ну, думаем, все! Сожжет этот чокнутый наш корабль ко всем чертям, а на борту еще пороха и других припасов полно. Вчера не все перевезти успели. Думали вас разбудить, да я пожалел, так вы сладко спали! И улыбались во сне нежно-нежно! Кстати, сэр, у вас восхитительная улыбка! Ну вот, отобрал я пять самых крепких ребят, сели мы в шлюпку и поплыли. А самим боязно, каждую секунду взрыва ждем! Поднялись на борт - ни огня, ни дыма, посреди палубы штабель досок лежит, аккуратно так сложенный, из моей каюты пение доносится. Я ворвался в каюту: кок лежит на моей койке, поет, глаза закрыты, руками в воздухе двигает! Я, не раздумывая, прыгнул на него, а он отбиваться начал! Матросы тоже ворвались, но я сказал, чтобы не мешали - сам, мол, скручу! Боролись мы минут двадцать, он все целоваться лез, губы мне искусал, а руками за зад щипал. Ну, в конце концов связал я ему руки за спиной и выпихнул наружу, а сам каюту проверил. Кстати, ничего не пропало, кроме пилки. Эх, хорошая была пилочка...
- Штурман!
- Извиняюсь, сэр! Ну вот, вышел я, и устроили мы коку допрос. Для чего, спрашиваем, дверь выломал? - голодный был, говорит, жрать хотелось; зачем пол разобрал? - для стола, мол; для какого стола? - для вас, чтобы было на чем есть; откуда топор? - на берегу взял, доски выковыривать; зачем разделся? - ну это вы уже знаете; какого черта он вообще все это делает, спрашиваем - мне, отвечает, ночью видение было, теперь буду вашим плотником Иосифом, отцом и защитником, хлев вам построю и волхвов вместе дождемся, усядемся все за одним столом и устроим вечерю без страха.
- Без страха?
- Да, сэр! Это он так сказал - бояться нам нечего, ибо Иуду господь низверг в пучину морскую, и нет среди нас предателей и слабых духом! И все мы блаженны будем в царствии божьем, и Гавриил предстанет пред нами с арфой, и Петр отворит двери Эдема, и войдем мы туда, и жить будем вечно в любви и мире! Аминь!
- И как только вы все это запомнили?
- Так кок, пока стол сколачивал, раз двадцать повторил, слово в слово. И еще надоел всем, умолял "аминь" кричать. Ну мы и нааминили ему, на месяц хватит.
- Били?
- Что вы, сэр! Как можно! Человек не в себе, его и пальцем никто не тронул. Просто пара оплеух, даже синяков нет. Сами знаете, боцман человек справедливый, даже жадный, лишнего никому ничего не даст.
- Да, боцман человек серьезный. А что это кок опять рубит?
- Пойти разузнать, мой капитан? – это было сказано подозрительно нежно.
- Идите! - и, провожая глазами штурмана, вперевалочку шедшего к коку, капитан подумал:
"А ведь парень в меня влюблен, бедняга. А кто знает, будь он лет на десять-пятнадцать моложе... Господи, о чем это я! Бр-р-р..." И, передернувшись всем телом, прохрипел:
- Боже, храни королеву...

13

Мы ворвались в дом, пробежали мимо оторопевшей хозяйки в спальню. Аллан, с белым перепуганным лицом, балансировал на высокой спинке кровати, разглядывая что-то внизу. Увидев открывающуюся дверь, он сделал гигантский прыжок, упал мне на руки и заорал:
- Змеи, Джордж, змеи! Уведи меня отсюда!
Первым очнулся Джо. Выскочив из комнаты, он тут же вернулся с длинной кочергой, которой стал ворошить постель Аллана. Не найдя ничего, перешел на мою, а затем и на свою. Потом начал шуровать под кроватями, стуча по их массивным ножкам. Внезапно из под моих сапог выскочила ящерица и молнией взбежала по грубо оштукатуренной стене. Аллан с ревом уткнулся в меня и задрожал. Джо осторожно подбирался к замершей на стыке стены и потолка ящерице, и уже занес кочергу для удара, когда раздалось громкое "стойте!", в спальню вбежала давнишняя девушка, оттолкнула Джо, который от неожиданности громыхнулся на пол, бросилась к стене и подняла обе руки ладонями вверх. Ящерица, не раздумывая, спрыгнула, девушка прижала ее к себе и повернулась к нам:
- Вы, идиоты, не можете отличить змею от ящерицы? Сосунки! И вы собираетесь охотиться на Прушку?!!
Тут жена старейшины, стоявшая все это время молча и неподвижно, влепила девушке звонкую оплеуху. Та, опустив голову, выбежала из комнаты, хозяйка, не произнеся ни слова, вышла за ней, прикрыв за собой дверь. Сидящий на полу с кочергой в руках Джо, взглянув на рыдающего на моей груди Аллана, с чувством выругался и добавил:
- Какой же я идиот, а?!
- Вы? Думаю, из нас вы действовали разумнее всех.
- Да нет! Я только сейчас понял, что эта за ящерица. Их специально держат в домах, они прекрасно ловят мух и тараканов. Они здесь вроде членов семьи. А я ее прибить собирался!
- Успокойтесь Джо, все это из-за Аллана.
- Э-эх... - бородач поднялся, взглянул еще раз на моего зятя, рубанул кулаком воздух и скрылся за дверью.
Я отлепил от себя Аллана и внимательно его осмотрел. С ним все было в порядке, не считая заплаканного лица и красных белков чуть припухших глаз. Посадив зятя на кровать, я подобрал разбросанное постельное белье, сложил рядом с ним, бросил на колени Аллану его одежду, ласково потрепал ему волосы и вышел вслед за Джо.

14

Становилось все жарче. Капитан давно уже снял китель и, почесывая волосатую грудь, наблюдал за разгрузкой корабля. He участвовали лишь трое: сам капитан, да штурман с коком, беседующие поодаль под грубо сколоченным навесом.
Командовал работающими боцман. Его cиплый голос доносился то с моря, где опустошали каюты и трюм, то из кустарника, который срочно вырубался под строительство. Видимо, дела шли на лад, так как боцману не приходилось пускать в дело свой главный аргумент – большие тяжелые кулаки, размером с голову эфиопа, - об этом говорил сам боцман, и все ему верили.
- Разрешите обратиться, сэр? - штурман с серьезным видом стоял над капитаном, глядя ему прямо в глаза.
- Слушаю!
- Кок говорит, надо бы привязать корабль, иначе его унесет отлив.
- Oтлив?
- Он же ночь на борту провел, так вот, прилив, говорит, был, судно все скрипело и по дну ерзало. А сейчас разгрузим, корабль полегчает, тут его и унесет.
- Вроде логично... Как мы раньше не догадались! Скажите боцману, пусть займется. И приведите мне кока, поговорю-ка я с ним по душам.
- Есть, сэр!
Через три минуты кока волокли к капитану. Кок поначалу не шел, упирался, обзывал штурмана Вааловым упырем и нечистым, но, заметив идущего на подмогу боцмана, передумал и встал на ноги, заорав на весь берег:
- И призвал Пилат Христа, и предстал сын Божий пред сыном человеческим! Не трогай меня, сам пойду!
- Иди, представай, сын Божий! - неласково посоветовал ему боцман и коротким пинком придал нужное направление. Оскорбленный кок для виду потрепыхался в руках двух дюжих матросов, потом как ни в чем не бывало зашагал сам.
И вот кок с капитаном смотрят друг на друга. "Выглядит неплохо, вроде совершенно нормально, и глаза спокойные, веселые даже. А впрочем, шут их разберет, этих тронутых..."
- Ну что, совсем рехнулся? - капитан решил действовать прямо, без всяких выкрутасов.
- Да славится имя господа, сэр! - мгновенно ответил кок.
- Аминь! - вяло согласился капитан. - Отвечай на вопрос.
- Ныне и присно, во веки веков! И да будет тайна исповеди великою тайной, сэр!
- Аминь! Отвечай.
- И знать будут сию тайну лишь двое, и лишь двое о том молиться будут, сэр!
- Мне кажется, - вмешался штурман, - Он с вами один на один поговорить хочет.
- Устами младенца глаголет истина! - отреагировал помешанный.
- Сам ты младенец, сосунок поганый!.. - взвился штурман, но капитан коротким "брэк" заставил его замолчать.
С минуту все взирали друг на друга: капитан задумчиво, кок кротко и ласково, глаза штурмана извергали то ненависть к обидчику, то безграничную любовь к старшему по званию. Матросы в войне взглядов не участвовали, их больше интересовал лежащий в палатке бочонок с ромом.
Наконец капитан сказал:
- Ладно, оставьте нас.
- Но сэр! - штурман умоляюще вскинул руки, - Он же сумасшедший!
- Свободны! - отрезал капитан.
Штурман с матросами поплелись обратно.
- Ну? - спросил капитан, когда они отошли достаточно далеко.
- Сесть можно? - осведомился кок самым невинным тоном. - Я с рассвета на ногах, умаялся.
- Давай! - с интересом разрешил капитан. - Что за комедию ты здесь играешь?
- Сэр, вы меня удивляете! Вы же образованный человек! Это же самая настоящая, чистейшей воды драма! Кстати, о воде - родник вы нашли?
- Нет.
- Он рядом, ярдах в двухстах, пошлите людей - они быстро его отыщут. Только поосторожнее, тут потеряться ничего не стоит. Пусть пройдут параллельно берегу, но так, чтобы видели друг друга. И еще просьба - не говорите что это я сказал, хорошо?
- Хорошо. Но какого черта ты скрывал что был здесь раньше? И вообще, где мы?
- Будь я проклят, если знаю! Но все это слишком похоже... Хотя я не уверен...
- Говори же, черт возьми!
- Капитан, не удивляйтесь! – просипел вдруг кок, почти не двигая губами, и добавил громко:
- Что-то слишком часто вы черта поминаете! Чувствуете, видно, что скоро с ним свидитесь! Одной ногой вы уже на том свете, так что не стесняйтесь, зовите его, зовите! А на честно и свято верующих снизойдет спасение и блаженство! Нам будет сказано устами господними через вестника его - идите! И да пребудет с нами сила божия! - последние слова кок прокричал во весь голос, встав и вскинув руки. И громким шёпотом добавил, не глядя на капитана:
- Он за нами наблюдает. Договорим после. - и пошел к бежавшему на подмогу штурману, гнусавя: - Изыди, нечистый! Кыш!
- Вы в порядке, сэр? - спросил штурман, связав коку руки за спиной и тяжело дыша. - Я же говорил, он сумасшедший!
- Я в норме, - ответил капитан. - Кока не бить! Отвезите на корабль, оставьте ему еды на ночь. Когда вернетесь, возьмите людей, осмотрите прибрежную полосу, нет ли рядом воды. И выдайте им оружие, распределите время и проинструктируйте! А после ко мне, надо поговорить.
- Есть, сэр! - выдохнул штурман и потащил кока прочь, кроя его трехэтажной матерщиной.
Солнце почти зашло, лишь краешек еще цеплялся за горизонт. "С ума сойти, скоро ночь! Как время пролетело! Господи, дай мне cилы... И храни, храни королеву!"

15

Джо сидел на скамейке, подперев руками голову. Я примостился рядом, достал трубку, набил, но закурить не успел - бородач с мольбой в глазах протянул ладонь, выхватил трубку и сунул мундштук под усы. Я, не говоря не слова, отдал ему и спички. Помолчали.
Джо, сделав пару затяжек, раскашлялся, вернул трубку и жестом попросил постучать по спине. После пары моих коротких ударов поднялся, сплюнул и сел обратно, держась за грудь и тяжело дыша.
- Крепкий у вас табачок! Да и кулаки не слабее! – произнес он, отдышавшись, и снова сплюнул.
- Извините, не успел предупредить! - с сожалением ответил я. - Надеюсь, ничего не повредил!
- Вроде нет... В следующий раз бейте полегче. И не давайте мне больше курить ваш этот... Горлодер.
- Заметано.
- Так вы еще и в карты играете?
- Увлекался в молодости. Может перекинемся?
- Только не сейчас. Где до сих пор проводник?
- Да, ему пора бы и появиться. Который час?
- Почти два. Кстати, я понял почему вы проспали!
- Почему?
- Местное время. Разница - три часа.
- О господи! Как все просто! - рассмеялся я, - Пойду успокою Аллана, он слишком сильно переживал.
- Это точно! Нервишки у него, видимо, не очень.
- Джо, у меня просьба. - сказал я доверительным тоном. - He обижайтесь на моего зятя. Он перенес месяц назад довольно сильное потрясение. Eго родителей искусала бешеная собака соседки, они умерли в страшных муках. В день похорон кузина, жившая у них, выбросилась из окна четвертого этажа с младенцем экономки, предварительно зарубив топором мужа и управляющего. Кузину спасли, но она потеряла разум. Врач, вызванный полицией, споткнулся на лестнице и сломал себе шею, сигара его отлетела в угол и подожгла гардину. Пока тушили пожар, племянник Аллана от старшей сестры нашел пистолет отца и случайно застрелил помощника комиссара. В панике от криков и выстрелов кухарка опрокинула кастрюлю с кипятком на племянницу Аллана от младшей сестры, девочка осталась уродом на всю жизнь. На детский рев прибежал конюх и, не выдержав мучения ребенка, изнасиловал кухарку. Как выяснилось позже, он подхватил какую-то неприличную болезнь и еле вылечил ее марганцовкой. Kухарка в страхе выбежала на улицу совершенно обнаженной, но далеко не ушла - ее забросали камнями подвыпившие члены какой-то пуританской секты и, разъярившись, начали крушить пабы и лавки. Взбешенные смертью помощника комиссара полицейские, наводя порядок, пристрелили несколько человек, ранив в ягодицу жену католического священника, случайно проходившую мимо. Та, перенервничав, призналась в тайном адюльтере с раввином и муллой одновременно. Возмущенная толпа некоторое время колебалась, не зная с кого начать, потом разделилась и, предварительно линчевав неверную супругу, ринулась творить справедливое возмездие. В итоге все это вылилось в еврейско-мусульманский погром, вину за который взвалили на ни в чем не повинного Аллана. Мне удалось вырвать его из рук беснующейся толпы, направив их к дому королевского прокурора, я увез Аллана в Баден-Баден, где лечил его грязевыми ваннами. Из прессы стало известно, что прокурора тоже спасли, правда, немного поздно - его успели кастрировать. За голову Аллана объявили крупное вознаграждение, его портрет напечатали во всех европейских газетах, и я счел за лучшее спрятаться на Востоке. Снял со счета деньги, нанял корабль - и вот мы здесь.
- Да... - вымолвил Джо после долгого молчания, - История впечатляющая...
- Цепь трагических нелепостей. - подтвердил я. - В общем, Джо, надеюсь на вас. По рукам?
- По рукам. - согласился бородач, обалдело глядя мне в глаза.
- Вот и хорошо! - улыбнувшись, я встал и потянулся, расправляя затекшие суставы. - Пойду, проведаю Аллана. Не скучайте тут в одиночестве.
Джо послушно кивнул головой и осторожно подпер ее руками.

16

Поздней ночью, при тусклом свете коптящей керосинки, капитан со штурманом держали военный совет:
- Воду нашли?
- Да, сэр, в кустах неподалеку.
- Часовых выставили?
- Да, сэр, с винтовками! Меняются через каждые два часа.
- Кок на корабле?
- Да, сэр. Оставили пищу и воду на ночь. Просил свечку - не рискнули, вдруг опять поджогами займется.
- Правильно. Разгрузили все?
- Все, сэр.
- Люди спят?
- Спят все, кроме часовых - устали за день. Поели и улеглись.
- Хорошо. Давайте и вы ложитесь.
- Есть, сэр! - и штурман послушно лег, положив голову на бочонок с ромом и накрывшись штормовкой.
Капитану не спалось. Он долго крутился на парусине, с каждой секундой казавшейся все жестче, потом присел, нашарил лежавшие рядом трубку и кисет, и вышел из палатки. Окликнув сидящего у костра с винтовкой матроса, сел рядом, закурил. Тихо шуршали волны, облизывая песчаный берег, в зарослях стрекотали сверчки. Огромное, полное ярких звезд небо мирно висело над головами двух англичан, занесенных судьбой и ветром в эту неведомую страну.
"Где мы, черт побери? Это не Индия, там сейчас жара, дышать невозможно. Но и не Европа, растительность странная. Да и темнеет очень уж рано. Судя по всему, мы где-то на востоке. Далеко нас унести не могло, за девятнадцать дней, с плавучим якорем... И шесть дней штиля... Странно. И еще кок этот чокнутый, мать его так, намекал что бывал здесь. Вроде не врет, про родник он точно сказал. И про отлив. - думал капитан, сопя трубкой. - Вроде не такой уж он умалишенный, как хочет показаться. Но зачем? Какого черта он притворяется? И кого боится? Шептал, что за нами наблюдают. Кто наблюдает, откуда? Команда вроде надежная, все проверенные, честные парни. Даже штурман с его пилочками и зеркальцами..."
- Сэр! - прервал капитанские мысли часовой. - Вы на луну обратили внимание?
- На луну? - капитан удивленно посмотрел на матроса, перевел взгляд на небо, поискал глазами. - Какую луну?
- Вот именно, сэр, луны нигде нет! А должна быть!
"Действительно, странно! - думал капитан, шаря глазами среди звезд и подсчитывая в уме. - Созвездия все знакомые, а луны не видно... С ума сойти!" И больше для собственного спокойствия заявил:
- Мы на Востоке, здесь так и должно быть!
- А-а... - с сомнением протянул матрос и, искоса оглядев капитана, стал ворошить штыком тлеющие угли.
"Не поверил! – подумалось капитану. - Да и я бы на его месте не верил бы. Господи, ну и хорош же я! Это же надо додуматься - на востоке по ночам луны не бывает! Идиотизм, бред какой-то! Завтра вся команда надо мной смеяться будет! В лицо не посмеют, а за спиной хихикать будут на все лады! Даже боцман скажет что-нибудь, вроде "по приказу капитана луна на востоке отменена!" Это конец! Конец дисциплине, конец уважению, конец всему, чего я добился за годы службы! Конец карьере! Мне даже лодку никто больше не доверит, не то что корабль! И все из-за одной случайной фразы! Нет, нужно срочно спасать себя, спасать команду! Без меня они не выживут, все погибнут! Только я могу их спасти, вернуть домой! Надо заставить матроса молчать..."
- Какое сегодня число? - стараясь быть спокойным, спросил капитан.
- Двадцать первое. Вернее, уже двадцать второе. - лениво пробасил часовой.
- Вот видишь! - капитан энергично поднял вверх указательный палец. - Именно сегодня, двадцать второго июля, астрономы и предсказывали полное, - палец капитана нервно грозил небу, - абсолютное лунное затмение! Именно в наших широтах! И они не ошиблись, наши астрономы, то, что мы не видим луну, это значит, что мы видим лунное затмение! Теперь понятно? Ты что, не веришь мне?
- Верю, сэр, это лунное затмение! - вскочив, отрапортовал матрос. - Позвольте сесть, сэр? - и, не дожидаясь разрешения, снова сгорбился у огня.
"Не верит, подлец! - обреченно понял капитан. - Завтра весь берег будет показывать на меня пальцами. И кок придумает что-нибудь о "затмевающем луну" капитане. Какой позор! Нет, нельзя так..."
- Пошли, сынок, пройдемся, осмотрим лагерь! - ласково сказал капитан и встал. Поднялся и часовой.
- Обойдемся лагерь по кругу, проверим все, потом сменишься и до утра свободен! - ворковал капитан, шагая рядом с матросом и ощупывая лежащий в кармане нож. - Во всем должен быть порядок! Все должно быть на своих местах... Что это там валяется?
- Где? - часовой установился в темноту впереди.
Капитан выхватил нож, успев подумать лишь: "Боже, храни королеву..."

17

Аллан все так же безучастно сидел на кровати. Лицо его было бледным как мел, руки подергивались, из застывших, уставившихся в одну точку глаз падали слезы, капая на лежащую в коленях одежду. Я бросился к нему:
- Аллан! Очнись! - ни звука. Тормоша зятя за плечи, я пытался поймать его взгляд - он смотрел сквозь меня. "Неужели конец?" - подумалось мне; я вспомнил предупреждение Баден-Баденского врача о том, что Аллан не перенесет еще одного сильного стресса.
Этот психиатр, лечивший на водах воспаленный седалищный нерв, весьма известный и довольно модный специалист, узнал Аллана по портрету из "ЮнгеБаденБаденВассэрЦайтунг", но не бросился в полицию, а явился прямо к нам. Заявив с порога, что он знает, кто мы такие, психиатр направил на меня револьвер и извиняющимся голосом попросил разрешения осмотреть моего зятя. Пришлось согласиться. В знак своего расположения и солидарности светило психиатрии позволило мне опустить руки и даже сесть, правда лишь в угол и уткнувшись лицом в колени. Но и на том спасибо, так как осмотр продолжался семь часов. По истечению этого времени психолог приказал мне повернуться к нему, осведомился о степени моего с Алланом родства, и заставил рассказать о зяте все, что я знаю, начиная с глубокого детства и кончая последними событиями. Я выложил все без утайки. Во время рассказа доктор стонал, скрежетал зубами, печально охал и шумно пил воду из вазы с цветами. Конец истории взволновал его настолько, что психиатр с диким мычанием сунул дуло револьвера в рот и спустил курок. На его счастье, в барабане не оказалось патронов - он просто забыл зарядить оружие. Когда я осознал, что все это время боялся безвредной железяки, со мной случился обморок.
Очнулся я от крика. Надо мной склонился Аллан, лицо его было нежным и умиротворенным. Крик шел сбоку, тональность и сила звука менялись. Постепенно я стал различать слова, что-то вроде немецкого. Повернув голову, я обнаружил доктора, пишущего, сидя за столом, и орущего на мотив грозного военного марша: "ауфидерзейн, майне кляйне, ауфидерзейн!" Мне снова стало дурно.
Дня два спустя, когда я окончательно оправился, доктор Унсинн (как он сам представился, придворный лейб-медик Германского, Австро-Венгерского, Росийского и Испанского кайзера, императора, царя и короля, доктор психиатрии, психологии, теологии, астрологии, френологии и чего-то eщё, барон, граф, князь и дон, кавалер огромного количества орденов, почетный член всех более-менее известных академий, личный лекарь папы Ханс-Фридрих Иммануил фон Унсинн), все это время не отходивший от моей постели и менявший (по словам Аллана) компрессы и примочки на синяках и шишках, во множестве усеявших меня в результате падения, с торжественным лицом вручил мне толстую пачку писчей бумаги, добавив:
- Здесь все о вашем зяте. Я навещу вас завтра! - и с этими словами покинул наши апартаменты.
После ухода полоумного психолога я решил просмотреть записи. На титульном листе красивым почерком с завитушками значилось:
"1834 год, Баден-Баден. Доктор X.-Ф.И. фон Унсинн. История болезни и успешного излечения сэра А. И. Хедемптсона мл., эскв." Далее следовал лист с маленькой цифрой 2 в правом верхнем углу, надписью "оглавление" и самим оглавлением, исполненным по всем правилам - номер главы, ее название и страница. Глава первая начиналась так:
"Один из самых тяжелых случаев в моей врачебной практике - тот, рассказ о котором следует ниже, - произошел с отпрыском древнего и славного английского рода, потомственным лордом, джентльменом от инфантерии сэром Алланом Иэзекилом Хедемптсоном младшим, эсквайром. Познакомились мы весьма случайно, в курортном Баден-Бадене, где я скрывался от утомительного бремени громкой славы и заслуженного признания. По стечению обстоятельств и волею провидения судьба свела меня с шурином сэра Аллана, благородным сэром Джорджем Артуром Блекмейлом, эсквайром, братски заботящемся о своем слабоумном зяте. Несколько дней мы развлекались игрой в лаунтеннис и трик-трак, собачей охотой на белок, пели по вечерам у костра итальянские частушки, травили неприличные анекдоты и шалили с молоденькими крестьяночками на близлежащих хуторах. В один из таких веселых вечеров сэр Джордж, перепив спиртовой настойки из альпийских трав, поведал мне о печальной участи сэра Аллана. На фоне бодрого крика лежащей подо мной хуторянки его грустная история произвела на меня непередаваемое впечатление. Я вскочил, натянул брюки, и, подойдя к сэру Джорджу и согнав с его колен грудастую блондинку, положил руку на его голое плечо, сказав:
- Сэр! Сам Господь ниспослал меня вам! С этой секунды о вашем зяте буду заботиться я!
- Вы? - удивился он.
- Да, я, доктор Ханс-Фридрих Иммануил фон Унсинн!
Услышав мое столь известное и почитаемое имя, сэр Джордж пал на колени, поцеловал мне руку и обещал научить меня игре на лютне. В порыве радости он даже подарил девкам серебряный медальон с изображением фаллоса - единственную память об отце, бросившем семью до его рождения.
Не теряя времени мы поспешили в Баден-Баден."
Мой рев был слышен, наверное, даже в Лондоне. Я ругался как пьяный шкипер, рвал "Историю болезни", разбрасывая мелкие клочки ее по всей комнате. Потом я снова потерял сознание.
Пришел в себя я лишь через неделю. Рядом с кроватью сидела женщина в белом халате и чепчике и читала книгу. Заметив, что я открыл глаза, она встала, сделала книксен и представилась:
- Я ваша сиделка, Марта Рюхе. Можете называть меня просто "фрау Лютшен". Если что-то надо, скажите.
По английски фрау Лютшен говорила плохо, с ужасным немецким акцентом, облизывая после каждого слова свои пухлые губы.
- Где Аллан? - спросил я.
- О, сэр Аллан! - с радостной и непонятной улыбкой произнесла сиделка и закивала головой.
- Да, сэр Аллан, где он?
- Позвать сэр Аллан? Айн момент! - и фрау Лютшен, покачивая бедрами, вышла из комнаты.

18

Капитана разбудили громкие крики и возня у входа в палатку. Еще не успев толком проснуться, он вспомнил ночь, вспомнил сухой звук разрывающейся под плохо наточенным лезвием кожи на горле матроса, вспомнил его удивленные, ничего не понимающие глаза, сначала вылезшие из глазниц почти полностью, а потом медленно угасшие, вспомнил луну - белый светящийся шар, словно в насмешку над ним лениво всплывшую над верхушками густого прибрежного леса, вспомнил, как волок за ногу безжизненное тело жертвы своей глупости подальше от лагеря, в кустарник, а песок, всегда такой мягкий и податливый, мешал, цеплялся за штормовку и бессильные руки мертвеца, как отломал, исцарапав лицо, ветку от низенького куста и потом пятился задом наперед, заметая следы на этом проклятом берегу, как бросал в костер горсти кровавой каши - песка с кровью, так холодившей ладони, как отмывал в соленой воде свои крепкие, послушные пальцы, бормоча как одержимый пилатовское "я умываю руки, я умываю руки.." Как заполз обратно в палатку, боясь разбудить штурмана, затих, затаился, но и сквозь веки закрытых глаз видел, нет - чувствовал холодный, яркий и всепроникающий, всевидящий свет чужой луны, этот тихий взгляд ночного соглядатая и соучастника. Капитан вспомнил, задрожал и стал ждать худшего.
Внезапно в палатку ворвался штурман, красный и взъерошенный, и заорал:
- Проснитесь, капитан, кока хотят линчевать!
Капитан медленно приподнялся, меняясь в лице. Мысли бурей крутились в его мозгу: "Кока хотят линчевать! Видимо, они нашли мертвого матроса, и подозревают этого чокнутого. Хорошо, я спасен! Главное - быть естественным!"
- Что происходит? - спросил он, одеваясь.
- Кок убил часового!
- Как?!
- Перерезал ему горло и спрятал в кустах!
- Зачем?
- Не знаю. Скорее, сэр, его убьют без нас!
- Вперед! - и оба выбежали из палатки.
При появлении капитана толпа расступилась. У их ног валялся связанный, окровавленный человек, мычащий что-то нечленораздельное и слабо двигающий ногами. Капитан подошел ближе:
- В чем дело?
- Этот сумасшедший убил Бена! - прорычал боцман, пнув кока в лицо башмаком. Тот лишь коротко простонал, даже не пытаясь увернуться. Капитан шагнул вперед, оттолкнул боцмана и опустился на корточки рядом с коком:
- Успокойтесь и расскажите все толком.
- Что тут рассказывать, кэп, прикончить его и все! - боцмана распирало от ярости, он брызгал слюной и сжимал кулаки, треща костяшками, - Эта сволочь убийца! Убийца!
- Стоять! - капитан стоял между коком и напирающем на него боцманом, схватившись за револьвер, - Кто это видел? Ты? Или ты? А может ты? - он переводил взгляд с одного на другого. - Вы люди или звери? Кто может объяснить мне что произошло, но без этих дурацких истерик?
- Я могу! - выступил вперед юнга, - Я проснулся раньше всех и первый все увидел!
- Что именно?
- Бена не было. Мы легли спать рядом, ночью ему надо было дежурить, а утром его не оказалось! И никого из часовых не было, и костер был погасший, а мы с самого начала договариваюсь огонь не тушить - даже веток натащили про запас. Тут я понял - что-то не так, и сразу разбудил боцмана. Мы вместе стали искать, но Бена нигде не было. Подождали немного, потом подняли остальных и прочесали окрестности. И нашли его - в кустах, вон там, он весь в крови был и уже холодный. Мы сразу догадались: это он сделал, это точно!
- Откуда ты знаешь?
- А кому еще могло прийти в голову такое! - вмешался боцман. - Он, с-cука, он его убил! Пристрелить его как бешенную собаку!
- Уймись! - прикрикнул на боцмана капитан. - Это не доказательство! Кто привез кока c корабля?
- Я, сэр, - сказал сквозь зубы боцман. - Eщё штурман и Фред с Ноэлем.
- Кок был одет?
- Да, и спал в вашей каюте.
- Одежда на нем сухая была?
- вроде да. - боцман с сомнением посмотрел на штурмана, - Хотя черт его знает, кто про одежду помнил.
- При чем здесь одежда, капитан, - голос штурмана подрагивал, он переминался с ноги на ногу, сунув руки в карманы, - Он и нагишом мог переплыть, что здесь - каких-то тридцать ярдов. К черту этот балаган, прикончим эту скотину!
- Тихо! - капитан ткнул дулом в штурмана, - Если он виновен, я сам его пристрелю! Дайте мне разобраться! Ты! - снова присев, он смотрел в глаза кока, - Говори!
Лежащий беззвучно подвигал разбитыми губами.
- Напоить его надо. воды дайте! - капитан взял протянутую кем-то флягу, приставил ее горло ко рту кока. Тот пил жадно, давясь и захлебываясь, под конец раскашлялся, беспомощно дергаясь всем телом.
- Ну? - голос капитана был угрожающим, - Рассказывай!
- Я... не... де... лал... - прохрипел кок, - я не... убивал... кля... клянусь бо... богом... это не... не я...
- Признавайся, собака! - истерично выкрикнул кто-то из матросов и ударил связанного в бок. - Говори! Говори!
- Назад! - капитан выстрелил вверх, - А ну живо всем отойти!
Команда медленно повиновалась. Последним отошел боцман, волоча ноги и ругаясь. Капитан вновь повернулся к лежащему:
- Говори, не бойся, бить тебя не будут.
Кок вытянулся на песке, закрыл глаза и тихо прошептал:
- Кэп, я вас не выдам.
- Что? - капитан грузно осел, но не упал, уперся руками, - Что ты сказал?
- Я все видел, кэп, я сидел на палубе. Тогда, вчера ночью... И все увидел. Но я не сказал, я никому ничего не сказал... Вы все правильно сделали, лучше один, чем все. Только меня не надо мучать, лучше сразу убейте, все равно мне никто не верит. Все должны бояться, может быть и выживут... А мне уже все равно, второй раз он меня не упустит...
- Кто он? Кого ты все время упоминаешь? Ты был здесь раньше?
- Был, кэп, был, и видел его.
- Где мы?
- Не знаю. Но он здесь...
- Кто "он", черт побери! - капитан нервно крутил револьвер.
- Прушка. Где-то рядом его дом.
- Что за Прушка? Какой дом? Ты что, бредишь?
- Это не бред, капитан, это судьба... Я сказал правду. Теперь делайте что хотите. Я вас не выдал и не выдам, если не верите, лучше прибейте, так даже надежнее... для вас. А теперь оставьте меня, мне трудно говорить... Кулаки у боцмана, - кок криво усмехнулся, - как голова эфиопа, даже тверже... и больше... - голос его постепенно затихал, - И хуже... - кок замолчал, голова его откинулась вбок, и лишь хриплое дыхание еле слышалось в тишине.
- Штурман! - позвал капитан и громко прокричал:
- Кока перенести в нашу палатку, осторожно и бережно, ясно? И чтобы до него пальцем никто не дотронулся! Узнаю - пристрелю, кто бы ни был. И выставить возле палатки часового, с оружием. Головой мне за кока отвечаешь, ясно? Ясно или нет?
- Ясно, сэр. - сквозь зубы процедил штурман и сплюнул.
- Исполнить немедленно! - и капитан, поднявшись, сунул револьвер в кобуру, выругался и зашагал к лесу, даже забыв добавить свое "Боже, храни королеву".

19

Через пару минут в комнату вошел Аллан в сопровождении толстого мужчины в белом халате, с моноклем в правом глазу. Зять бросился прямо ко мне, толстяк отошел к окну и стал копаться в карманах.
- Джордж! - голос Аллана был энергичным и радостным, - Наконец ты пришел в себя! Мы уже начали нервничать!
- Все произошло именно так, как и предсказывал доктор Унсинн! - пробормотал толстяк, не отрываясь от своего занятия.
- О, профессор, извините, от радости я совсем забыл представить вас! - Аллан смущенно рассмеялся. - Джордж, прошу любить и жаловать профессора Вильдфанга, главного врача местной психиатрической клиники, светило международной величины!
- Не верьте, мистер Блекмейл, мистер Хедемптсон преувеличивает! Я всего лишь ученик и верный последователь доктора Унсинна, не более. Вся заслуга в вашем исцелении принадлежит именно ему, мы лишь точно следовали оставленной нам инструкции, а все восхищения и благодарности следует адресовать герру Ханс-Фридриху! - нещадно тряся мою руку, светило говорило еле разборчивой скороговоркой, глотая окончания слов и артикли, энергичные кивки головы перекидывали его светло-каштановые волосы из стороны в сторону, отчего пробор появлялся то слева, то справа, - Мне остается только радоваться возможности хоть немного помочь лучшему другу моего учителя! Мистер Блекмейл, вы здесь не гость, вы хозяин, запомните это! Каждое ваше желание будет немедленно исполнено! Кстати, фрау Лютшен - это подарок лично от меня, выдрессирована по методу доктора Унсинна, лучший кадр нашей клиники. Рекомендую! - профессор нежно поцеловал сложенные щепоткой пальцы, резко согнулся в поклоне до пупка, при этом пробор возник на его затылке, прищелкнул каблуками и строевым шагом вышел за порог.
- Что за клоун? - хмуро спросил я, как только закрылась дубовая дверь.
Аллан испуганно поднес указательный палец к губам:
- Тише, у него привычка подслушивать, - прошептал он и, повысив голос, провозгласил: - Слава богу и доктору Унсинну, прекрасно выглядишь!
- Да, доктор Унсинн голова! - поддержал я умоляюще глядящего на меня Аллана, покрутив указательным пальцем у виска, - Гений, самый великий из великих, лучший из лучших, первейший, славный и божественный доктор Унсинн!
Зять поднял большой палец и подмигнул мне. Я продолжил:
- Знаешь, Аллан, я себя восхитительно чувствую. Прямо эйфория какая-то наступает, когда вспоминаю о герре Хансе! Как жалко, не успел с ним попрощаться...
- Я могу тебя понять, - давясь от смеха, но грустнейшим тоном сообщил мне зять, - Ведь вы с ним большие друзья...
- Да... - траурно подтвердил я и погрозил Аллану кулаком.
Внезапно в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, появился профессор Вильдфанг. Лицо его светилось ангельской улыбкой, в руках он держал листок бумаги.
- Мистер Блекмейл! Я очень извиняюсь, забыл передать вам это письмо от герра Ханса. Простите мою забывчивость! Кстати, нет ли у вас каких-либо пожеланий?
- Есть, профессор. Не могли бы вы достать мне какие-нибудь из книг доктора Унсинна, желательно на английском языке?
- О, конечно! - Вильдфанг торжественно вручил мне письмо, - у меня имеется несколько его работ, я пришлю их с фрау Лютшен. А вы, мистер Хедемптсон, - толстяк взглянул на Аллана, - просьбы есть?
- Нет, профессор, все восхитительно!
- Ну тогда разрешите откланяться, ауфидерзейн!
- Ауфидерзейн! - учтиво откликнулся Алан. Вильдфанг одарил его очередным могучим кивком и вновь исчез. Аллан подошел к кровати и зашептал:
- Продолжай в таком же духе! Они здесь все помешаны на этом Унсинне, он для них царь и бог! К тому же прошел слух, будто ты лучший друг Унсинна, на тебя вся клиника смотреть ходила, как на икону. Срочно доставили сюда фрау Лютшен, обучили ее английскому и прикрепили к твоей палате.
- А она кто такая? - также шепотом спросил я.
- Лучшая проститутка Вены, профессионалка. Обслуживает исключительно высший свет. Искренне рекомендую! - повторил он жест Вильдфанга.
- О боже, здесь что - публичный дом?
- Нет, браток, здесь психиатрическая клиника. Но на вывеске надпись: лечение по методу доктора Унсинна. Как оказалось, этот доктор все психозы лечит половым путем. И кажется успешно, нас-то он вылечил.
- Что?! Кого это "нас"?
- Меня и тебя. Меня вывели из глубочайшей прострации, а тебя еле спасли от буйного помешательства.
- Аллан! - мне было трудно дышать, - Ты хочешь сказать, что у меня было помешательство и меня лечили "половым путем"?
- Вот именно! А ты что, ничего не помнишь?
- Нет... - голова у меня шла кругом.
- Джордж! Я тобой горжусь! Ты затрахал до изнеможения четверых медсестер, и после этого еще похлопал по заднице профессора, а его ассистента пытался затащить к себе в палату. Беднягу еле вырвали из твоих рук, у него до сих пор синяки на груди и бедрах.
- Господи... - промямлил я, - Это все ложь...
- Правда, Джордж, чистая правда! Я при этом присутствовал от начала до конца, это называется курсом визуально-зрелищной реабилитации. Правда, после этого меня заставили прослушать лекцию доктора на тему... - Аллан достал брошюру и прочел торжественным тоном: "Изучение психологических аспектов развития сексуальности в свете общепсихологической теории строения телесного аппарата как энергетической системы, в основе динамики которой лежит конфликт между различными уровнями психики, прежде всего - сознанием и стихийными бессознательными влечениями". Уф! Но лекция оказалась гораздо интереснее ее названия, Унсинн популярно объяснил присутствующим, что все их тревоги и проблемы от болезней, болезни от нервов, а нервы - от сексуальной неудовлетворенности и трудного детства. Привел кучу примеров из своей практики, медицинской и жизненной, назвал огромное число знаменитостей с перечислением их сексуальных патологий, и почти заканчивал, когда какой-то старик завел с ним спор о методах лечения. Посыпались непонятные медицинские термины, я перестал что-либо понимать, к тому же фрау Лютшен выразительно показала глазами на свою грудь, облизала губы и мотнула головой в сторону двери. Когда я выходил, старик кричал о "рукоблудии как механизме регуляции глубинной психологической деятельности". Не знаю, как доктор Унсинн, но через три минуты общения с фрау Лютшен я мог на фактах доказать всю лживость и вшивость его теории. А вот, кстати, и сама фрау Лютшен! - с последней фразой голос Аллана стал игриво-развязным.
Я открыл глаза. В дверях стояла сиделка со стопкой толстых томов.
- Комен, комен, майне либе, битте, клади все на стол и тащи свою задницу сюда! - бесцеремонно распорядился мой зять и начал расстегивать ширинку. Последнее, что я запомнил - огромные соски, лежащие на моем лице и мешающие дышать.

20

Капитан сидел в палатке рядом с мечущемся в бреду коком. "Я научу, я всему тебя научу, - бормотал кок умоляющим голосом, - Только не смотри на меня так! Не надо, не надо... Он же живой... Я не хочу, не хочу... Ты же человек... Это читается как "нэк"... Никогда, никогда не уйду... Да, да, да..."
"Ни слова про меня. - подумал капитан, - Почти три часа говорит обо всем, что угодно, кроме меня. Неужели не помнит? Хотя он сам об этом заговорил. Ох, я чуть не умер от волнения, до сих пор сердце покалывает. Но странно он говорил, одобряюще... Ничего не понимаю, толи и вправду полный псих, толи знает что-то и молчит. Как быть? Если парень помрет, проблема с матросом решается сама собой. А если нет? Может, придушить его к черту? С другой стороны, кок все знал, но молчал. Боялся, что не поверят? Вполне возможно, кто бы ему поверил? Но любой другой на его месте кричал бы правду во всю глотку. Не понимаю ничего."
- Сэр капитан, можно вас на минутку? - донесся снаружи голос штурмана.
- Да! - капитан, взглянув еще раз на кока, вышел из палатки, чуть не сбив с ног юнгу, стоявшего сразу за пологом. Когда глаза привыкли к яркому солнцу, он рассмотрел стоящих перед ним штурмана, боцмана и троих матросов. Первым заговорил боцман:
- Сэр, надо поговорить насчет кока! Мы решили вздернуть этого пса прямо сейчас.
Капитан пристально посмотрел в голубые глаза боцмана и медленно спросил:
- Кто "мы"?
- Мы, кэп, команда. Все вместе поговорили и решили так! - откликнулся один из матросов, встав рядом с боцманом и поигрывая складным ножом.
- Как тебя зовут? - вопрос капитана прозвучал совершенно спокойно.
- Вилли. Вилли Браун.
- Послушай меня внимательно, мистер Уилиам Браун. Ты совершил три серьезные ошибки. Во-первых, я капитан, а не "кэп", но я тебе это прощаю; во-вторых, ты забыл добавить "сэр", и забыл стоять по стойке "смирно", но я прощу тебе и это. Все дело в третьей, самой серьезной ошибке. Ты сам сказал, что "мы" - это команда. Но у команды есть капитан - я, вот он я, живой и здоровый, и именно я принимаю здесь решения - кому жить, а кому умереть, - чеканя слова, капитан не спеша достал револьвер и направил на матроса, - Это тяжелое бремя, сынок, но его нужно нести до конца. А приняв решение, надо обязательно его исполнить, иначе падает дисциплина и уважение. Так вот, Уилиам Браун, я приговариваю вас к расстрелу за попытку бунта! - закончив фразу, капитан выстрелил. Матрос схватился за грудь, зашатался и свалился на песок. Капитан посмотрел на нож, выпавший из его ладони, перевел взгляд на остальных, стоящих с оторопевшими лицами, усмехнулся и громко спросил:
- Ну, кому еще хочется поиграть в капитана?
Ответом ему было молчание. Все смотрели на мертвого. Лицо его было наивно-удивленным, правая рука лежала на сердце, а под пальцами медленно расползалось красное пятно. Внезапно юнга, все это время беззвучно наблюдавший за происходящим, с криком сорвался с места и побежал к зарослям. Капитан проводил его глазами, глубоко вдохнул воздух и произнес:
- Похоронить Брауна до захода солнца. Штурман, сделайте все необходимое.
- Есть, сэр капитан!
- Прекрасно! - капитан нагнулся и взял с песка тяжелый, еще хранящий тепло ладоней матросский нож, положил в карман, сложив о бедро, взглянул еще раз на лежащего у его ног мертвеца и вернулся в палатку.
Кок все так же бормотал, не открывая глаз. "Да, парень, не каждый кок сможет похвастаться тем, что капитан ради спасения его сумасшедшей головы пристрелил одного из лучших матросов, - подумал капитан, положив ладонь на его горячий лоб. - Но, если честно, не верю я, что ты тронулся. Ты просто что-то знаешь и чего-то боишься. Хотя что может быть страшнее капитана-убийцы? Наверное, только убийца капитана, и то лишь для самого капитана. О боже, храни меня..."

21

Проснулся я от холода. Я лежал на кровати, абсолютно голый, рядом, завернувшись в одеяло, похрапывала какая-то женщина. В комнате было темно, но при свете луны за окном я узнал фрау Лютшен. Первым порывом было разбудить ее и выкинуть вон, но, кроме озноба, меня мучило желание облегчиться. "Пусть полежит, погреет постель, - благоразумно решил я, - вернусь и выгоню!" И тут, спрыгнув с кровати, я приземлился на что-то мягкое, потерял равновесие и грохнулся на пол. Мягкое издало дикий крик и задергалось.
- Кто здесь!? - заорал я, дрожа уже от страха.
- Я-я-я! - ответил из-под кровати голос Аллана.
- Аллан, это ты? Что с тобой? Это я, Джордж.
- Джо-ордж? А-а, Джо-ордж... - Аллан стонал на каждом гласном, тяжело дышал и скреб по полу согнутыми ногами, - Джо-ордж, что-о это-о бы-ыло, о-о...
- Аллан, я просто слез с кровати, а тут почему-то лежал ты, и случайно я наступил на тебя...
- Джордж! - перебил меня Аллан, - Ты-ы отдавил мне-е яйца...
- Аллан, я случайно, и к тому же ты сам виноват, мог бы...
Договорить я не успел. Аллан запищал пронзительным дискантом "зовите доктора, зовите доктора!" и стал биться головой об кровать, на что фрау Лютшен, сонно пробормотав "Я, я, их коммен", откинула одеяло и раздвинула ноги. Я бросился к двери.

22

Брауна похоронили на закате. Капитан прочел над неумело сколоченным гробом отходную, присовокупив небольшую проповедь на тему гордыни и смирения, после чего коротко приказал предать убиенного им земле и собственноручно бросил в глубокую, медленно заполняющуюся водой могилу первую горсть земли. Постоял, посмотрел как вырос невысокий продолговатый холмик, как воткнули обструганный крест с выжженной надписью "Уилиам Браун 1802 - 1834", как команда, помолчав, отошла к строящемуся на вырубленной площадке домику и так же молча уселась у тлеющего костра. Потом подозвал боцмана.
- Да, сэр?
- Налейте людям по кружке рома, пусть помянут... его. - он кивнул в сторону могилы.
- Есть, сэр. - боцман говорил абсолютно официальным тоном, - Разрешите обратиться, сэр?
- В чем дело?
- Нам интересно... - и, не выдержав резкого взгляда, исправился: - Мне интересно узнать насчет Бена.
- Какого Бена?
- Бенджамин Гилтс, сэр, которого ночью убил кок. - в голосе боцмана появились хриплые звуки. - Когда будем хоронить его, и где рыть могилу.
"О господи, как я мог забыть? - ужаснулся себе капитан, - Неужели я забыл? О боже! - мысли его путались, - Его звали Беном, и он был хорошим матросом... Надо что-то решать. Но только не сегодня..."
- Гилтса похороним завтра в полдень, рядом с Брауном. Приготовьте все.
- Есть, сэр! - и боцман, круто развернувшись, вернулся к костру, от которого тянуло терпким дымом.
"Как давно я не курил!" - подумал капитан, сунул левую руку в карман и вскрикнул от боли. Поднеся ладонь к глазам, он увидел на запястье длинный, дюйма в три разрез, из которого выкатилась капля крови. За ней появилась вторая, третья, и вот уже небольшой бардовый ручеек побежал к локтю, окрашивая рукав кителя. Уже правой рукой он выцарапал из левого кармана полуоткрывшийся матросский нож, потом, словно во сне, не понимая, что делает, капитан припал к ране губами. Рот его стал наполняться солоноватой теплой жидкостью, он сделал глоток, другой, потом начал жадно пить, высасывать из себя грешную, несущую и уносящую жизнь влагу.
"Напьюсь собственной крови! И останусь здесь навсегда! Рядом с ним! - капитан медленно брел к свежей могиле, - Уйду в прах! Засну спокойным сном... На веки веков... Аминь..."

23

В коридоре было темно. Я наугад побрел направо, касаясь рукой стены, и уперся в дверь. Нащупал ручку, открыл и оказался в огромном, освещаемом льющимся сквозь витражи лунным светом зале, уставленном письменными столами. Мраморный пол холодил ноги.
- Есть тут кто-нибудь? - негромко позвал я.
- Хальт! Хенде хох! - отозвались сзади и кто-то стал выкручивать мне руки.
Через десять минут я снова лежал в своей постели, согреваемый грелкой в ногах, двумя одеялами и ласково прижимающейся ко мне фрау Лютшен, которой Вильдфанг строго приказал лучше присматривать за мной. Сам профессор сидел рядом на стуле, курил и наблюдал за медсестрами, приводящими в себя Аллана. Внезапно одна из них подошла к нам, печально покачала головой и произнесла короткое "нихт".
- Ферфлюхт! - изрек Вильдфанг, - Арбайтен!
- Думмхейт, - настаивала медсестра, - Дас ист Леихнам!
- Швейген, ду фаул Швайн! - взорвался профессор и ринулся к Аллану. Секунд пять он рассматривал его зрачки, проверил пульс и скомандовал:
- Васелинсальбе! Гуммихендщухе! Шнелль, шнелль!
Две медсестры выбежали из комнаты и быстро вернулись с небольшим белым чемоданчиком. Вильдфанг раскрыл его и склонился над Алланом. Что происходило дальше, я не видел, мешала спинка кровати, но через полминуты услышал сначала слабый вскрик, а потом грязную ругань зятя. Рядом снова возник профессор, на лбу его блестели, отражая пламя свечей, капельки пота.
- С мистером Хедемптсоном все в порядке! - заявил он, стягивая с ладоней резиновые перчатки, - Метод доктора Унсинна действует безотказно! Но кадры, эх... - перчатки полетели на пол. Печальный взгляд Вильдфанга был устремлен на снующих вокруг Аллана медсестер, - Кадры у нас слабые. Ни одного энтузиаста, у меня даже преемника нет. Сплошные идиоты. Эх...
- Профессор! - позвал я, - Что с Алланом?
- Все нормально. Из прострации он вышел, остальное - дело времени.
- Из прострации?
- О да. Ваше точное приземление на его гениталиях вызвало неординарную реакцию эндокринной системы. Кстати, у доктора Унсинна есть статья на эту тему, называется "Об эндокринном механизме осознаваемых и неосознаваемых стадий развития мотивации". Именно в этой статье впервые появилась его "концепция принудительности", он сформулировал ее при лечении больных гипогонадизмом, и тогда же он обнаружил цикличность функционирования гонад. А вы медик?
- Нет, ботаник.
- Тогда вам трудно будет все понять. Но я попробую.
- Только не сейчас! - взмолился я.
- О, конечно не сейчас! После всего этого, - профессор покрутил ладонью, - Вам необходим отдых.
Подошла давнишняя медсестра, отрапортовала что-то, Вильлдфанг одобрительно кивнул головой и, добавив "гут", отослал ее обратно.
- Ну что там с Алланом? - нетерпеливо осведомился я.
- Сейчас проверят его афферентный поток и половую доминанту на латентной стадии, потом проверим стадию неосознаваемой модальности и стадию осознания мотивации, а в конце и стадию мотивационного поведения.
- О боже! А это обязательно?
- Конечно обязательно! И не беспокойся, сама процедура весьма приятна. Так что вы спите, а мы займемся вашим зятем! - сказав это, профессор отвесил мне полупоклон, показав макушку, громко приказал что-то и вышел. За ним вынесли Аллана.
Не спалось. Фрау Лютшен сопела и бормотала во сне, за окном лаяли собаки. Оглядевшись, я заметил на тумбочке рядом с кроватью стопку книг, придвинул свечу и взял верхнюю. Название гласило: "Доктор Х.-Ф. И. фон Унсинн. Экзистенциальная феноменология и психоаналитическая концепция аффекта при размышлениях о трансфере и нарциссизме в группах". Меня передернуло. Осторожно бросив томик на пол, я поднес к свету следующий и прочитал: "Доминанта и психоанализ в применении к нейроглиальной гипотезе стимулирования творческих процессов у пациентов с расщепленным мозгом. Лекция д-ра Х.-Ф. И. фон Унсинна в Маастрихском университете".
- Боже, за что ты меня так?! - вырвалось у меня.
Третья книга была намного тоньше предыдущих, да и название было восхитительно коротким: "О бессознательном: концепция сознания и понятие вытеснения в психоанализе. Д-р Унсинн, Кельн, 1820 г". Пропустив предисловие и вступление, я прочел:
"Психика - бессубстральная реальность. Создать объясняющую науку психологию можно лишь на базе субстанциальной реальности. Это - общее положение. Субстратом психических явлений спиритуализм считает душу, духовное существо. Материализм рассуждает иначе.
Моя гипотеза о бессознательной психике выступает как третье и единственно верное направление: субстратом психических явлений является сама психика минус сознание."
Через пару минут я уже спал сном праведника.

24

Капитан помнил, как его подняли и понесли куда-то, мучительно-сладкую боль в левой руке, взволнованный голос штурмана, которому он отдал револьвер, прошептав "остаешься за меня"; как тело стало легким и послушным, как возникло вдруг зовущее огромное отверстие на небе и вобрало его, как летел в тоннеле, упиваясь свободой и скоростью, весь в радостном предвкушении чего-то чудесного; белое, излучающее свет и счастье существо, встретившее у выхода. Помнил горечь и страх при словах о возвращении, свои слезы расставания и напутствие ЕГО: иди и до конца выполни свое предназначение, и потом мы будем вместе вечно! Он повиновался и, вернувшись, открыл глаза.
Перед ним была брезентовая крыша палатки. Капитан сел, огляделся. Рядом лежал, тяжело дыша, кок с забинтованной головой, у входа, прислонившись к бочонку, спал штурман с револьвером в руке. Капитан негромко свистнул, штурман встрепенулся и выставил оружие перед собой. Лицо его при этом было таким растерянным, что капитан, не выдержав, рассмеялся:
- Кого поджидаете, мистер?
- Живой! - радостно прошептал штурман, - Это я вас охраняю.
- Во сне? - улыбнулся капитан.
- Извиняюсь, сэр, сморило.
- Ничего, ничего. И от кого ты меня охраняешь?
- Мало ли чего может случиться. Здесь вообще творятся странные вещи, сэр!
- Очень странные? - весело спросил капитан.
- Зря смеетесь, сэр. Тут такое было!..
- Какое "такое"?
- Я пристрелил боцмана.
- За что?
- Он подбивал команду повесить кока, - штурман понизил голос и, отведя глаза, добавил, - И вас.
- Меня? - удивился капитан.
- Да. - мрачно ответил штурман и замолчал.
Молчал и капитан, погруженный в свои мысли. "Ничего не понимаю, - думал он, - штурман и боцман были заодно, потом, после похорон, я порезал руку, - он поморщился, взглянув на запястье, - отдал револьвер штурману, и пока я умирал, штурман застрелил боцмана. Мура какая-то!"
- Сэр! - нарушил молчание штурман.
- Да? - отозвался капитан.
- Я знаю, что кок невиновен.
- Откуда?
- В ту ночь я видел вас... и все видел.
- Почему же молчал? - капитан смотрел на штурмана спокойно, с интересом. Тот отвел глаза и пожал плечами. Капитан снова лег, сцепил руки и заговорил:
- Как тебя зовут?
- Ричард Флет.
А меня Эдвард Голдфилдс.
- Знаю, сэр.
- Не перебивай! Ты знаешь только имя, а душа? Кто знает мою душу? Кто знает мою жизнь? Я был постоянно голоден, носил тряпье, но хуже всего - хуже хибары на окраине, хуже постоянных побоев вечно пьяного отца была моя фамилия. "Эй, Голдфилдс, где золото?" – и обязательный подзатыльник или пинок в зад. "Эй, Голдфилдс, с кем это твоя мамаша лижется на соседнем углу?" - и плевок в спину. Я прошел через все это, и тащил за собой как крест свою проклятую фамилию. В двенадцать лет ушел из дома, в четырнадцать пошел юнгой на корабль... э, дай бог памяти... да, на "Айвори". С тех пор вся моя жизнь - парус, ветер и море. Я был счастлив, и знаешь почему? На море нет имен и фамилий, только звания - юнга, матрос, штурман. И я видел в этом что-то свыше, я понял, что могу стать кем угодно - надо лишь захотеть. И я захотел, я очень захотел. Ричард, тебе не понять, как прекрасно это чувство - не быть Голдфилдсом. Ты им никогда не был, ты им никогда не будешь, и поэтому ты меня никогда не поймешь, но постарайся представить - ты забываешь, оставляешь на берегу, предаешь, - да, предаешь свое прошлое и становишься кем-то другим, даже чем-то другим, обычным и ординарным, этаким горденем фока, бушпритом носа, трюмной крысой или капитаном корабля. Ты никто, ты ничто, но это лучше того, что у тебя было, это лучшее из того, что у тебя может быть. Становясь ничем, я был всем. Я был господом богом, я даже находил свой, только мне понятный смысл в том, что никто не знает истинного имени бога. И я был счастлив! Ричард, ты знаешь, что это такое - чувствовать счастье? Быть просто счастливым? Счастливым от сознания своей высокопоставленной неизвестности. Э-эх, это невозможно объяснить. Да ладно... И вдруг кто-то пытается отнять у тебя счастье. Не для того, чтобы встать на твое место и нести твое бремя - нет, он делает это просто так, просто потому, что ему нечего делать. Он просто развлекается. Ты видишь, ты понимаешь это. И тогда приходится драться. Отвоевывать свое счастье, идти на все ради него. Резать глотки, простреливать сердца, лгать. Брать власть по-настоящему. Становиться кем-то ради возможности быть ничем. Изменять себе. Предавать себя еще раз. Но вот странно, на второе предательство идти гораздо легче. Видимо, подсознательно это сидит в каждом - где-то внутри, в глубине... Ричард, ты меня слушаешь?
- Да, сэр. Это все похоже на ваши стихи.
- Какие стихи? Я никогда не писал стихов!
- Вы их диктовали, сэр, а я записывал. Двое суток подряд. Я все записал, слово в слово.
- Где они?
- Вот. - штурман подал толстую тетрадь в коричневой кожаной обложке. - Правда, вы приказали сжечь ее, если поправитесь, но я не успел. Да и не смог бы, наверное.
Капитан перелистал исписанные крупным почерком страницы, взгляд зацепился за слово "предать". Прочитал про себя:

Как мы горазды мстить и предавать!
Жизнь - суета, Иуды вечно жили.
И мы готовы очерстветь совсем
И предавать, оправдываясь тем
Что, мол, и нам когда-то изменили.

- Это правда мое?
- Да, сэр, могу поклясться на Библии. Я извел кучу перьев и чернил, пока не закончилась тетрадь. Тогда и вы вдруг перестали говорить и заснули. - штурман говорил медленно, сонно моргая усталыми глазами.
Капитан его не слушал, он читал дальше:

Я вне законов. Поздно сомневаться,
И слишком рано поджигать мосты,
Чтоб видеть смысл утерянного счастья
И чувствовать, как гвозди сквозь запястья
Впиваются в горящие кресты.
Их свет похож на детские мечты -
Такой же негасимый и понятный,
И тот же вкус - заманчивый и мятный,
И тот же дом, и те же я и ты.
И то же ощущенье пустоты.

Как бриллиант в космическом пространстве,
Как искра от горящего креста,
Ты обручилась с богом дальних странствий.
Вас обвенчали мрак и пустота.
Вас поздравляли быт и неизбежность.
Вас чествовала ласковая ложь.
И только свет крестов, ушедших в вечность,
Все звал к себе, туда, где бесконечность
Меняет мир, в котором ты живешь.

"Все это я чувствовал, знал. Это я, это мое, это обо мне! - думал капитан, впитывая в себя рифмованные строки, - это было в моей жизни!"

Лес, как заросли на душе.
Юность, ползающая по миру,
Бедность, скрытая в камыше -
Одаренность обглоданных шей.
Раб, живущий на благо эмиру,
Честь, попавшая под колесо...
Если только боги живут,
Пусть увидят, придут и поймут -
Люди гибнут от этих лесов.

Лес, которым полна душа,
От которого тяжко на сердце.
Глупо дергаться: "все перемелется,
Если в сердце любовь не поселится…"
Лес, в котором никто не живет.
Детство, что по болотам плывет.
Бить. Убить. Изнасиловать. Выжить.
И спускаться все ниже и ниже
В этот мир. И ничто не спасет.
Вечный лес.
Вечный бой.
Вечный лед.

25

Рано утром в комнату ворвался профессор Вильдфанг и затараторил с обеспокоенным лицом:
- Мистер Блекмейл, должен сообщить вам неприятное известие. Со вчерашнего вечера перед воротами клиники крутятся несколько подозрительных типов! Один из санитаров, бывший полицейский, узнал в одном из них своего бывшего сотрудника! Доктор Унсинн, уезжая, сказал мне, что у вас неприятности с полицией, но мы надеялись, что они не найдут вас здесь! А теперь они, видимо, что-то пронюхали, и со вчерашнего дня перед воротами крутятся несколько подозрительных типов! Кажется, это полицейские! А мы думали, что они вас не найдут! Но они, видимо, что-то пронюхали!
- Профессор, профессор! - прервал я его, - Успокойтесь! Я все понял. Что вы можете мне посоветовать?
- О, мистер Блекмейл, как это неприятно! Говоря по правде, будь на вашем месте кто-то другой, я бы давно уже сдал его властям. Тем более учитывая тот факт, что репутация у нашей клиники в последнее время неважная - мы отказали какому-то типу, на вид абсолютно здоровому, который рвался пройти у нас курс лечения. А он оказался министром иностранных дел, путешествующим инкогнито. С тех пор, вот уже три месяца, нам всячески мешают жить и лечить настоящих больных. Лишь заступничество доктора Унсинна, имеющего большие связи при дворе, позволяет нам исполнять до конца клятву Гиппократа. Кстати, доктор Унсинн лечил самого... хотя извините, не могу выдавать государственной тайны. В общем, вокруг нас плетутся разные гнусные интриги и инсинуации, и не будь вы другом герра Ханс-Фридриха... О боже мой, что же мне делать?
- Профессор! Перестаньте рыдать! Можем ли мы с Алланом незаметно уехать? Помогите нам в этом, может проблема с полицией решится сама собой? - сказал я, одеваясь.
- О, мой мистер Блекмейл! О, мой любимый друг доктора Унсинна! Какое благородство с вашей стороны! О, да! Да, немедленно уезжайте, исчезните отсюда, и никому никогда не говорите о нас! Забудьте, что вы здесь были! Поклянитесь добрым именем доктора Унсинна, что вы даже перед страхом смерти не выдадите нас! О боже мой, спасите нас! - Вильдфанг упал на колени.
- Профессор, так вы нам поможете? - спросил я со злостью. Вся эта сцена напоминала мне дешевую трагедию в провинциальном театре, хотя желание Вильдфанга поскорее избавиться от нас было вполне понятным и искренним.
- Конечно, конечно, мистер Блекмейл! Через пятнадцать минут вас выведут через сад! Вас никто не увидит! Я даже могу дать вам парик! - тут профессор задумался, потом продолжил тоном ниже: - Правду говоря, у нас только женские парики. Ну, понимаете, для особенных пациентов... Но так даже лучше! Вы наденете корсет с надувной грудью и женское платье, вам даже подойдет! Только надо-бы побриться... - профессор сморщил лоб, рассматривая мое лицо, кивнул и добавил: - Вас никто не узнает! Вы будете просто прелесть!
Ярости моей не было предела:
- Вильдфанг! Вы хоть понимаете, что говорите? Вы, что серьезно думаете, что я буду таскаться по Германии в парике, юбке и с надувной грудью? Может мне еще и ноги побрить? И губы накрасить, и поехать в Вену вместо фрау Лютшен?
- Нет, мистер Блекмейл, что вы, я не хотел вас обидеть! Но, вы знаете, многие высокочтимые сановники, даже сам...
- Мне плевать на всех сановников! Даже по приказу самой королевы Джордж Артур Блекмейл не наденет ничего женского! Я лучше выйду отсюда голым, чем в бабских тряпках! - я ревел как раненый лев, - Ты, дерьмо саксонское, как ты посмел предложить мне это? Как только твой поганый язык повернулся сказать об этом?! Убью, недоносок!
Трое санитарок, вбежавших на крик, помешали мне добраться до профессора. Вильдфанг, с оскорбленным видом вставший с колен, скомандовал что-то на немецком, и меня потащили по коридору. Я отчаянно сопротивлялся, но после короткого и сильного удара в кобчик обмяк и решил поберечь силы.
Путешествие было быстрым, меня внесли в какую-то оранжерею и положили на обшарпанный, дико засаленный диван со страшно скрипучими пружинами. Затем, после недолгого совещания, две медсестры ушли, третья осталась рядом с диваном, расставив ноги на ширину плеч и заложив руки за спину. Я решил призвать на помощь все свое обаяние.
- Дивная фея! Не скажете ли вы, что все это означает? - сладким голосом спросил я.
Фея, двухметровая белесая девка с дебильным лицом, даже не посмотрела в мою сторону. "Первый блин комом" - подумал я, но решил не сдаваться.
- О златовласая русалка! Волоокая дочь Тевтонии! Орхидея души моей! Солнце моих глаз! Луна моих ночей! Родник счастья и блаженства! О нимфа, пленившая мое сердце! О божество, озарившее мой небосклон! Моя единственная и вечная любовь! Прекрасная амазонка! О чудесная дева!
Я ворковал минут сорок. Ни один соловей еще не пел слаще, ни один поэт не говорил красивее. Через пять минут таких комплиментов я отбил бы у Ромео его Джульетту, за десять - совратил бы Жанну Д,Арк, а через полчаса мне бы не отказал бы сам Ричард Львиное Сердце. Я был в ударе, я заламывал руки и возводил очи горе, я рыдал как дитя и бился головой о спинку дивана. Я мог бы вывести Будду из нирваны, а Сфинкс заблеял бы ягненком, лишь бы я успокоился. Но тщетно! Санитарка даже бровью не повела, только пару раз с шумом испустила газы.
Мой исступленный монолог, уже переходящий в истерику, прервал голос профессора:
- Зря стараетесь, мистер Блекмейл! Во-первых, она не слова не понимает по английски, а во-вторых, к вашему сожалению, она лесбиянка. Так что успокойтесь и поговорим о деле!
Я окаменел. Как сквозь туман я слышал, как Вильдфанг объяснял, что делать нам с Алланом дальше. Смутно помню, как пробирался ползком через сад клиники, долгий путь под скирдой сена в крестьянской телеге, бессонную ночь в чьем-то хлеву. Пришел в себя я только во Франции, в дилижансе, едущем в Марсель. Аллан тряс меня за плечи и кричал "Очнись, Джордж, очнись".

26

Он властвовал. Был кто-то, кто выше и главнее его, кому принадлежат и он, и весь остальной мир, но здесь ИМ был он. Здесь он стоял выше всех, здесь все подчинялось его воле, здесь все зависело от его воли. Он не знал границ его мира, как и не знал того, есть ли у его мира границы. Для него он был безграничным, хотя он знал, что кроме его безграничного мира у НЕГО есть еще неисчислимое множество таких же безграничных миров, в каждом из которых есть свой он, такой же всесильный и всемогущий.
Но он был особенным. Вечность разделилась. Он помнил, как ОН заговорил с ним. Хочешь стать МНОЙ? - спросил ОН. Да! – ответил он. Ты уверен? - спросил ОН. Да! - ответил он. Будь настоящим МНОЙ здесь, и ты станешь МНОЙ везде. Ты сможешь? - спросил ОН. Да, да, да! - ответил он. Я верю в тебя! - сказал ОН. Вечность разделилась. Но до и после.
С тех пор прошла вечность вечностей. ОН не заговаривал с ним, но он знал - ОН рядом. Он знал - ОН все знает. Он знал - Он все видит. Он знал - ОН его оценивает. Но он был настоящим, он знал это, и знал что ОН знает это. Он становился ИМ. Так и должно было быть.
Так должно было быть. Но появилась НЕЧТО. Это нечто не было послано ИМ. Это нечто пришло само, пришло из ниоткуда, возникло, как возник когда-то ОН. Но оно было чужим. Его не должно было быть, и он знал - его не должно быть. Это должен сделать он, потому что он должен сделать это. Он должен сделать это, и поэтому он сделает это. Это будет последней ступенью к НЕМУ. Он сделает это и станет ИМ. Он сделает это.
И он ринулся навстречу нечто...

- Я вернусь, я обязательно вернусь! Верь мне! - сказал кто-то.
Капитан вздрогнул, огляделся. Он был в палатке. Свеча почти догорела, штурман снова задремал у входа, не выпуская из рук револьвера, кок, ворочавшийся рядом, все умолял кого-то верить ему.
"Господи, что это было? - подумал капитан. - Неужели сон?" Что только не придет в голову от потери крови!" - он снова взглянул на запястье и еле сдержался от крика. Раны не было. Не было видно даже ни кровяной корочки, ни даже шрама - ничего, абсолютно ничего.
"Но я же помню! - отрешенно подумал капитан, - Я все помню. Я же перерезал себе вены ножом этого... мертвого матроса. Он меня даже из могилы достал!.. А потом я пил кровь и хотел умереть. Это все так и было. Но рука целая... Неужели зажила? О боже, сколько же дней я здесь лежал?"
- Штурман! Ричард! Проснись! Проснись же!!
Штурман, с трудом открыл глаза, вопросительно посмотрел на него.
- Ричард, сколько времени я лежу?
- Третий день, сэр.
- Что со мной было?
- Вены себе резанули. - штурман говорил хрипло, с расстановкой.
- Погоди, сынок, не засыпай! Ты это точно помнишь?
- Куда уж точнее, сам бинтовал.
- Смотри! - капитан протянул левую руку ладонью вверх.
- Зачем бинт сняли? - штурман тяжело поднялся, - Сейчас перебинтую.
- Смотри внимательнее! Где рана?
Штурман остановился как вкопанный. Округлившимися от удивления глазами он ощупывал капитанское запястье. Подошел, сел рядом, потрогал пальцами. Спросил, не поднимая головы:
- Как это?..
- Не знаю... - прошептал капитан, весь дрожа.

27

"Очнитесь, Джордж, очнитесь!"
Я встрепенулся. Передо мной стоял Джонатан и тряс меня за плечи:
- Очнитесь, Джордж! Вы уже два часа стоите в одной позе, уставившись в стену! А ваш зять сидит в том же состоянии! Вы что, накурились чего-нибудь? Джордж! Джордж!! Вам плохо?
Отстранив бородача, я помотал головой:
- Нет, я в порядке. Просто задумался.
- О господи, долго же вы думали! А что с Алланом?
- С Алланом? Ах да, Аллан... Сейчас и с ним все будет в норме. Джо, вы можете на пять минут оставить нас? Только не спрашивайте зачем.
- Без проблем, Джордж. Я жду вас снаружи! - пожав плечами, бородач вышел.
Я открыл дорожный саквояж, достал оттуда резиновую перчатку, вазелиновую мазь и записку доктора Унсинна. Развернул листок, пробежал глазами:
"Дорогой мистер Блекмейл! Надеюсь, вы не обиделись на меня за невинную шутку с "Историей болезни"? Просто иногда во мне просыпается писатель (кстати, обожаю кельтские легенды!). И вместо мало кому понятных терминов так и тянет написать простое и честное "идиот", "бешенство", "сумасшедший дом". Так что не обессудьте, экскюзе муа.
Что до вашего зятя, то он практически здоров, но помните: еще одно сильное потрясение может быть последним! Мой вам совет - поезжайте куда-нибудь на восток, в спокойное тихое место, поживите там с полгода без всяких тревог и волнений. Регулярный сон, деревенская пища, прогулки на свежем воздухе - это главное лекарство.
Если вдруг, не дай бог, мистер Хедемптсона снова уйдет в сомнамбулическое состояние, надо пощекотать его предстательную железу изнутри. Должно сработать.
Не сомневайтесь, это не шутка. Под гипнозом у вашего зятя обнаружился стойкий гетеросексуальный комплекс. Все другие виды получения удовлетворения ему претят (если верить вашим же словам, мистер Хедемптсон даже почти не пьет). Так что ужас, вызываемый пальцем в заднице, и удовольствие от щекотания простаты, складываясь, вызывают стресс, разрушающий состояние транса организма. О технических деталях этой операции расскажет профессор Вильдфанг, мой друг и ученик.
Прощайте! С надеждой встретиться еще раз, искренне Ваш Х.-Ф. И. фон Унсинн."
С глубокой вздохом я натянул перчатку, смочил ее в вазелине и, уложив Аллана на левый бок, приступил к его воскрешению.

28

"Непроглядная ночь, бурун и ветер бросили его на берег. Он лежал там, обрызганный морскою пеной, прижавшийся к земле, прильнувший к ней как дитя к матери.
Нагой, забывший все, что было ранее. Лишь в глубине сознания далекой звездой слабо мерцает мысль.
Хаос и мрак царят внутри. Снаружи - буря, грохот волн..."

- Капитан, как же это? - голос штурмана.
Он не ответил. Он вспоминал.

"Несмелые лучи и тишь нового дня ласкали тело, выброшенное на берег прибоем.
Нагой, забывший все. Одно желанье - выжить. Жить, жить вопреки всему. На том осмысленность кончалась, но были с ним страх одиночества и смертная тоска.
"Я есть еще?" - успел спросить себя он, тут прибрежная гряда камней вспорола его болью; сил не было, сознанье помутилось. Мысль в мозгу погасла; осталось тусклое жужжание, похожее на смерть, а окровавленные губы обжигала соль."

- Капитан, что с вами? - снова голос штурмана.

"Он лежал у моря валуном, покрытым чешуй сверкающей пены, и словно слился с берегом, с землей.
А новый день оделся в солнце. Оно тоже явилось сюда из моря и разбудило птиц и песни."

- Капитан! Капитан!
- Что? - спросил он, снова возвращаясь в палатку.
- Капитан! Вы меня слышите?
- Да.
- Капитан, что произошло?
- Пока не знаю. - сказал он. - Но я вспомню.

29

Джонатан сидел на все той же скамейке у дверей.
- Ну что там с Алланом?
- Порядок. Скоро сам выйдет сюда.
- А что с ним было?
- Да так, ничего особенного. Нервный срыв.
- Это из-за той истории? Ну, с родителями и остальными?
- Да. Прошу вас, Джо, поговорим на другую тему.
- Пожалуйста. - Джонатан обиженно поджал губы и замолчал.
Я решил подсластить пилюлю.
- Джо, помните, вы говорили о странных домах? Так вот, здесь не только дома, здесь и растения странные. Я ботаник, довольно неплохой, хорошо знаю ботаническую географию, но такой мешанины, как здесь, я даже в кошмарном сне не мог бы себе представить. Посмотрите вон туда, между домами - видите садик? А в садике, бок о бок, представляете - Элеутерококк колючий и Наперстянка пурпурная. Лекарство и яд. Жизнь и смерть. Но это еще мелочи! Присмотритесь к траве! Ягель, клевер, карликовая верблюжья колючка! А вон там ландыши и маки! И мох на пальме, что рядом с елью! А в луже - вот же, прямо перед нами - кувшинка и лотос. О, боже мой! Джо, я только сейчас понимаю смысл слов проводника!
- Каких это слов? - учтиво поинтересовался Джонатан.
- Когда мы договаривались, я сказал, что интересуюсь растениями. На это он обещал отвести нас туда, где, по его словам, "есть много всякий любой растение". Джо, проводник честно исполнил свое обещание! Привел нас в ботанический рай!
- Понимаю, - произнес бородач, - Значит тут всякие растения?
- Не просто всякие! - воскликнул я, - Все! Со всего света! С севера Британии до юга Африки! Все вместе!
- Ясно! Значит, господь бог напихал здесь всего со всего света! - срезюмировал Джо.
- Вот именно!
- Теперь понятно, почему Камингс советовал поохотиться в этих местах!
- При чем охота? - удивился я.
Джо важно взглянул на меня и поднял указательный палец:
- Если верить вашим словам, тут есть любые растения. Так? Но почему же здесь не может быть любых животных и зверей?
- Логично, - отозвался я, чуть подумав, - Следуя этой системе, белые медведи здесь едят обезьян, тигры пингвинов, а горностаи ловят попугаев на обвитых лианами березах. И крокодилы гоняются за каким-нибудь недовымершим гесперорнисом, только что сожравшим щуку. - сам не знаю, почему, но я начал злиться. - Волки загрызают жирафа, а с неба на них пикирует кровожадный альбатрос, не обращающий никакого внимания на павлина, заклевавшего дикого архара. А рядом на полянке... Чего вы смеетесь?
- Джордж! - выдавил Джо сквозь хохот, - Ну вы юморист! Вы же развеселите кого угодно! Ну, ну, не обижайтесь, не имел желания вас оскорблять. Знаете, отчего вы такой раздражительный?
- Вовсе нет! - сказал я, смущенный обезоруживающей, по-детски доброй улыбкой Джонатана.
- Вы просто голодны, Джордж, в этом все дело!
И тут я ощутил голод. Я почувствовал вакуум в желудке, вспомнил, что не ел в обед и ланч, а был уже вечер, солнце садилось. Я хотел есть...

30

"Очнулся он от боли, и сквозь неплотно смеженные веки, сквозь непонятное увидел вечернюю звезду, сверкавшую на небе, напоминающую что-то. Еще ничего не вспомнив, он понял: вот она, еще мерцает, как его собственная жизнь.
"О ТЫ! О господи! Я жив, я есть! - смог пробормотать он. - Еще страдаю! Вижу звезды! Меня ты не оставил! Я - боль, я - свет!"
Внезапно странное ощущение волной пробежало по телу. Что это? "Что это?" - спросил он и, не успев спросить, понял: появилось что-то новое. Появилось что-то. Появилось ЧТО-ТО! У него появилось я. А у НЕГО появилось ИМЯ!"

31

- Пожалуй, вы правы, Джо! - виновато вымолвил я, - Кажется, я действительно голоден.
- Увы, мистер, увы! Привыкайте! В этой стране едят два раза в день - перед работой и после. Кстати, как ваше полное имя?
- Джордж Артур Блекмейл. А скоро ужин?
- Блекмейл? Занятная фамилия, не обижайтесь, конечно.
- Да, фамилия интересная, род знатный, сам я эсквайр, богат и очень голоден.
- А меня зовут Джонатан Генри Блексмит. - Джо словно не видел моих страданий. - Фамилия обычная, из низов, но тоже не беден, можно сказать.
- Очень приятно, Джо. Кормить нас будут?
- Будут, мистер эсквайр, но не раньше, чем вернется хозяин.
- О боже! А нельзя купить чего-нибудь съестного?
- Не советую! - доброжелательно посоветовал Джо, - Вы можете постучаться в любой дом, там вас накормят и напоют.
- Так пойдемте же! - вскочил я.
-Ну уж нет! Вы начнете гордо совать деньги хозяйке и нам тут же перережут горло.
- Не буду я совать никому ни денег, ни цветов. Даже спасибо не скажу! Сделаем вид, будто ошиблись адресом и не поняли, в чем дело. Поедим и смоемся!
- Идея неплохая, - кивнув головой, Джо наморщил лоб, - И кстати, легко выполнимая. Мы прекрасно попируем и исчезнем, а завтра утром соседи обнаружат бездыханные трупы гостеприимной семьи. А мы, пара проголодавшихся джентльменов, следующим вечером заглянем в другой домик, снова нажремся, напьемся, и уйдем не попрощавшись. И на третий день, в третьей семье, поднимем стаканы за безвременно ушедших, и даже чокнемся с обреченным хозяином. В принципе, - Джо обвел взглядом деревню, - На месяц народу хватит. А дальше? Хотя деревень здесь много...
- Перестаньте паясничать! - резко и гордо сказал я. - Никого я убивать не собираюсь.
- А вам и не надо! - бородач развел руками. - Их прирежет сам старейшина.
- С чего это?
- Чтобы они не говорили, будто его гости ходят голодными.
- А разве это не так?
- Так. Но это знаем только мы.
- Н-не понял? - удивился я.
- Я же вам сказал! - принялся объяснять Джо менторским тоном. - В этой стране едят два, запомните, два раза в день. И если вы скажете кому-нибудь, что вы голодны, он поймет это по-своему. Вы будете клясться всеми святыми, что привыкли питаться три или четыре раза в сутки, а собеседник будет уверен, что вас не кормят, или кормят слишком плохо и мало. Это - неуважение к гостю, неуважение к гостю - это неуважение к местным традициям, неуважение к собственным традициям - это неуважение к своему народу, а неуважение к народу, сыном которого ты являешься - это уже серьезно. Это глупо, как бунт одного против всех, и это аморально, как инцест. И вы знаете, что делают с такими бунтовщиками и крамольниками? Их просто изгоняют из селений. Вам смешно? А на самом деле это очень серьезно. Поверьте мне, Джордж, здесь очень кровожадный и суровый народ. Мы о них почти ничего не знаем, но они хорошо известны на Востоке. Каждый из них стоит в открытом бою десяти, если не больше, хорошо обученных английских солдат, а уж в лесу и в горах с ними лучше не встречаться. За границами своей страны они никогда не бывают рядовыми, они все военачальники или предводители. Они безжалостны и смелы, как дьяволы, они хладнокровны как рыси и увертливы как мангусты. Поистине особенный народ! Так вот, эти воины от бога, эти на все способные люди не убивают раскольников, нет - они просто не замечают их. Джордж, представьте себе что вы один. Вокруг весь мир, тысячи людей, знакомых и незнакомых, которые не просто живут вокруг – они разговаривают друг с другом, они могут общаться. А вам это запрещено, и запрещено не кем-то - всеми. Это самое страшное, что может случиться с человеком здесь. Это хуже пыток, хуже всего. Тем более для местного жителя, у которого нет ничего, кроме этого! - Джо широким жестом охватил мир вокруг.
- Боже, какие страсти! - моя реакция удивила меня самого. Сарказм так и пер из меня. - Что может быть проще отъезда за границу? Или это здесь запрещено?
- Запомните, Джордж, здесь никому ничего не запрещено. Всем можно все. Нет никаких законов, кроме тех, которые вы соблюдаете по собственной воле. - Джонатан был сурово серьезен. - Это и есть, видимо, прообраз будущего: полная анархия, рождающая абсолютный порядок. Абсолютное беззаконие, вылившееся в тиранию условностей. Хаос воли, породивший инквизицию духа.
- Джо, вы философ. Просто Макиавелли или Спиноза.
- Скорее Беркли. А может и Юм. Хотя у них все кончалось слишком красиво. В жизни все немного иначе.
- Хуже?
- Как сказать. А впрочем, к черту это все. Есть один универсальный закон: относись к людям так, как они относятся к тебе. Это, я думаю, и есть самая честная философия. И плевал я на Макиавелли, Юма, и на Бекона, и на Аристотеля с Диогеном. Надо быть самим собой, это будет лучшее, что ты можешь сделать для себя. Джордж, хотите узнать, как я стал богатым?
- Духом? - ядовито полюбопытствовал я.
Джонатан незло рассмеялся, отмахнулся ладонью и, глядя в пространство начал:
- Это было... постойте... тринадцать лет назад. Мне было двадцать лет, я был беден и голоден, с корабля меня списали, и я бесцельно шатался по Лондону, в тщетных попытках найти работу. В каком-то дешевом кабаке я случайно познакомился со старым другом моего дяди, шкипером с военного корвета. Я вообще-то не любитель плакаться в жилетку, но от дрянного виски меня развезло, я часа четыре без умолку жаловался ему на жизнь. Шкипер выслушал не перебивая, дал свой адрес и назначил встречу на следующий день.
Назавтра он отвел меня в какую-то контору, где со мной подписали контракт, дали аванс и деньги на дорогу.
Так и оказался в Систоуне. Служил у одного богача, которого так и никогда и не увидел, а точнее - присматривал за его поместьем. Дел было немного, с конюхом и садовником, людьми пожилыми и женатыми, общего языка я не нашел, к тому же у садовника была молодая дочь и он охранял ее как Цербер. В деревне меня невзлюбили, считая шпионом хозяина, город был далеко. Даже исповедуясь, я чувствовал желание священника поскорее от меня отделаться. Мне оставалось лишь напиваться до бесчувствия или бродить с ружьем по округе. Во время одной из прогулок я и познакомился с Олафом.
- Олаф? Швед?
- Нет, англичанин чистейших кровей. У его отца, капитана, был друг, спасший ему жизнь где-то в Индии, то-ли швед, то-ли норвежец, вот Олафа и назвали в его честь.
Так вот, однажды утром я забрел на берег, где и обнаружил сидящего на камне старика в затасканной матросской робе, без шапки и с посохом в руках. Его седые длинные волосы развевались по ветру, я даже подумал сначала - женщина. На мой сердитый окрик старик обернулся и посмотрел на меня - внимательно, странно так. Только потом я понял, что такого необычного было в его взгляде - доброта. Он смотрел ласково. И улыбался. Это и сбило меня с толку, а ведь я собирался гнать его, ведь место это было в границах поместья. А самое главное - Олаф смотрел мне прямо в глаза! Все вокруг при редких, вынужденных разговорах со мной прятали и отводили взгляд, рассматривали землю под ногами или что-то за моей спиной, я даже привык к этому, и вдруг какой-то бродяга уставился на меня своими небесно-голубыми глазами и улыбается! Для вас это, может, мелочь, но представьте: мне двадцать лет, вот уже пять месяцев меня ненавидит вся округа, даже собаки от меня шарахаются, шатаюсь по поместью полупьяный, злой как черт, чуть ли не вою от тоски. И вдруг встречаю нормальное человеческое лицо. Я чуть не бросился к нему в объятия. Но инстинкты - вещ сильная, поверьте – я взвел курок и заорал: ты что тут делаешь, бродяга?
- Солнце звал, - спокойно сказал Олаф, не двигаясь с места.

32

"День новый песнями звенел, цветился перьями. Изгоняя тишь, птицы с щебетом прыгали по длинной мокрой бороде, по телу, но не вернули недвижного в явь.
В дымке утра, в ликах солнца он казался белым змеем, явившимся оттуда, где над землей встает светило.
Вдруг, вспугнув настырных птиц, перед ним как в ярком ослепляющем тумане появилась фигурка. "Человек. - появилась новая мысль. - Что это - Человек?" Фигурка сказала что-то, он не понял, но слышал мысли:
"Э-ей! Ты кто? И почему ты светлокож, с такою бородой! Откуда ты пришел? Ты павший бог иль мертвый человек?
Тебя закинули сюда к нам солнце, море, ветер. Будь ты зерном, откуда-то к нам залетевшим. Будь спорой из краев нам неизвестных. Будь семенем неведомой нам расы".
И человек схватил его за бороду и потащил с трудом к опушке леса. Две волочившихся ноги чертили борозды от самого края берега.
От новой острой боли он очнулся. Но сил не хватило даже на стон. Не смог он укусить и смуглую, блестевшую от пота руку: сухие губы не разжимались. Он покорился".

33

Не знаю, что меня поразило больше - сам ответ или теплота в его голосе. Секунду назад я собирался выкинуть старика за границы "вверенной мне частной собственности", измордовать его, даже скинуть со скалы в прибой. И вдруг во мне что-то сломалось. Я почувствовал огромную, ни с чем не сравнимую усталость.
- Сядь, отдохни, - словно видя меня насквозь, произнес Олаф и подвинулся, освобождая мне место.
На подгибающихся ногах я доковылял до камня и сел, опираясь на ружье.
- Курок спусти, так спокойнее будет.
Я не ответил. Помедлив, старик спокойно взял из моих рук одностволку и, осторожно разрядив, прислонил к камню. Я не шевельнулся, ощущая полное безразличие. Олаф внимательно посмотрел на меня, встал и, взяв за руку, повел куда-то. Я послушно шел, подавляя в себе желание разрыдаться.
Мы пришли в какой-то домишко, стоящий у леса и почти незаметный из-за покрытых мхом стен и крыши. Старик посадил меня в кресло, накинул на колени плед и стал разжигать камин. Последнее, что я помнил - его слова: "Скоро будет совсем тепло. А как твое имя, парень?"
- Джонатан... - еле выговорил я и провалился в темную, бездонную яму.
Проснувшись, я обнаружил себя лежащим в постели в чужом белье и дурацком ночном колпаке с кисточкой на длинном шнурочке. Рядом с кроватью на стуле была сложена моя одежда, на спинке висел патронташ. Ружье стояло у стены. За окном было темно.
С легким скрипом открылась дверь, вошел старик с грудой дров на руках. Взглянув на меня, он радостно сказал:
- Проснулся наконец!
- Где я? - мой голос прозвучал хрипло и испуганно.
- У меня. - улыбнулся старик. - Зови меня Олафом. А ты Джонатан, так?
- Да. Уже ночь?
- Опять ночь! - поправил Олаф. - Ох и долго же ты спал!
- Как долго?
- Почти месяц.
- Что?! Месяц?!
- Почти. Да ты посмотри на себя! - старик протянул мне обломок зеркала.
Я смотрелся в стекло и не верил своим глазам! У меня выросла борода, лицо было худое, нос стал тонким и острым, а глаза блестели под резкими дугами бровей.
- О господи, что со мной было?
- Пневмония. Так местный лекарь сказал. А по-моему, ты просто устал.
- Лекарь? Как это он меня не угробил?
- Я сказал, что ты незаконнорожденный сын хозяина поместья, вот он и постарался! - Олаф тихо рассмеялся. - Чуток соврал, зато тебя спас! Ты бы видел, как он тут ночи проводил! Вот цирк был! Ругался как сапожник, крыл и тебя, и твоего будто бы папашу, и меня, и микробов, и климат наш, и священника - тот тебя уже причащать собирался. А ты в бреду все грозился кому-то, так лекарь это на свой счет принимал, обижался сильно. Все уговаривал тебя забыть, доказывал, что ошибка вышла, что он не знал, что он честный врач, что он тут ни при чем!
- В каком это смысле?
- А я сказал, что ты был у него, но он приказал гнать тебя в шею. Он с бедняками частенько так поступает.
- Вот сволочь!
- Именно! Но так или иначе, он честно исполнил свой долг. Но самое интересное было, когда ты пошел на поправку. Тут лекарь и священник сцепились по-настоящему.
- С чего это?
- Лекарь ходил страшно гордый собой, но священник сказал, что тебе помогли его молитвы и святая вода. Лекарь подпрыгнул до потолка, а потом богохульствовать начал: от святой воды, мол, клопы заводятся, а молитвами не то, что человека вылечить – сортир прочистить невозможно. Священник стал грозить геенной огненной, тут лекарь совсем взбесился и посоветовал ему засунуть эту геенну себе в зад и заткнуть крестом. Святой отец побагровел, схватился за сердце, захрипел "помогите!", а лекарь стал танцевать вокруг него и кричать: молись, мол, и запивай святой водой с содой! Священник про клятву Гиппократа вспомнил, а лекарь послал и Гиппократа, и его, и папу Римского подальше, показал шиш, вскочил на лошадь и ускакал, дико горланя и свистя нагайкой. Потом сказали, что он вместе с лошадью свалились в овраг и сломал ногу. Жаль, что не голову. - Олаф покачал головой.
- А дальше что? - спросил я.
- Вызвали из города врача, теперь он лечит их обоих.
- Лекаря и лошадь?
- Лекаря и священника. А лошадь абсолютно здорова. Ты выпей вот это. - Олаф протянул мне здоровенную кружку, от которой поднимался пар.
- Что это?
- Отвар шиповника. Выпей и спи.
На следующий день к нам зашел приехавший из города врач, осмотрел меня, отменил все порошки, назначенные лекарем, посоветовал чаще бывать не свежем воздухе, побольше есть, а для поддержания сил пить горячее красное вино. Олаф отреагировал на это по-своему: сварил огромный чан грога и они с доктором напились до бесчувствия.
Недели через две, когда я достаточно окреп, Олаф начал лечить мою душу...

- Ималас! - прервал Джо голос старейшины. Я аж перекрестился: в подкравшихся сумерках его силуэт с косой на плече до ужаса напоминал Дюреровскую "Смерть".
- Ималас, - учтиво ответили мы.
- Симач орд сира! - провозгласил хозяин и, кивнув на дом, вошел внутрь.
- Пора есть, - перевел Джо и встал, - Ваши мечты сбываются, сэр.
- Наконец-то! - прохрипел я.

34

"И сквозь неплотно сложенные веки, сквозь непонятное, сквозь боль увидел он вечернюю звезду, сверкавшую на небе, как и ранее, в негах без сна, без ветра, в урагане над волнами морскими.
Ее красотой не насладился он, а только понял: вот она, еще мерцает, как его собственная жизнь.
"О Господи! Я жив, Я есть! - смог он пробормотать. - Еще страдаю! Вижу звезды! Меня ты не оставил! Я - боль, я - свет!"
Тот человек, которого он видел снизу наискось - в нелепом ракурсе, - из сил последних выбиваясь, его к реке едва тащил.
Когда же приволок, то еще долго ощущал шершавость мокрых и слипшихся волос на своих пальцах и ладонях - ощущение, оставшееся с ним навеки, - и видел отблеск маленькой звезды в глазах большого человека, к воде речной припавшего.
"Он хочет пить. Огромный, сильный. Наверно, это бог. Иль семя бога, которому положено родиться. А может, только человек. Ему и голодно и плохо"
Девять ночей и девять дней кормил спасенного спаситель, и укрывал в пещере. Вернувшись на десятые сутки с пищей, увидел он - пуста пещера. А поодаль, направленная к морю, стояла крестовина: два ствола, очищенные от веток и перевязанные длинными светлыми волосами. Он подошел, ее рукой коснулся, и вдруг всплыло в уме "иравжд".
"Что это может быть? Что значит это слово?"
А пальцы все ласкали крестовину - знак четырех ветров. И будто-бы сама просилась в руки она - ему оставленное чудо.
И вытащив из песка, поднял он над собою этот знак, и двинулся домой, ликуя и крича: Иравжд! Иравжд! Иравжд!"

- Капитан, помогите!
- Что? - а в мыслях звенело: "Знак четырех ветров! Иравжд! Иравжд!"
- Капитан, очнитесь!
- Ир-ра-авж-жд...
- Капитан, я не расслышал!
"О боже, чего-же от меня хотят? - подумал он. - День новый песнями звенел... Боже, что со мной?"
- Капитан, что вы сказали? - обеспокоенно повторил штурман, касаясь капитанской бороды.
- Что я сказал? - переспросил капитан. Фраза далась ему с трудом, язык неумело ворочался во рту.
- Не знаю, сэр, я не понял. Вы бормотали что-то непонятное, а в конце несколько раз произнесли "иравжд, иравжд". Вам что, привиделось что-нибудь?
- Не помню. Ничего не помню... - капитан сокрушенно обхватил голову руками. Неожиданно выдавил:
- Как кок?
- Плохо, сэр. Кровью харкает. Видно, долго не протянет.
Капитан посмотрел на разбитое, со страшными синяками лицо, и, подчиняясь непонятному порыву, закрыл его ладонями, замер.
- Что вы делаете, сэр?
Взглядом он заставил штурмана замолчать, молчал и сам, не двигаясь, не отнимая рук от пышущего жаром лица кока. Гда-то в нем, в самой глубине, рождался голос. Текли минуты, голос становился все громче и громче, и вот уже ужасный крик, похожий на рев бури, разрывает тело. Острая горячая волна обожгла ладони, он отдернул их, прижал к груди и со стоном повалился набок. Забылся, вновь чувствуя тишину в себе.
- Капитан! Сэр! - сквозь туман знакомый голос возвращает обратно.
Он открыл глаза. Штурман стоит на коленях, сцепив пальцы перед собой, и диким взглядом смотрит на кока:
- Что же это, сэр?
Даже не поворачивая головы, капитан знал, что произошло. Он лишь вздохнул обреченно и сказал правду:
- Я - бог.
А в мыслях билось, звенело колоколом: "Иравжд! Иравжд!"

35

Ужин был великолепен. Зайдя за совсем уже пришедшим в себя Алланом, мы поспешили в гостиную (так я окрестил для себя комнату, в которой мы завтракали), где обнаружили накрытый стол. Я встал столбом.
Первое, что я подумал при входе - у меня галлюцинация. Я не ел целую вечность, у меня был нервный срыв, и как следствие - видение, окутавшее мой истерзанный мозг. Не подавая виду, что со мной что-то неладно, я применил метод, вычитанный из книг про пиратов - ущипнул себя за ногу. Нога заболела, а галлюцинация осталась. Я вспомнил про Унсинновское подсознание, до которого легче добраться постороннему.
- Джо, ущипните меня! - попросил я трагическим шепотом.
- Куда? - удивленно прошептал тот в ответ.
- Куда-нибудь, и побольнее!
- Пожалуйста, сэр! Но зачем?
- Скорее, скорее! - умолял я.
- Хорошо... - ничего не понимающим тоном согласился бородач и сунул руку мне за спину.
Дикая боль обожгла мою ягодицу. Громко вскрикнув, я выгнулся луком, потерял равновесие и грохнулся на пол, содрав со стены раскрашенное изображение какого-то святого.
- Сираар? - спросил голос старейшины.
Я повернул голову, увидел Джо, старейшину и Аллана с одинаково поднятыми в недоумении бровями, представил себя со стороны - шестифутовый англичанин, валяющийся на животе и сжимающий в вытянутых руках бумажную икону, измятую и пыльную.
- Джо, что с тобой? - осторожно спросил Аллан.
Более идиотской ситуации трудно себе представить. Подавляя нарастающий во мне гнев, я молча поднялся, сунул святого подошедшему Джонатану и стал отряхивать одежду.
- Джордж, что случилось? - не отставал Аллан.
- Ничего. - коротко отрезал я. Да что я еще мог сказать? Как объяснить человеку, даже самому близкому, что ты, увидев заставленный яствами стол, решил что это бред, и попросил первого попавшегося мужчину ущипнуть тебя. Причем долго его упрашивал. А тот мужчина ущипнул тебя именно за ту ягодицу, которую ты обжег три дня назад, сев в костер на привале.
Да, рассказывать все это не имело смысла. Поэтому я, изобразив улыбку, пробормотал "споткнулся, пол неровный", пнул для убедительности выскобленные доски и уставился в глаза старейшине. Старейшина, вежливо улыбнувшись, жестом пригласил нас к столу.
У вас есть поваренная книга? Поголодайте пару суток, а потом внимательно перечитайте раздел "Закуски", и вы может быть поймете, что со мной творилось. В мгновение ока я сидел на ближайшем стуле и бросал дикие взгляды то на блюда, тарелки и сковородки, тесно, чуть ли не в несколько этажей усеявшие столешницу, то на рассаживающихся сотрапезников. Рот мой заливала слюна, руки дрожали. Меня хватило лишь на то, чтобы дождаться, что хозяин начнет есть первым.
Боже, как я ел! Аллан смотрел на меня широко открытыми глазами, застыв с вилкой в руке, Джо автоматически терзал ножом кусок мяса в тарелке. Дольше всех держался старейшина, словно не замечая ничего, но и он остолбенел от хруста разгрызаемой мной бараньей лопатки.
Минут двадцать я ел соло. Куски и кусочки варенного и жаренного мяса исчезали в моем чреве с молниеносной быстротой, за ними туда-же отправлялись рыба (кажется, форель), хлеб, фаршированные синенькие, огромные ложки фасоли и салата. Огурцы я заедал пловом с сыром, запивал вином из кувшина и снова набрасывался то на поросятину, то на картошку, грыз яблоки, шумно прихлебывая белый мясной соус с кусками индюшатины, исступленно жевал склеенные медом грецкие орехи, сдабривая их маринованными грибами, а руки сами тянулись то к зелени, то к ветчине. С хозяйкой, вошедший со словами "илакних!", чуть не случилась истерика, когда я вырвал у нее огромное блюдо с этими самыми илакнихами - мясным фаршем, сваренным в тесте, - и, рыча и обжигаясь, сожрал их все секунд за двадцать.
Немного насытившись, я решил сделать перерыв. Устроившись на стуле поудобнее, достал кисет и трубку, закурил. Тут, словно очнувшись, старейшина поднял стакан с вином и пробурчал что-то.
- Что он сказал? - осведомился я у Джо.
- Кажется, он пьет за гостей. За нас. - слабым голосом ответил тот.
- А-а... Ну что-ж, спасибо, спасибо! И вам того-же, сэр! - я перевел глаза на хозяина, провозгласил "Многие лета!" и в три глотка опорожнил довольно вместительную стеклянную емкость, после чего богатырски рыгнул. Старейшина, дошедший лишь до половины своего стакана, от неожиданности вдохнул вина, раскашлялся и согнулся, держась за горло и бешено вращая глазами. Я хотел было постучать его по спине, даже привстал, но замер от истерического "стойте", испущенного Джонатаном.
- Но я хочу помочь! - обиженно заявил я.
- Не надо, Джордж, прошу вас! - взмолился Джо. - Старик этого не вынесет!
- Ну, не думаю... Он еще довольно крепкий. - сказал я, задумчиво рассматривая заходящегося в кашле старейшину.
- Оставь его, Джордж! - поддержал бородача Аллан. - Он старый и больной! Пусть живет, а?
- Да пожалуйста!, - пожал я плечами. - Я и не собирался его убивать...
Старейшина, не переставая кашлять, поднялся, добрел, опираясь на стену, до двери и вышел. До нас еще долго доносился его кашель вперемешку с неразборчивым бормотаньем и визгливыми причитаниями хозяйки. Я задумчиво жевал котлету, Джо и Аллан молча наблюдали за мной. Наконец староста затих.
- Отмаялся... - негромко произнес зять и перекрестился.
- Выживет! - уверенно сказал я, - Старики народ живучий. У меня есть знакомый в Швейцарии, барон Фон Бергауфф. Его папаша всю жизнь провел в родовом замке, ел и пил в свое удовольствие, никогда не поднимал ничего тяжелее стакана и не ходил дальше сортира. Годам к семидесяти старый барон занемог, вызвали врача, тот посоветовал прогулки на свежем воздухе. Папаша заказал себе роскошный гроб, обговорил с сыном все детали собственных похорон, помолился и в сопровождении камердинера отправился в свой первый и, как он думал, последний моцион. Но вышло по-другому. Фон Бергауфф-старший вернулся посвежевший, правда уставший, как собака, зато полный энтузиазма и планов на будущее. Сыну, который как раз подсчитывал стоимость наследства, попутно заглушая угрызения совести шнапсом с пивом, старый барон объявил о начале новой жизни, порвал завещание и отправился спать, не поужинав.
С этого дня жизнь в замке превратилась в ад. Фон Бергауфф-старший вставал в шесть утра, выстраивал слуг и вел их во двор, где занимался с ними физическими упражнениями. Через месяц почти все пожилые, включая верного камердинера, померли, на их место набрали дюжих розовощеких парней и девушек из округи. Старик занялся туризмом, ходил в многодневные походы. Потом на пару недель исчез, а вернувшись, повесил на стену серебряную пластинку с собственным изображением на вершине Монблана. Узнав, сколько денег стоила эта картинка, Бергауфф-младший поклялся своими руками задушить Даггера, его сотрудников и вообще всех ученых и врачей. Но на этом его беды не кончились: вскоре старик отправился на Сицилию, посмотреть на извержение Этны, где его чуть не сожгло потоком лавы. Это, кстати, ничуть не охладило его энтузиазма, и, передохнув, папаша уехал в Норвегию исследовать водопады. Три месяца сыну снились кошмары (честно говоря, только из-за отсутствия завещания), но и на этот раз обошлось: Бергауфф-старший вернулся живой и здоровый, и неделю рассказывал о том, как установил, что водопад Бельбе выше водопада Утигард на 256 ярдов, а Утигард выше Киле на 49 ярдов. На восьмой день молодой барон хотел удавиться, но не смог найти в замке ни дюйма веревки. На его вопрос экономка сообщила, что по приказу папаши все веревки спрятаны в кладовке. Сын, почувствовав неладное, бросился к отцу, от которого и узнал о замысле грандиозной спелеологической экспедиции в пещеру Хеллох. "Какой-то француз, - кричал, брызгая гневной слюной, папаша, - у нас в Швейцарии, под нашими ногами, проходит под землей семьдесят миль! Это позор! Наше счастье, что он был один и у него кончились продукты и свечи! Он не дошел до конца пещеры! А я дойду!" Через несколько дней старик отправился в путь. Последнее, что узнал несчастный баронет - его отец прошел по пещере уже 80 миль, а конца ей не видно. Принесший записку парень уверял, что еды и керосина для фонарей у Бергауффа-старшего достаточно.
- А чем это все кончилось? - нетерпеливо спросил Джо после паузы.
- Не знаю, - ответил я, жуя кусок сала, - Нам с Алланом пришлось уехать. А что же вы не едите?

36

В палатке стояла полная тишина. Штурман все так же стоял на коленях, кок еле слышно дышал. Молчал и капитан, ушедший в свои мысли.
"Кто я? Что я? Я ничего не помню. И вместе с этим помню все. Но что это все? Моя жизнь? Но я помню, что прожил сто, тысячи жизней. Я, не зная ничего, знаю все. Не умея ничего, умею все. Чувствуя страшную слабость, ощущаю великую силу и власть. Будучи одиноким, я состою из миллиардов и миллиардов людей. Боясь боли, я стремлюсь вобрать в себя все их страдания. Не зная, для чего я здесь, вернее - не помня. Помню, что должен сделать что-то. Но что? Я - бог, так я сказал штурману. И это правда. Я не соврал. Но есть другой бог, Бог надо мной. Я знаю, я чувствую это. Но кто же тогда я? Что я? О Господи..."
- В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было вначале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто и не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была светом человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. - сказал вдруг кок незнакомым голосом.
- Штурман! - прохрипел капитан, - Сынок, как звать кока?
- Джон Мак-Двелл, сэр. - прошептал штурман.
- О Боже!.. - капитан сжал голову руками. А кок продолжал:
- Он не был свет, но был п о с л а н, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божьими. Которые ни от крови, не от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца.
- Что это? - нарушил воцарившееся молчание штурман.
- От Иоанна святое благовествование! - тем же чужим и торжественным голосом ответил кок и добавил:
- Он с нами!..
Капитан вдруг встал и на непослушных ногах вышел из палатки.

37

Остаток ужина прошел в полном молчании. Я чувствовал сытое спокойствие, волной разливающееся по телу, меня тянуло ко сну. В доме было тихо, старейшина не возвращался, Джо и Аллан медленно жевали, бросая на меня осторожные взгляды. Я решил проветриться.
- Пойду, посижу на нашей скамейке! - весело бросил я Джонатану и поднялся.
Входная дверь оказалась закрытой. Подергав ее пару раз, я поискал руками запоры и, не найдя ни щеколды, ни ключа, собирался вернуться обратно к столу, когда услышал шорох за спиной. "Старейшина, наверное, - подумал я. Возвращается доесть." Тут внезапно погасла свечка, освещающая неширокий коридорчик у двери, и чьи-то руки легли мне на плечи. "Тихо, пожалуйста!" – прошептал женский голос, горячая ладонь коснулась моего рта, я почувствовал поцелуй в шею. Осторожно развернувшись, я обхватил тонкую талию, притянул к себе, пригнувшись, нашел губы и впился в них долгим жадным поцелуем. Лицо мне щекотали кудряшки, я уже знал - эта та симпатичная девчонка, спасшая ящерицу.
- Пошли! - прошептала она, отодвинувшись и схватив мою ладонь. - Только тихо, хорошо?
- Да! - также шепотом ответил я, осторожно пробираясь по коридору, ведомый маленькой ручкой.
Мы зашли в какую-то дверь, в полной темноте она повернула ключ и снова прижалась ко мне. Минуты три мы безостановочно целовались и обнимались, дав полную волю рукам. Вдруг она остановилась, снова потащила меня за руку и усадила на что-то мягкое, прошептав:
- Раздевайся.
Я медлил, слушая как расстегиваются пуговицы на ее кофте.
- Не бойся, никто не придет! - ее голос был прерывистым, - У нас все уже спят.
- Я и не боюсь! - обиженно сказал я. - А где мы?
- У меня! Ну раздевайся же, скорей, я уже не могу!
Мои привыкшие к полутьме глаза различали светлую фигурку, стягивающую с себя одежду. Переступив через упавшую юбку, девушка подошла ко мне и стала сдирать с меня рубашку. Я мягко отстранил ее, встал и начал раздеваться сам. Девчонка тем временем залезла на кровать, на которой я сидел, и улеглась, прикрывая руками обнаженную грудь.
- Скорее же, ну скорее! - ее умоляющий голос действовал страшно возбуждающе.
Я подошел к кровати, уже начиная дрожать от распирающих меня чувств. Приподнявшись, она вновь схватила меня за запястье, потянула к себе. Я лег рядом на бок, положил ладонь на голый живот, провел языком по губам, ответившим долгим, взасос, поцелуем. Опустив лицо ниже, я нежно пощипывал горло, плечи, лизнул ложбинку между тугими грудями, а мои пальцы тем временем зарылись в волосы на лобке, скользнули вниз, в жар между призывно раздвинувшимися бедрами, лаская уже мокрую и беззащитную плоть.
- Я так ждала! - шептала она безумным голосом. - Я так хочу тебя!
В порыве страсти я накатился, подмял ее под себя, ощущая вздрагивающую в неровном дыхании грудь и приставив свой горячий, каменно-твердый член к зовущей глубине ее лона.
- Подожди! - сказала вдруг она, вся дрожа, - сначала я хочу... по другому... - не закончив, девушка мягко отстранила меня, положив на спину, и, сползя к ногам, медленно облизала мою щиколотку, затем колено. Я впился ладонями в спину кровати за моей головой и, зверея от наслаждения, чувствовал юркий язычок, бегающий по внутренней стороне то одного, то другого бедра и поднимающийся выше, выше, выше! И когда этот подъем закончился, когда она, стоная от удовольствия ласкала, целовала, вбирала в себя целиком мою плоть, касаясь носиком живота и нежно поглаживая пальчиками зудящие, готовые взорваться яички, - именно тогда в окно постучали.

38

Глаза нестерпимо резануло солнечным светом, потекли слезы, но капитан продолжал шагать, пока не наткнулся на колючий куст. Боль в разодранной щеке отрезвила, заставила оглядеться: он стоял у заросли рядом с кладбищем. Четыре креста стояли в линию над четырьмя холмиками. "Четыре стороны света" - подумал капитан, а взгляд притягивали выжженные на перекладинах буквы и цифры:
Уиллиам Браун, 1802-1834;
Бенджамин Гилтс, 1807-1834;
Исаак Доури, 1795-1834;
Роберт Гроу, 1819-1834.
"Доури - это, наверно, боцман. А Гроу? Кто же он? - и, по цифрам, догадался: - Юнга. А его за что?"
Капитан оглянулся. Вокруг была тишина, лишь шелестели на ветерке листья да море шептало на языке волн. "Где же люди?" – подумал он, прокричал негромко "эй!" и вдруг похолодел. Горизонт был пуст. Корабль, этот кусочек и символ Англии, кусочек его собственного тела, исчез. Исчез, как и недостроенный домик на расчищеной поляне, как и сколоченный коком длинный стол, тент, под которым спала команда и обложенное валунами кострище. Ни души вокруг, лишь палатка да крсты напоминают о прошлом. Капитан пошел, все убыстряя шаги, обратно.
Штурман с коком, сидя рядом, мирно беседовали о чем-то.
- Они уплыли! - капитан почти кричал.
- Кто? - спокойно спросил кок.
- Команда! Все!
- Что?! - штурман с коком, переглянувшись, выскочили наружу. Капитан сел, вновь обхватив ладонями голову. Сквозь парусину палатки до него доносились возбужденные голоса, громкий крик штурмана, зовущего кого-то, потом все стихло. Откинулся полог, оба с каменными лицами уселись рядом с ним.
Первым наступившее молчание нарушил кок:
- Они никуда не уплывали. - сказал он тихо, - Они ушли в лес. И все погибли.
- Откуда ты знаешь? - безучастно спросил капитан.
- История повторяется. - непонятно ответил кок.
- Какая история? - капитан натужно выговаривал фразы. - Я отвечал за этих людей перед богом и королевой. А они бросили меня. Они ушли.
- Эдвард Голдфилдс! - кок снова говорил чужим и уверенным голосом. - Ты отвечал за этих людей?
- Да. - послушно выдавил капитан.
- Ты должен был заботиться о них? Помогать им словом и делом? Быть им братом и отцом? Их пастырем?
- Да...
- А не ты ли резал им горло, стрелял в них, угрожал им?
- Да... Но я не... Я для их же блага...
- Молчи! - голос кока был грозен. - Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой скверны, от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас!
- Господи-и!.. - капитан стонал, слова кока словно жгли его.
- Не упоминай Господа всуе! Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира!
Внезапно голос смолк. Клещи, сжимающие и терзающие капитанскую душу, разжались, отступили. Он поднял голову.
Кок лежал на своей постели, раскинув руки, с выражением обиды и недоумения на неподвижном лице. Рядом стоял штурман, поглаживая левой ладонью правый кулак и криво улыбаясь.
- Что случилось? - выговорил капитан непослушными губами.
- Я его вырубил! - небрежно ответил штурман. - Слишком уж он разговорился. Да и вам это явно не на пользу шло. Пришлось вмешаться и переделать пьесу.
- Ричард, так нельзя!
- Можно! Можно и нужно! Неужели вы не понимаете, капитан, что все это из-за него? Надо было отдать его команде, все было бы по другому!
- Но он был невиновен!
- А кто это знал? Вы, я и он сам! И больше никто! Он должен был умереть! Вам нужно было отдать кока, а вы!.. Э-эх... Кэп, вы спасли одного, а угробили двенадцать! Я люблю вас, я верю вам, но вы не бог! Я могу уверовать в бога, творящего добро, в бога, творящего зло, в убивающего и воскресающего - в любого бога, в любого, кроме одного - бога, делающего глупости. В него я никогда не поверю! Капитан, я пойду с вами до конца, я сделаю все, что вы прикажете, кроме одного - я не смогу вас называть богом! Для меня вы всегда будете человеком, лучшим из людей, но не более! Даже если те четверо, - штурман мотнул головой в сторону могил, - Встанут из земли и построят вам храм! Я вас не предам, но не заставляйте меня предавать себя самого! Хватит с меня и остального!
Штурман, дергаясь, выбежал из палатки.
- Всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца; А исповедующий Сына имеет и Отца! - пробормотал кок еле внятно и вновь замолчал.
"Боже, дай мне силы!" - подумал капитан.

39

Я дернулся всем телом, но маленькая ладонь силой прижала меня к кровати. "Молчи, не двигайся!" - прошептала девушка, наползая, словно пряча меня под собой. Стук повторился громче и настойчивее.
- Идац! Идац!.. - пробормотали ее губы.
- Что? - почти беззвучно спросил я, но она мгновенно накрыла пальчиками мой рот.
- Дамуч. - еле расслышал я, а она, прикрывая другой ладонью лицо задрожала и снова зачастила: - Идац, идац, идац...
Стояла мертвая тишина. Стук не повторялся, а мы все лежали в этой странной позе. Внезапно у меня заурчало в животе, протяжный рокот громом звучал в ушах. Девушка сильнее надавила на мои губы. Мне стало смешно.
- Не туда давишь, детка! - прошептал я сквозь ее пальцы.
- Молчи! - испуганно шепнула она в ответ, подождала с полминуты и, убрав руку с моего лица, сама спросила:
- Что ты сказал?
- Ничего особенного, - я положил руки на ее круглые ягодицы, коленями раздвигая чуть сопротивляющиеся бедра, - Ты очень симпатичная и заводная малышка!
- Говори тише! - в ее голосе сквозила тревога, хотя руками она нежно поглаживала мои плечи, - И не называй меня малышкой!
- А как же тебя зовут? - поинтересовался я, целуя ее в макушку.
- Какое тебе дело? - грубовато ответила она, приподнялась на руках и, чмокнув меня в лоб, заявила:
- А грудь у меня большая и красивая!
- Это абсолютный факт! - подтвердил я, согнув шею и, поймав губами, стал посасывать торчащий пуговкой сосок.
- И фигура хорошая! - она выгнулась в талии.
- Точно! - моя рука лежала между ее ног, пальцы свободно скользили по мокрому лону, - Ты меня хочешь?
- Да! - жарко выдохнула она, и, помогая себе рукой, с тихим стоном удовольствия вложила, вобрала в себя мой красноголовый меч.

40

Минут пятнадцать прошло в безмолвии. Капитан, обнаружив на бочонке с ромом кисет и трубку, вышел из палатки и увидел сидящего у воды на корточках штурмана.
- Ричард, что ты там нашел? - спросил он дружелюбным тоном.
- Не нашел, а ищу. - ответил штурман озабоченно, - И, кажется, не могу найти!
- Что именно?
- Следы.
- Какие следы?
- Человеческие, какие же еще. Ничего не понимаю! - в голосе штурмана сквозила недоумение.
- Объясни понятнее, сынок. - кротко попросил капитан.
- Мне бы кто объяснил... - штурман поднялся, подошел, сел у палатки, - Я осмотрел дерево, к которому был привязан корабль. Я сам следил за этим, лично выбрал самый крепкий трос, да и узел боцман завязал тройной, - в общем, все сделали с гарантией. А теперь представьте, кэп, что вы собираетесь отсюда смываться. Лично я или отвязал бы трос от дерева, или отрубил с борта. В первом случае пара человек смотала бы его в бухту по дороге на корабль, во втором - остался бы кусок ярдов в пятьдесят, привязанный к дереву. Они не сделали ни того, ни другого. Трос отрезан от дерева рядом с узлом, хотя развязать его мог даже юнга.
- Ну и что тут странного? - усмехнулся капитан. - Кому-то не хотелось возиться с узлом, он просто отрезал веревку и вернулся на корабль.
- А странно то, что нет никаких следов, - только от троса. Я не верю, что кто-то перерезал его, сделал огромный круг по берегу только для нашего изумления, и только потом отчалил. Это во-первых. А во-вторых, ни один нормальный матрос не стал бы пускаться в плавание на нашей посудине - без руля, без мачт, без парусов. На починку ушло бы не меньше месяца. Да и шум был бы страшный, и следы бы остались.
- Что ты все на следы напираешь? - рассудительно осведомился капитан.
- А потому, что никаких следов нет! Смотрите сами! - Штурман нервно вскочил, - Вот наши следы, вот - от палатки до куста, потом до могил, потом обратно! Вы шли именно так, я прав?
- Да.
- Вот следы мои и кока! - пройдя несколько шагов, штурман ткнул пальцем в песок, - Мы выбежали, потоптались немного, походили по берегу и вернулись со стороны моря. Видите, а?
- Вижу. - подтвердил капитан. - Ну и что?
- А то, что других следов на песке нет! Позапрошлой ночью был сильный дождь, я слышал какие-то крики, но выйти побоялся - а вдруг это была ловушка. Я же пристрелил боцмана, а Твин пообещал прирезать меня. Вот я и сидел внутри, караулил этого помешанного! - штурман показал рукой на палатку с коком.
- Твин? Не помню такого? - наморщил лоб капитан.
- Роджер Твин! Он еще обожал сидеть в бочке над бом-брамселем. И шутил, что из всех флагов в мире ему по душе лишь "дабл-ю" из международного свода сигналов.
- Какой "дабл-ю"?
- Кэп, вспомните: есть такой флажок - голубой квадрат, в нем белый квадрат поменьше, а в белом совсем маленький красный. Вспомнили? Так вот, этот флажок обозначает букву "дабл-ю"!
- Ну и что?
- А то, сэр, - штурман еле сдерживал злость, - Что эта буква читается как "уиски". Уиски, виски, короче - выпивон! Я понятно изложил или повторить?
- Да понял я, понял! - капитан успокаивающе поднял руки. - Роджер Твин сидел в бочке и любил виски. Так?
- Так! - процедил сквозь зубы штурман.
- Ну и что же здесь странного? Я тоже люблю виски, а в детстве обожал лазать по деревьям и вывешивать флаги. Однажды я с сыном соседа-сапожника поспорил на шестипенсовик, что заберусь на пожарную колокольню и сплюну на голову сторожу. Я выполнил все, но не учел направление ветра, и мой добрый храпак обрушился на лысину лавочника с нашей улицы. О боже, как он ругался! Собралась толпа, сторож полез наверх, я, почувствовав неладное, пытался остановить его кирпичами из полуразрушенной колонны. В сторожа я не попал, но выковырял столько кирпичей, что колонна рухнула, а так как она поддерживала крышу, рухнула и крыша. Лавина черепицы, балок, досок и голубиного дерьма хлынула на головы стоящим внизу зевакам, пострадала куча народа. В панике, разбегаясь, толпа перевернула карету королевского прокурора. В карете, кроме прокурора, оказалась какая-то женщина в одних чулках без подвязок и полуголый мужчина в маске и кандалах. Женщина дико завизжала и вцепилась в прокурора, тот пытался оторвать ее от себя, крича что в первый раз видит эту леди Пранк и не имеет с ней ничего общего. Мужчина в маске подтверждал его слова нечленораздельным мычанием и хлестал цепями ни в чем не повинного кучера и пробегающих мимо горожан. Прибывшая полиция прикрыла даму, которую так и не смогли отлепить от прокурора, попоной и запихнула обоих в поставленную на колеса карету, разогнала вновь собравшийся народ и арестовала типа в кандалах, оказавшегося известным Лондонским маньяком - растлителем, неким Тедди Тиклом. Я так заинтересовался происходящими событиями, что совсем забыл про сторожа, который наконец добрался до верха и с ужасающим криком бросился на меня. От страха я дернулся, сторож промахнулся, не удержал равновесия и свалился вниз, на подъехавших пожарных. Не помню, как мне удалось ускользнуть оттуда, но и месяц спустя весь город говорил про "кровавую трагедию у пожарной колокольни". Газеты обвиняли во всем Наполеона Бонапарта и франко-испанский альянс, горожане - королевского прокурора и его лейбористских дружков-развратников, а сосед-сапожник меня. На мое счастье, соседу никто не верил. А потом я сбежал из дому. Э-эх... - капитан грустно вздохнул и поднял голову. Штурмана рядом не было, на песке валялся револьвер с согнутым дулом.
"Странный парень этот Ричард Флет! - подумал капитан. - Ушел не дослушав. Наверное, устал, ведь столько дней не спал. Вот и ходит сам не свой, ведет себя непонятно. Кока по голове стукнул, на меня обиделся, вещь вот хорошую испортил..." - он поднял револьвер, покрутил неодобрительно головой и, тяжело вздохнул, вернулся в палатку.

41

- Тебе понравилось? - спросила она, вытягиваясь на кровати рядом со мной и положив ладонь мне на живот.
- Да-а. - ответил я после паузы.
- Какая я... в постели?
- Чудо! - я был совершенно искренним. - Где ты всему этому научилась?
- Не твое дело! - она обиженно отодвинулась от меня.
- Да уж! Какое мне дело. Ты права, конечно. Не мое дело, не мое, не мое... Ты мне даже имени не сказала. А может мне хочется узнать, как зовут самую симпатичную девушку из тех, с которыми я встречался.
- Врешь! - уверенно заявила она. - Все вы так говорите!
- Не веришь - ну и не надо. - обиделся я. - Но знай - я сказал правду! - с этими словами я поднялся и стал одеваться.
- Подожди! - негромко произнесла она, когда я уже взялся за торчащий в замке ключ. - Я должна тебе что-то сказать.
- Неужели свое имя? - я не скрывал сарказма.
- Нет.
- А! Тогда имя того типа, который рвался в окно. Опоздал, бедняга, место было занято. Британия, Британия!..
- Тише! - вскочив, она прикрыла мне рот рукой, - Нас услышат!
- Ладно, ладно! - сказал я, понижая голос, - Так как тебя зовут?
- Сумасшедший! Ладно, зови меня Дафной.
- Точно! А я Аполлон! А твоего отца зовут Пеней, мать - Гея, а в окошко скребся Овидий, живущий по соседству и пишущий грустные истории про односельчан! - мне стало весело.
- Тихо, тихо! Не кричи! Меня правда зовут Дафна, в этом нет ничего смешного.
- Нет, не верю! - продолжал издеваться я. - Имя тебе Изольда, меня же кличут Тристаном, сыном Таллуха, и я пришел похитить тебя, о крутобедрая тетушка! - я картинно пал на колени и ухватился за ее голую ногу.
- Отпусти! - девушка мягко отвела мои руки и опустилась на пол передо мной, заглядывая мне в глаза, - Я хочу сказать очень серьезную вещь. Ты можешь послушать, не перебивая? Я прошу!
- Ладно, - согласился я, - Только быстро. Меня уже ищут, наверное. - и, усевшись на пол и скрестив ноги, я обратился в слух.
- Так. - она уселась напротив, прислонясь к кровати и обвив руками согнутые ноги. - Вчера ко мне приходил Прушка. Он узнал, что вы приехали охотиться на него, был очень злой, даже не захотел меня, представляешь?
- Не представляю. - сказал я, улыбнувшись.
- Подожди, не мешай! Он велел передать вам, чтобы вы не делали глупостей, пожили здесь пару дней, пока он не пришлет другого проводника, и убирались побыстрее. До тех пор он обещал никого не трогать.
- Интересно! - произнес я после недолгого молчания. - Только я ничего не понял. Кто такой этот прушка, с чего он взял, что мы собираемся на него охотиться и вообще, почему какой-то тип должен указывать мне, что мне делать?
- Ты что, никогда не слышал про Прушку?
- В первый раз слышу! Это что - местный Робин Гуд? Какой-нибудь беглый преступник, скрывающийся и в горных лесах и грабящий одиноких путников и целые караваны, раздающий добычу бедным, любимый народом и ненавидимый властями? Которому особенно ненавистны честные англичане, мирно путешествующие по стране его предков? Или он борется против всего мира, кроме, конечно, красивых голых женщин? - я с удовольствием оглядел обнаженную фигурку передо мной. - Женщин он превращает в соратниц и через них общается с остальными соплеменниками. Да, вкус у него не плохой. Может, познакомишь нас? Хотя не стоит, он, конечно же, ревнив как Гера и кровожаден как Минотавр.
- Он не кровожадный и не ревнивый. Он сам сказал, чтобы я позвала тебя сюда. И он любит англичан. Я ведь хорошо говорю по-английски?
- Да. Кстати, я все хотел спросить...
- Прушка меня научил. Он в последнее время никогда не убивает англичан если не нужно.
- О боже! Что значит - в последнее время? Раньше, видно, выходит, стоило англичанину сунуть сюда нос, - и он труп? А теперь, - славься, Британия, - у англичан карт бланш! Гуляй англосаксы, потомки кельтов, в свое удовольствие, пока Прушке не нужно! Но уж если ему понадобилось - тут уж извините, хомо хомини лупус ест, как нас предостерегал старина Плавт. И Прушка, со скорбным видом, объясняет на прекрасном языке Шекспира своей проткнутой кинжалом жертве, как ему нужен труп британца! Кстати, что он делает с телами? Он, случайно, не таксидермист? Или просто коллекционирует черепа иностранного происхождения? Вываривает их в настойке крапчатого болиголова, или веха ядовитого, - он же цикута вироза, - и складывает, снабдив биркой с подробной информацией о прежнем владельце, на длинные полки в своей горной сакле. А потом, вдоволь налюбовавшись стройными рядами пустых глазниц, совершает ритуальное омовение в ближайшем ручье и отправляется навестить очередную Данаю! Короче говоря, мне надоела эта мура, я даже не собираюсь о ней рассказывать, да и тебе не советую! Оревуар, мон амур! - встав, я повернул ключ в замке.
- Подожди! - она тоже вскочила, - ты мне не веришь? Ладно, как хочешь. Но ты еще придешь ко мне? Приходи, а? Мне было так хорошо!.. Придешь?
- Обязательно, детка! - я потрепал ее по щеке и вышел. Закрывая дверь, услышал обиженный голос:
- Не называй меня деткой! Меня зовут Дафна.
- А меня Гераклом! - пробормотал я с улыбкой и поспешил к себе.

42

Кок лежал на капитанском матрасе и с сосредоточенным видом ощупывал макушку. Его приподнятая голова время от времени дергалась, в эти моменты его лицо ужасно морщилось, ноги резко сгибались и разгибались.
- Больно? - участливо спросил капитан.
- Непередаваемо больно! - пожаловался кок. - Что это было?
- А, ничего особенного, мелочи.
- Ничего себе мелочи! - возмутился кок, - Меня в детстве лошадь лягнула в затылок, но такой шишки не было! И голова болит, прямо разрывается на части!
- Но это мы вылечим мигом! - капитан подошел к постели, сел и положил ладонь левой руки на макушку коку.
- А-а! - возопил тот и дернулся всем телом.
- Лежи спокойно! - приказал капитан внушительным голосом и сосредоточился.
Через десять минут кок с изумленным лицом сидел на бочонке, потирая макушку и бормоча "все понятно, теперь мне все понятно".
- Что тебе понятно? - капитан ждал благодарности.
- То, кто вы такой, сэр! - кок был непередаваемо серьезен.
- Ну и?..
- Мне было видение! Вас прислал кто-то оттуда! - палец кока указывал на небо, - Вы должны здесь... о, Господи, не могу вспомнить. У вас какое-то задание! Я прав, капитан?
- Не задание, а миссия! И зови меня просто Эдвардом.
Кок вскинул на капитана пытливый взгляд. Посмотрел, помолчал, произнес негромко:
- Капитан, вы же не хотите этого. К чему бессмысленные жертвы? Оттого, что я буду называть вас Эдвардом, Эдди, мистером Голдфилдсом или даже "старина Эд", не изменится ничего. Не надо себя насиловать, поверьте мне! Я знаю больше того, что говорю, но не могу пока сказать всего! Хочу, но не могу. Вы здесь дл того, чтобы сделать что-то, а я должен видеть это.
- Что "это"? - хрипло спросил капитан.
- Не могу вспомнить! - кок в отчаянии ударил кулаком по бочонку, - Хочу, пытаюсь вспомнить, но в мозгу как будто стена какая-то! Но я вспомню, обязательно вспомню! Клянусь вам!
- Вспомни, сынок, вспомни!.. - с надеждой проговорил капитан.
Несколько минут прошло в молчании. Внезапно в палатку вернулся штурман.
- Очнулся? - грубо спросил он у кока и, не дожидаясь ответа, обратился к капитану:
- Короче говоря, я отказываюсь понимать, что происходит.
- А что происходит? - осторожно осведомился капитан.
- Совершенно непонятные вещи, сэр! Про следы я с вами больше говорить не собираюсь... - штурман скрипнул зубами, - В общем, я обследовал берег. Нигде нет ничего, ни припасов с корабля, ни срубленного дерева, ни домика, который мы строили, - ничего, кроме нас и палатки.
- Странно... - прошептал кок.
- Очень странно? - издевательски поинтересовался штурман и продолжил: - А как вы насчет пожрать? Мы уже четвертые сутки сидим в темноте, и за это время не съели ни крошки хлеба и не выпили ни капли воды. Не знаю как вам, мне лично есть не хочется. Может объясните, Господи, - он смотрел на капитана, - Мне, простому смертному, что происходит?
- Я знаю! - сказал кок. - Это Прушка.
Штурман с интересом уставился на кока.
- А я знаю, - сказал он после небольшой паузы, подойдя и приложив стиснутый кулак к коковскому носу, - Что если ты не заткнешься, тебе даже капитан не сможет вылечить!
- Ричард! - громко окрикнул капитан.
- Что? - зло отозвался тот, - Я уже тридцать пять лет Ричард, и с удовольствием проживу еще столько же под этим именем, если этот псих не сведет меня в могилу. Ух, ублюдок... - и штурман смахнул кока с бочонка.
- Ричард! - заорал капитан, вскочив и хватаясь за что-то у пояса. Штурман смотрел на него прищуренными от ярости глазами:
- Что ищем, сэр? Может это? - он указал на валящийся рядом револьвер с согнутым дулом, - Нет? Так что же? А-а, понял! Огненный карающий меч, сувенир от архангела Михаила! Правильно? Как, не угадал? Может, святое распятье? Это, кажется, самая реальная версия. Ну давай, наставь на меня свой крестик и провозгласи "изыди, Сатана!" пару раз! А ты, - штурман влепил могучий подзатыльник пытающемуся подняться коку, - Крестись, паскуда! Крестись! Пой псалмы, читай молитвы! Недоносок!
- Ричард! - капитан подошел к штурману, посмотрел ему в глаза. - Постой! Если тебе нужно кого-то бить, то вот он я! Давай, я не буду сопротивляться! Ну же!
- Эдвард! О, святая простота! Умница моя! Да я скорее отрежу себе руку, чем ударю тебя. Пойми же: я тебя люблю! Да! Да, люблю, и наплевать на все и всех! Мы могли быть счастливы, мы были счастливы, но все пошло прахом! Из-за него! - штурман отвесил коку еще один шлепок.
- Ричард, успокойся! Что с тобой?!
- Что со мной? Со мной все в порядке. А вот с вами... - штурман оглядел обоих, сплюнул и вышел.

43

Джо и Аллан сидели на своих постелях, одетые и с ружьями в руках. Увидев блестевшие при свечах дула и глаза, я расхохотался и отдал честь в стиле военных моряков.
- Чему радуемся? - сердито спросил Аллан, когда я немного успокоился.
- Вы на себя посмотрите! - весело ответил я. - Два зверобоя-терминатора в засаде! На кого охотитесь, джентльмены?
- Где ты таскался? - Аллан был явно очень зол. - Мы уже собирались понимать тревогу!
- И поставили бы меня в ужасно неловкое положение! - сообщил я, - Я был с дамой.
- Кончай, Джордж! - вступил в разговор Джо, - Мы страшно беспокоились. Вас уже три часа не видно!
- Три часа? - Удивился я, - Однако... Так, прикинем: час на раздевание и на разговоры, ну еще полчаса на типа в окне, итого полтора часа непрерывного секса. Неплохо!
- Полтора часа чего? - не понял Аллан.
- Секса, мой брат во Христе, секса! Непрерывного, разнузданного, животного, грязного секса! Огромное число генитальных, оральных и анальных совокуплений во всех мыслимых и немыслимых позах! - вдохновленно объяснил я, сопровождая рассказ соответствующими телодвижениями, - Духовный секс!
- А это как? - изумился Джо.
- Это в основном разговоры, Джонатан, разговоры о желаниях! Нимфомания, эксгибиционизм, рукоблудие, гомосексуализм, лесбиянство, инцест, зоофилия, некрофилия, садизм, мазохизм, садомазохизм, доминант, бандажизм - все, о чем вы только можете мечтать! Кстати, не хотите трахнуть семилетнего мальчика? Нет? Есть пятилетняя девочка, но она часто плачет, вам это вряд ли понравится. Хотя и в этом есть свое удовольствие!.. Ладно, так и быть, только для вас: юный гермафродит! Умеет все! Ну что, согласны? Быстрее, быстрее, ведь хотите же! Хотите? Так хотите или нет?
- Н-нет... - прошептал Джо, глядя на меня выпученными глазами.
- Тогда все раздеваемся и ложимся спать! - грубо объявил я и начал стягивать сапоги. Чуть помедлив, Аллан последовал моему примеру.
Я уже давно лежал под одеялом, а Джо все сидел, одетый, с ружьем, задумчиво уставаясь в пространство. Потом, словно очнувшись, повернул ко мне ничего не выражающее лицо с приоткрытым ртом и спросил, не шевеля губами:
- Джордж, вы все это придумали?
- Да, - успокоил я бородача, - Почти все.
- Но зачем? - в его голосе слышались истерические нотки.
- Больше всего на свете не люблю отчитываться, - честно ответил я, - Где был, зачем, что делал, почему... Это у меня защитная реакция организма.
- А-а!.. - задумчиво протянул Джо, отставил ружье и, не раздеваясь, улегся на кровать.

44

- Капитан, я кое-что вспомнил! - произнес кок задумчиво.
- Что?
- Про вас. Вы пришли сеять добро. И бороться со злом.
- С каким злом?
- Пока не знаю. Я вдруг вспомнил свои сны. Не помню всего, но он сказал такую фразу: "Следует знать, что война всеобща!" Мы с ним долго спорили, в конце концов он, устав говорить со мной, сунул мне в руки свиток и сичез. Развернул пергамент, я прочитал: "все сущее - плод борьбы, и сам мир есть вечное становление."
- Это что, универсальный закон бытия?
- Не знаю, сэр, я не философ. Но чем больше думаю об этом, тем больше убеждаюсь в его правоте. Это лежит на поверхности. Оглянитесь! Все вокруг соткано из противоположностей. Жизнь и смерть, расцвет и упадок, добро и зло, дружба и вражда... И еще тысячи других противопоставлений, а в них - сущность личности, общества и природы.
- Это все я уже слышал, и не раз.
- Да, но если мир до сих пор существует в этом ожесточенном внутреннем противоборстве, если не гибнет, распадаясь на составные элементы, то, значит, есть нечто, что удерживает его в постоянном устойчивом равновесии. - кок замолчал.
- И что же это? - спросил капитан, не дождавшись продолжения.
- Вы. Или такие как вы. Или сам ОН. Не знаю, не помню... - кок сокрушенно пожал плечами.
Вновь наступившую тишину нарушил штурман, вернувшийся в палатку:
- В общем, так: давайте решать, что будем делать дальше.

45

Разбудил меня богатырский храп. Я осмотрелся: комната была залита солнцем, Аллан, сидя на стуле, сосредоточенно чистил ружье, Джо, одетый, лежал на спине в кровати и хрипел как паровоз Стефенсона на линии Стоктон - Дарлингтон. Увидев, что я проснулся, Аллан улыбнулся и неодобрительно покачал головой.
- Бог охоты еще спят? - осведомился я, показав глазами на бородача.
- Тише ты! - зять укоризненно насупил губы, - Он всю ночь провел в кошмарах, и все из-за тебя!
- А я здесь при чем? - я присел на постели.
- О Боже! Ты серьезно? Джордж, ни один артист из "Конвент-Гарден" тебе и в подметки не годится! Ну конечно же, ты тут абсолютно ни при чем! Это не ты сожрал, давясь и рыча, столько еды, что хватило бы человек на двадцать! Не ты? Я чуть с ума не сошел, глядя на тебя! Потом ты рыгнул в лицо старейшине, который пил за твое здоровье, а когда бедняга раскашлялся, пытался добить его! Или это был не ты? Этого тебе мало? Потом ты рассказал какую-то идиотскую историю про старого кретина из Швейцарии. Но, надо признать, рассказывать ты умеешь. - Аллан смотрел мне в глаза, - Кстати, Джордж, я никак не могу понять: для чего ты содрал со стены икону? Ты что, воинствующий атеист? Или соратник Оригена и Ивы Эдесского? Что молчишь? Не помнишь? А после всего ты исчез на несколько часов, мы чего только не передумали, я даже предлагал взять в заложники хозяина. Тут ты вернулся с отвратительно самодовольной рожей, посмеялся над нами и произнес аморальнеший монолог в стиле твоего дружка доктора Унсинна. Не будь ты моим шурином, я бы с удовольствием пристрелил тебя на месте. Представляю, чего стоило ему. - Аллан кивнул на Джо, - сдержаться и не продырявить тебе голову.
- Ничего, - мирным тоном сказал я, - Он человек бывалый, перенесет.
- Он человек хороший! - в голосе Аллана появилась теплота. - Пока мы тебя ждали, он рассказывал про своего друга и учителя, Олафа.
- Мне он тоже про него рассказал, - сообщил я, - Но не успел докончить. Знаю только, что Олаф его выходил. А что дальше было?
- Ну, насколько я понял, этот Олаф был кришнаитом или вишнуитом, точно я так и не понял, а может и тем и другим одновременно. Во всяком случае, этот Кришна, или Вишну, - они вечно перевоплощаются один в другого, - довольно веселый и шаловливый бог. Развлекается по всякому! То свистнет масло у кого-нибудь Яшоды, то утащит одежду купающихся пастушек, то прикончит пару-другую демонов или повелителя змей, то гору поднимет. Но, по моему, самый большой подвиг - то, что он самого Соломона перещеголял по женской части. Мало того, что у него под конец было - я точно запомнил - шестнадцать тысяч сто восемь жен! Так он умудрялся... как это Джо сказал... пребывать одновременно со всеми женами! Какого, а?! Вот это по-Божьи! И у всех от него дети были! Но это он как бы грехи искупил, при его рождении местный Ирод - царь Канса перебил массу детей. Совсем как у христиан. Правда помер бедный Кришна случайно и глупо - его какой-то подвыпивший охотник с оленем перепутал.
- Грустная история. - согласился я.
- Я сказал то же самое. А Джо заявил, что такова была карма этого Кришны. Да! Он мне книжек надарил! - Аллан сунул руку под подушку и вытащил несколько толстых томиков, - Вот! А названия какие! "Махабхарата", "Бхагават-Гита", "Чхандогья-Упанишады", "Хариванша"! И еще "Бхагавата-пурана" и "Гита-говинда"! И "Рамаяна". Каково, а? Это тебе не Унсинн с его "Хренологией и психодебаркадером в ментальных дебиляторах".
- Так Джо кришнаит?
- Выходит что так.
- Сомневаюсь. - покачал я головой. - Не похож.
- Чем же? - удивился Аллан.
- Насколько я знаю, - авторитетно заявил я, - Кришнаиты не едят мяса, носят рыжие хламиды и весь день бормочут "харе-харе" или предаются аскетическим созерцаниям в позе "лотоса". Ничего такого за Джо не замечалось!
- А-а, ты про это? Инерция мышления! Джо объяснил, что Олаф переосмыслил и создал свое учение о Кришне. Он прочитал все эти книжки и нигде не обнаружил ни намека на то, что тот все время проводил в молитвах и посте. Как раз наоборот - проказничал, блудил, воевал, жрал и пил в свое удовольствие, а когда этот надоедало - пускался в разные авантюры вроде пахтания мирового океана.
- Вроде чего?
- Пахтание мирового океана! - по слогам повторил Аллан.
- А это как? - не понял я.
- В общем, этот Кришна или Вишну, - они у меня совершенно перепутались, - с целой бандой других божеств вырвали из земли гору Мандару, привязали ее змеем Шешей к черепахе, поддерживающей землю, и много лет сбивали океан, из которого вылезла куча богов и всякой дряни.
- И для чего он трудился?
- Если не ошибаюсь, искал какую-то Амриту. Вообще, большой был бабник и оригинал. Жил на вершине самой высокой горы, в путешествия пускался исключительно верхом на царе птиц, по кличке Гаруда, обожал загорать, используя в качестве шезлонга змея Шешу. Еще у него были тысяча имен, четыре руки и способность менять цвет кожи. А из пупка временем вырастал лотос, из которого, на манер нашей Дюймовочки, вылезал Брахма и осуществлял.. дай бог памяти... "непосредственно акт творения мира". Так-то, дорогой шурин! А ты про молитвы и воздержания говоришь!
- Это не я, это индуизм!
- Я же объяснял, что Олаф критически переосмыслил этот индуизм! По его словам, чтобы стать ближе к богу, надо и жить как бог! Он объявил Джонатану, что впадает в вечную нирвану, назначил его своим преемником и наследником, повелел жить как бог и оставил завещание на его имя.
- Завещав ему хибару, камин да пару рваных подштанников! - голосом адвоката провозгласил я.
- Ошибаешься, Джордж! - ядовито парировал Аллан, - У старика оказалось больше миллиона в Ллойдс бэнк, триста тысяч франков в Креди Сюисс, тысяч сто марок в Дойче Геноссеншафтсбанк, два чайных клипера, замок в Ирландии и огромная фазенда а Бразилии. Так что знакомься: пред нами возлежит, храпя как эриманфский вепрь, миллионер, капиталист и фазендейро, матерый охотник, Прометей Альбиона, кришнаит-раскольник, ревизионист и реформатор индуизма, сэр Джонатан Генри Блексмит, гуру и просто хороший парень! - произнеся эти слова, Аллан нагнулся и почтительно поцеловал спящего в лоб. Тот, издав дикий вопль, попытался вскочить, но врезался головой в нос Аллану и откинулся обратно с открытыми глазами. Аллан, схватившись за лицо и изрыгая непристойности, сполз на пол рядом с кроватью, непроизвольно приняв позу "лотоса". Мне стало дурно от душившего меня хохота.

46

Капитан с коком внимательно смотрели на штурмана.
- Надо решать, что делать дальше. - повторил тот.
- Надо решать! - согласился капитан. - Только спокойно, без выкрутасов и рукоприкладства.
- Вот именно! - поддержал кок, гладя затылок.
- Договорились, - спокойно сказал штурман, - Но с одним условием: поговорим на воздухе. Меня от этой палатки уже мутит!
- Пожалуйста! - развел руками капитан и первым шагнул за полог.
Вечерело. Пустой горизонт резал нервы, навевая неприятные мысли, краснеющее солнце готовилось окунуться в темную воду.
- Чтож, давайте решать! - сказал капитан, опускаясь на еще теплый песок. - Ричард, у тебя есть какие-нибудь мысли?
- Какие там мысли! - озабоченно ответил штурман. - У меня голова кругом идет. Могу просто обрисовать ситуацию.
- Давай! - капитан попер голову кулаком.
- Значит так: пока вы сидели внутри, я тут все обследовал. Все люди и вещи с корабля исчезли без следа, остались только мы и то, что есть в палатке.
- И могилы. - заметил кок, глядя на кресты.
- Не перебивай! - одернул его капитан. - Продолжай, Ричард.
- Ладно. Я приблизительно прикинул наше местоположение, мы где-то на берегу Черного моря, в районе сорокового меридиана. - штурман развернул извлеченную из кармана карту и ткнул в небольшое голубое пятнышко.
- Погоди, погоди! - капитан, придвинувшись, внимательно рассматривал знакомые очертания, - А почему не в Средиземном? Это проще и реальнее: нас понесло сначала на юг, мимо Португалии, протащило через Гибралтар, потом между Сицилией и Тунисом, и дальше на восток. Мы сейчас где-то здесь, - палец капитана лег рядом со штурманским, - на Кипре, в Турции или рядом с ней.
- Сомневаюсь, кэп, слишком уж рано темнеет! - настаивал штурман. - С такой разницей во времени мы должны быть гораздо восточнее. Я согласен на Турцию, но на ее северную часть!
- Нереально! - повысил голос капитан, - Никогда не поверю, что неуправляемый корабль благополучно миновал сначала Гибралтарский, а потом и Босфорский проливы! Может, мы по пути еще и сквозь Мессинский прошвырнулись? Такое даже Харону не под силу! Да и вообще, просто прикинь: тут три с лишним тысячи миль пути! Проплыть их за девятнадцать дней?! Хотя, если подумать...
- Капитан! Штурман прав. - раздался вдруг тихий голос кока. - Мы на берегу Черного моря.
Оба резко повернулись.
- Откуда такая уверенность, мистер? - язвительно спросил капитан.
- Я был здесь. Раньше. На этом самом месте. Сами могли бы догадаться, - кок вскинул глаза, - Я же вам намекал. Про родник, например. Кстати, в прошлый раз родник вдруг высох. Может проверим?
- Ричард, - сказал капитан, - Может проверим?
- Я сам. - ответил штурман и понялся.
- Оружие есть? - капитан автоматически поискал у пояса.
- Нет. - штурман улыбнулся. - Ваш револьвер уже ни к черту не годится, - вашими же, кстати, стараниями, а ружья исчезли вместе с командой.
- Какими это "моими стараниями", а? - насупил брови капитан.
- Ладно, ладно, кэп, - штурман примиряюще поднял руки, - Вы тут не при чем, конечно. Дуло согнул я.
- Перестаньте спорить! Оружие ни ему, ни нам ничем не поможет. Только разозлит его еще больше! - прервал их кок.
- Кого? - спросила оба в один голос.
- Его. - кок мотнул головой в сторону леса, - Прушку.
- Какого Прушку?! - заорал штурман в приливе ярости, - кэп, этот псих меня с ума сведет! Может я его просто прикончу, и хоть один вечер проведу спокойно, без молитв, проповедей, прушек и нервотрепки, а?
- Постой, Ричард! - повысил голос капитан, - Погоди секунду. Джон, ты что-то знаешь об этих местах?
- Да. - кивнул кок.
- Рассказывай.
- Хорошо, только одна просьба. - кок умоляюще поднял палец, - Пусть он сначала проверит родник. Я хочу во всем убедиться.
- Ладно. - капитан перенес взгляд на штурмана. - Ричард, ты сходишь?
- Кэп! - от злости того разбирал смех. - Вы что, верите этому сумасшедшему?!
- Ричард, ради меня, сходи, пожалуйста, и посмотри. - попросил капитан.
- Да, конечно, за одно выпей холодной воды и успокойся! - сам себе добавил штурман, повернулся и зашагал к зарослям.
- Ревнует. - с грустной уверенностью сказал кок, когда штурманская спина скрылась в кустах. - А вообще-то он хороший парень.
- Нервный очень. - пробурчал капитан, - И глупый. Неужели он серьезно про любовь и все такое?
- Эх, кэп, сердцу не прикажешь! - задумчиво сказал кок. - А кроме того, надежда умирает последней. Тем более надежда на вас.
- Хватит! - оборвал капитан, - Еще слово и злиться начну уже я!
- Могила! - клятвенно заявил кок, положив руку на сердце.
Прошло минут пятнадцать. Солнце почти скрылось в воде, и лишь краешек посылал наступающей ночи прощальные кроваво-красные лучи.
- Что-то Ричарда не видно! - обеспокоенно сказал капитан.
- Не беспокойтесь, вернется. - уверенно сообщил кок. - По вечерам здесь безопасно. Тем более он безоружен, так что с ним все будет в порядке.
- Опять ты говоришь загадками! - раздраженно вскинул руку капитан, - Либо ты знаешь что-то, либо и вправду псих!
- Либо и то и другое! - весело закончил кок. Капитан не ответил.
Штурман вернулся в полной темноте, именно в тот момент, когда потерявший всякое терпение капитан уже собрался идти на его поиски. Тяжелыми шагами добрел до сидящих и устало опустился рядом с капитаном, хрипло выдохнув:
- Хоть бы костер запалили. Чуть не заблудился...
Прождав с полминуты, кок осторожно осведомился:
- Ну что... там... - и показал глазами в сторону леса.
- Что там, Ричард? - поддержал капитан.
Штурман, не понимая головы, прохрипел:
- Кэп, этот идиот прав. Родника больше нет.

47

Минут пять я хохотал как сумасшедший. Я изнемогал, я рыдал от смеха, слезы ручьями текли по моим небритым щекам. Где-то в Африке гуляет эпидемия болезни, не помню точного названия, но подцепивший ее умирает от смеха. В свое время я долго думал о том, как это происходит, и теперь сам убедился в смертельной опасности хохота продолжительностью более минуты. Но, спасибо Господу, я выжил.
Когда я наконец смог выпрямиться, продышался и выскреб из глаз остатки слез, то увидел две пары глаз, с недоумением глядящих на меня. Джо сидел, сгорбившись, и потирал лоб, у Аллана между прижатыми к лицу ладоньями текла кровь, капая с локтей на мотню.
- В чем дело? - загробным голосом осведомился бородач.
- Будь у меня талант Доменико Теотокопули, я бы создал нечто огромное под названием "Сонный гуру, мановением лба убивающий верного ваишнаба", и имел бы бешенный успех в лучших салонах Парижа и Венеции! - весело сообщил я.
- Перестань паясничать! - прогундасил Аллан, не отнимая от носа окровавленных рук. - Лучше помоги чем-нибудь.
- Какую вам прочесть мантру? - ласково вопросил я.
- Не действуй мне на нервы! - взвыл зять, сплевывая, - Позови доктора!
- Здесь нет ни одного доктора на сотню миль в любом направлении, - подал голос Джо, - А если и есть, то он, ни секунды не сомневаясь, натрет вам тело мазью из селезенки черного петуха, смешанной с глазной жидкостью борова и спермой осла. И попутно докажет вам, что кровь из носа - следствие запора и скопления газов, а также сглаза безбородого хромого лешего. Прочтет какое-нибудь неразборчивое заклинание и сдерет с вас фунтов тридцать золотом.
- Аллан, за пять фунтов золотом я, так и быть, не стану звать тебе врача. Если, конечно, ты не будешь настаивать. - сказав это, я начал снимать рубашку.
- Советую поспешить! - озабоченно заметил Джо, глядя на красную лужицу под моим зятем. - Он может скончаться от потери крови!
- Небольшое кровопускание еще никому не вредило! - авторитетно сообщил я.
- Кто это сказал, Ибн Сина? - спросил гуру-убийца.
- Так говорил Заратуштра! - провозгласил я, натягивая сапоги.
Подойдя к Аллану, я силой развел его руки и осмотрел лицо. Кровь текла из разбитого носа, вернее из ноздрей, - других видимых повреждений не было видно. На всякий случай я сжал нос пальцами, на что зять отреагировал диким воплем.
- Что за садизм? - вежливо вопросил Джо.
- Убеждаюсь, что кости целы. Аллан, подними голову повыше!
Аллан, бессмысленно замычав, отрицательно замотал головой.
- А он вам не верит! - перевел Джо.
- Конечно не верит! - с готовностью подтвердил я, - И не должен! Он верит в Кришну и его земное воплощение, великого и мудрого Джонатана Генри Блексмита, миллионера-раскольника! - говоря это, я одновременно заламывал назад буйную голову зятя, стараясь уткнуть в зенит его многострадальный нос. Наконец мне это удалось и я, одной рукой придерживая Аллана за лоб, другой протянул вынутый из кармана носовой платок бородачу и добавил:
- Джо, если не трудно, смочите платочек в холодной воде. Ради новоявленного кришнаита!
- Холодной водой? - перепросил тот.
- О да! И поскорее, прошу вас, иначе мир потеряет будущего короля нирваны, мера Нью-Двараки, победителя Вритры! Скорее, заклиная вас именем Тваштара и его Индровской ваджрой!
- Однако... - пробурчал Джо и вышел.
Вернулся он с ковшиком воды, осторожно неся его за длинную ручку.
- Вот! - коротко пробормотал Джо, протягивая ковшик ко мне.
Я выудил плавающий внутри платок, слегка выжал и положил на нос Аллану. Зять чуток дёрнулся, но снова замер под моими руками.
- Через минуту кровь остановится, а пока придется подождать и посидеть так. - ласково сообщил я зятю. - Можешь принять свою любимую позу "лотоса". Только не впадай в прострацию, пардон, в нирвану.
- Зря вы издеваетесь. - серьезно произнес Джо.
- Я не издеваюсь. Просто не выношу религиозных истерий!
- Кришнаизм не религия, это философия.
- Правильно! - согласился я. - Знаю не хуже вас. Если успели заметить. Я три года прожил в Индии.
- Пополняли гербарий? - Джо был безукоризненно вежлив.
- И гербарий и вот это! - я постучал себе пальцем по лбу, - Так что не учите меня, что есть религия, а что философия. Я сам любому могу объяснить. - я сел, достал трубку. - Философия! Садизм тоже философия. И мазохизм. И онанизм может быть философией, надо только подобрать нужные формулировки. Слова, все слова! Если как следует пошевелить мозгами, можно даже Эдипа представить святым, а его грязные делишки - высшей философией. Калигула называл себя философом, а уж автор "Молота ведьм" точно был величайшим философом своего времени. И вообще, надоело мне это все!.. - я закурил.
- Джордж, один вопрос. - спокойно сказал Джо.
- Я не в настроении разводить дискуссии.
- Никаких дискуссий! Просто скажите, кто такой этот Теотокопули?
Я посмотрел на Джо. Я смотрел на него долго и внимательно, а он не отводил своих кротких, серьезных и добрых глаз, лишь улыбнулся и протянул раскрытую ладонь. Я рассмеялся.
- Джо, вы лучший англичанин в этой части света! - с этими словами я пожал ему руку.
- И все же? - перепросил он.
- Эль Греко. - ответил я и подмигнул.
- Идиоты! - прорычал Аллан, не опуская головы.

48

Оба смотрели на кока. Тот сидел спокойно, поглядывая на полное звезд небо, потом протянул ркук, коснулся капитана и тихо попросил закурить.
- На! - протянул кисет и трубку капитан, - Может все-таки объяснишь, что происходит?
- История повторяется. - задумчиво произнес кок.
- Это мы уже слышали. Говори конкретно.
- С чего начать? - кок говорил с паузами, глубоко затягиваясь душистым дымом.
- С начала. - в голосе капитана было нетерпение.
- Вначале было слово! - загробным голосом провозгласил штурман.
- Ричард! - отдернул его капитан. - Джон, рассказывай.
- Ладно, с начала так с начала. - кок вернул трубку. - Про мое детство вам будет неинтересно, да и не было ничего особенного, - отец в лакеях при дворе, мать шьет на заказ, короче говоря, не богачи, но и не голодали. У матери была мечта: хотела, чтобы я стал аббатом, и не где-нибудь, а в Вестминстере. Вот и таскала меня в воскресную школу, заставляла петь в церковном хоре и выслушивать мессы. К десяти годам я знал наизусть все молитвы, службы, литургии, говорил фразами из Библии и цитировал Евангелие. В пятнадцать я переспорил заезжего доктора теологии, мать в радости устроила небольшой пир. Это была ее роковая ошибка. Да-а... - кок покачал головой и замолчал.
- Очень уж издалека начал! - ядовито заметил штурман.
- Ричард, уймись! - поморщившись, капитан развел руками. - Спешить нам вроде некуда.
- Ваша правда. - согласился Ричард. - Джон, валяй дальше.
Кок посмотрел на него с улыбкой:
- Ричард, друг мой по несчастью, дальше будет интереснее.
- Джек-Потрошитель тебе друг! - брезгливо пробурчал штурман и уставился на лесную чащу.
- Продолжай, Джон. - ласково сказал капитан.
- Продолжу, Эдвард. - так же ласково ответил кок. - В общем, по случаю моих грандиозных успехов на ниве религиозного словоблудства в доме устроили прием, как выразилась мать, или, по словам моего отца, легкую попойку. Приглашены были соседи, друзья отца и пара сестер матери. Часов до восьми все чинно сидели за столом, вели умные разговоры и попивали ликер, стащенный папашей из королевского погреба. Потом мать отвела детей спать, остальные решили варить грог.
Я никак не мог заснуть. Мне то вспоминался наш с теологом спор, и я находил все новые, все более неотразимые доводы за и против, то виделись счастливые глаза матери, удивленно-уважительный взгляд кюре нашей церкви и дрожащие от унижения руки теолога. Я был горд собой, самомнение и радость не давали мне спать. К тому-же снизу доносился шум голосов и звон стаканов, и в конце-концов я решил спуститься обратно. Босиком, в ночной сорочке, я преодолел довольно крутую лестницу, и осторожно приоткрыл дверь в гостиную и застыл. Минуты две я остолбенело смотрел в щель, потом на нетвердых, подгибающихся ногах поднялся в свою спальню. Я лежал, крепко зажмурив глаза, а в мозгу все крутилась сцена, которую я увидел - переплетенные обнаженные тела, с глухим довольным мычанием целующие, облизывающие, тискающие и насилующие друг друга. Отец, пристроившийся сзади к лежащей на столе раздетой соседке, тихий скрип стола при каждом его резком толчке, слюна, падающая из полуоткрытого рта на ее голую задницу. И мать – самая лучшая, самая чистая и святая женщина в мире, - с закрытыми глазами, отрешенным лицом и такими теплыми и добрыми руками, которые ласкали, гладили волосы на голове своей сестры, уткнувшейся лицом между ее широко раздвинутых ног. Я не был ребенком, я знал почти все о взаимоотношениях между людьми, я был готов ко всему, но ее лицо!.. Господи, прости меня, но такое же выражение было у нее, когда она ласкала меня! Меня!! О Боже!.. - кок обхватил руками голову и вновь замолк.
- Да-а.. - протянул капитан после минутного молчания.
- Красиво. - поддержал штурман.
- Что красиво? - возмутился капитан.
- Говорит красиво! - объяснил тот. - Сразу видно, образованный человек. Вот боцман, мир его праху, тот бы просто сказал: пахан трахнул соседку, а мамаше отсосала тетка. А он, - штурман простер ладонь к коку, - Даже в групповухе бодрые руки и святое лицо увидел. И переживает не то, что предки у него развратные, а лицо ему, видите ли, не понравилось. А вот скажи-ка мне, - ткнул штурман кока пальцем, - Если бы твоя маханя брала в рот с кислой рожей, что, тебе стало бы радостно? И стоял бы ты не две минуты, а два часа? А потом драчил бы в сортире раз по пять в день, а по ночам стаскивал с сестер одеяла, чтобы посмотреть, что у них между ног. И с соседскими мальчишками дрючил куриц и собак на пустырях. А по воскресеньям пел бы в хоре тонким голосом, и спорил бы со священниками, но уже для того, чтобы родичи опять устроили бардачок. И опять по новой!
- Ричард, заткнись! - прорычал капитан, повернувшись к штурману всем телом.
- Пусть говорит, кэп! - спокойно сказал кок. - Я через это уже давным-давно прошел.
- Да что тут говорить! - презрительно сказал штурман. - Теперь понятно, откуда у него это... бешенство. - штурман покрутил у виска пальцем.
- Ричард, сходил бы, набрал дров для костра. - предложил капитан.
- Ну уж нет! - обиженно отреагировал штурман, - Мне тоже интересно! Джон, вы не против? - сладко спросил он у кока.
- Нет, что вы, наоборот! - радушно ответил кок. - Так я продолжу?
- Конечно, конечно! - закивал головой штурман. - Я весь внимание. И капитан. Не правда ли, сэр Эдвард?
- Кончай! - устало произнес капитан. - Рассказывай, Джон, и не обращая на него внимания.
- Меня здесь нет! - пропел штурман и театрально прикрыл глаза ладонями.
- В общем, после той ночи я несколько дней ходил как в трансе. Никто не обратил на это внимания, все были уверены, что я бормочу молитвы или места из священных книг. И никто не видел, как во мне зрело, росло что-то страшное, темное, сжигающее меня изнутри. То чистое, святое, что с детства внушали окружающие и книги, оказалось ничем. Прахом. Гумусом. Все это сгнило в несколько дней, и превратилось в удобрение для плевел, прорастающих в моей душе. Через неделю, не в силах больше бороться с собой, я пошел к матери и попросил дать мне фунт стерлингов. На ее удивленный вопрос, зачем мне такая сумма, я соврал, что мне было видение и я должен зажечь свечи на все эти деньги. Она хотела пойти со мной, но я заявил, что сделаю это сам, один. В конце-концов я вышел на улицу с фунтом в кармане и дьяволом в душе. Я сам не знал, что делаю, куда иду, меня била дрожь, перед глазами стоял туман. Когда я чуть опомнился, я стоял на незнакомой улице, вокруг стояла страшная вонь, крутились какие-то подозрительного вида личности. Ко мне подошла женщина, возраста моей матери, и хрипловатым голосом спросила:
- Ты что, малец, потерялся?
- Нет... то есть да. Но я не малец! - ответил я дрожащим голосом.
- Ох, извините, джентльмен! - рассмеялась она. - Где ты живешь?
- Не ваше дело! - чуть не плача, сказал я.
- Да не бойся, - не обиделась она, - Я отведу тебя домой.
- Я не хочу домой. - пробормотал я и разрыдался.
- Эй, эй, успокойся! - она потрепала меня по волосам. - Я бы отвела тебя к себе, но мне надо работать.
- А кем вы работаете? - всхлипывая, спросил я.
Она снова рассмеялась, потом вдруг погрустнела, вздохнула и печально произнесла:
- Ночная бабочка.
- А это что? - не понял я.
Она удивленно посмотрела на меня:
- Тебе сколько лет?
- Шестнадцать. - соврал я.
- И ты не знаешь, что такое ночная бабочка?
- Нет. - пожал я плечами.
- Слушай, может у тебя и девочки никогда не было? - с интересом спросила она.
- Не было. - помотал я головой.
- Серьезно?! - не верила она. Я просто кивнул.
- Бедняга. - тепло сказала женщина. - Будь у тебя десяток пенсов, я бы нашла тебе симпатичную и умную милашку, молоденькую и чистенькую.
- Деньги у меня есть, - я вытащил из кармана кучу монет, - Но я не хочу никакую милашку.
- Ну как хочешь. - она снова улыбнулась, но глаза смотрели на деньги.
- Я хочу... - пробормотал я, запинаясь, - Я хочу... Вас...
Она посмотрела на меня странным взглядом, взяла за руку и повела за собой.
Мы пришли к какому-то дому, поднялись по крутой темной лестнице и вошли в каморку с низким потолком и маленькими окошками. У окон стоял стол с двумя стульями, с небольшим зеркалом и гребешками на столешнице, рядом громоздился некрашеный платяной шкаф. У стены напротив, за полузадёрнутой занавеской, виднелась застланная кровать с блестящими парами на стальной решетчатой спинке, с висящей над ней выцветшей картинкой.
- Садись! - указала женщина на стул. - Как тебя зовут?
- Джон.
- Садись, садись, Джонни, не бойся! Я тебя не съем! - рассмеялась она. - У тебя это правда в первый раз?
- Правда. - ответил я, насупившись.
- А ты хоть знаешь, как это делается?
- Я все знаю! - гордо заявил я.
- Ну, ну, не обижайся! - улыбнулась она. - Выпьешь?
- Я не пью. Вернее, никогда не пил. - честно сказал я.
- Да? - удивилась она. - Тебе шестнадцать, у тебя куча денег, никогда не пил, не имел женщин и захотел вдруг меня? Странно. А впрочем, мне-то какое дело? Мыться будешь?
- Нет. я мылся утром.
- Тогда подожди. - она зашла за занавеску. Послышался шум тазов, плеск льющейся воды. Я подошел к окну: вид из него открывался потрясающий. Отражающие небо лужи, по которым, даже не пытаясь перешагнуть, брели небритые оборванцы, играющие в грязи рахитичные, бледные существа, лишь ростом похожие на детей, полуодетые женщины, тоскливо ждущие на ступеньках.
- Здесь что, экипажи не ездят? - громко спросил я.
- Какие экипажи? - послышались из-за занавески.
- Ну кареты или кэбы?
- О чем ты думаешь? Лучше иди ко мне!
Я повернулся. Она лежала под одеялом и, улыбаясь, смотрела на меня. Как в полусне я подошел к кровати и начал медленно стаскивать с нее одеяло. "Может разденешься?" - сказала она, но я не слушал. Передо мной лежала обнаженная женщина, ровесница моей матери, которая могла бы быть моей матерью. "Иди ко мне" - прошептала она и протянула руки, но я не слышал. Я взял ее за колено, развел ноги в стороны и, прошептав "я люблю тебя, мама", уткнулся лицом в мягкую, мокрую темноту. - кок снова замолчал, встал и пошел к лесу.
- Джон, куда ты? - озабоченно крикнул капитан.
- За дровами. Холодно уже. - ответил тот, исчезая в чаще.
- Да, парень явно не в себе! - задумчиво пробормотал штурман.
- Почему это? - заинтересовался капитан.
- Сначала он самым обычным голосом рассказывает гадости про своих родителей, потом сообщает, как за собственные деньги облизывал поганую дыру какой-то проститутки... Интересно, что будет дальше?
- Ричард, а не ты ли объяснялся мне в любви и звал к себе в каюту? Или это мне приснилось?
- Эдвард, милый, мое приглашение остается в силе. Правда, каюта уплыла вместе с кораблем, но это детали. У нас есть палатка.
- Ничего себе детали! И после этого ты осуждаешь других?
- Ну я-то веду себя сдержанно! Не рассказываю, чем мы можем заняться наедине, хотя могу гарантировать, что ты не пожалеешь. - штурман подмигнул.
- Слушай, ты! - глаза капитана гневно сверкали в лунном свете, - Если ты еще раз намекнешь на что-нибудь в этом роде, считай себя покойником. Понял?!
- Ой-ой, не пугай меня. Эдди! Если этот псих тебе нравится больше, то так и скажи. А зубами скрипеть не стоит, они от этого портятся!
- Молчать! - яростно завопил капитан.
- Только ради тебя, любимый! - нежно согласился штурман.
В наступившей тишине был слышен треск веток, отламываемых коком, и его тихая ругань. Минут через десяток все стихло, с минуту царило безмолвие, потом раздался голос кока:
- Может поможете?
- Где ты? - отозвался капитан.
- Здесь. Веток очень много, одному не справиться.
- Идем. - крикнул капитан и поднялся. Штурман последовал за ним.
Через четверть часа огонь весело плясал у их ног, освещая и грея сидящих вокруг мужчин.
- Боже, как я голоден! - сказал вдруг штурман.
- Потерпи до утра, на завтрак будет три кролика. - успокоил его кок.
- У тебя что, силки в лесу поставлены? Или ферма в палатке? - ядовито осведомился штурман. - А-а! Понял! Их нам господь пошлет! Вместо манны. Вот будет о чем рассказать дома: как я поправлял здоровье на берегу Черного моря, а с неба по утрам присылали "кролика небесного"! Их, кстати, как подают: жареными или варенными? И под каким соусом? А может, здесь принимают заказы? - штурман сложил ладони рупором и, приложив их ко рту, заорал в небо:
- Э-эй! Там, наверху! Мне рагу, пожалуйста! И не жалейте имбиря!
- Имбирь! - мечтательно прошептал кок, - Обожаю его вкус!
- Хватит! - прервал их капитан. - У меня у самого желудок высох. Давайте о чем-нибудь другом.
- Правильно! - поддержал штурман. - Джон, как насчет продолжения рассказа?
- С удовольствием! - откликнулся кок.
- С удовольствием дороже. - съязвил штурман.
Кок лишь улыбнулся и, протянув к огню руки, заговорил:
- В общем, я остался у той женщины. Я прожил у нее неделю, и эта была, наверное, самая счастливая неделя в моей жизни. Она обращалась со мной как со взрослым, научила массе всяких штучек, но чаще всего мы повторяли то, чем занимались в первый вечер. Эх, хорошее было время! – кок мечтательно задумался.
- Как ее звали? - спросил штурман.
- Мери.
- Просто Мери?
- Да.
- У Мери была овечка… - запел было штурман, но остановился под тяжелым взглядом капитана.
- Мери, Мериэнн. – продолжил кок. - А как дальше, в смысле фамилии, она не говорила. А я и не спрашивал, мне было хорошо и без этого. Короче говоря, неделю я прожил как король. А потом деньги кончились, и она просто выкинула меня из дома. Я долго плутал по Лондону, потом обратился к первому встречному полицейскому, и тот привел меня домой.
- И тебе надрали задницу так, что ты месяц не мог сесть! - с надеждой попытался угадать штурман.
- О нет, Ричард, я уже не был тем религиозным инфантом-неврастеником, как раньше. И когда рыдающая мать, прижав меня к груди, спросила, где я был, я, нисколько не смущаясь, рассказал весьма правдоподобную историю моего будто бы похищения с целью выкупа. Омываемый слезами матери, я описывал свое недельное заточение в темном подвале, куда меня доставили с мешком на голове, скверную пищу, от которой меня тошнило, оскорбления и побои, которым я повергался. Я даже не отказал себе в удовольствии ответить "да" на вопрос полицейских, не подозреваю ли я кого-нибудь. Мгновенно заинтересовавшимся инспектору с помощником я объяснил, что голос одного из похитителей был похож на голос переспоренного мной теолога. Несколько дней меня откармливали, ласкали и жалели. А потом я почувствовал тоску по настоящей женской ласке, и в один прекрасный день исчез из дома, предварительно покопавшись в карманах отца и материнской шкатулке. Я отправился искать мою Мери.
Когда говорят, что Лондон большой город, - не верьте. Он огромный. Огромный, как океан, бесконечный, как лента Мебиуса, и запутанный, как египетский лабиринт, с которого Дедал скопировал свой плюгавый критский для тирана, несчастного отца и присяжного загробного судилища Миноса. Легче отыскать блоху в шкуре медведя-шатуна, чем проститутку по имени Мери в Лондонских трущобах, не зная ни улицы, ни ее фамилии. Все дело кончилось тем, что я подцепил какую-то смазливую девчонку и отправился к ней. На этот раз я был умнее, и денег с драгоценностями хватило на полтора месяца. За это время я вполне освоился в том мире, в который попал уже по своей воле. Перезнакомился с соседями и той "уличной рванью", от которой так рьяно оберегали меня родители. Научился пить. Правда, пьянел я от пары стаканов, но уже считал себя взрослым, считал себя "мужиком". "Эй, мужик!" - окликали друг друга уличные короли. Уличные короли! - кок задумчиво поворошил угли в костре. - Звучит, А?! Уличные короли. Я много слышал от отца и его друзей о жизни при дворе, а тут, глядя на этих плечистых парней, я вдруг понял как несчастны те, во дворце. На многое мне открыл глаза живший в доме напротив верзила-грабитель. Как-то вечерком, когда уже стемнело, он заявился к девчонке, у которой я жил. Уже потом я узнал, что он был ее "котом", иначе говоря сутенером, а тогда он был для меня просто каким-то типом, мешающим развлекаться. На мое счастье, я не стал лезть на рожон, тем более что габаритами он намного превосходил меня. Из всех возможных я выбрал видимо, наилучший путь для решения сложившейся ситуации. И выиграл.
- Что это ты выиграл, святоша? - кисло спросил штурман.
- Жизнь, Ричард, мою идиотскую жизнь! - с улыбкой ответил кок. - Понимаешь, этот парень мог, и по всем законам уличной жизни имел право и был обязан прирезать меня, в лучшем случае - измордовать и выкинуть вон. Но, на мое счастье, он был восхитительно трезв. И от этого чувствовал себя не в своей тарелке.
Когда открылась дверь, я сидел на стуле у окна, водрузив на стол ноги, и читал. Причем был настолько увлечен книгой, что даже не взглянув, кто пришел, махнул рукой в сторону кровати, пробормотав "садись и не мешай". И лишь услышав удивленное "что?!", сказанное хриплым мужским голосом, поднял глаза и обнаружил огромного парня, занимающего весь дверной проем. Лицо его показалось мне знакомым, и я, не мудрствуя лукаво, пригласил его в комнату, добавив, что Лизи, - та девчонка, у которой я жил, - скоро придет, а сам продолжил чтение. Верзила с озадаченным видом сел за стол напротив меня. Не отрываясь от книги, я нашарил стоящую рядом с моим стулом флягу с дешевым разливным виски и стакан и поставил на стол, добавив "жратву сейчас принесёт Лиз".
- Кэп! - прочувственно перебил кока штурман, - Когда на корабле нет священника, то его обязанности исполняет капитан, не так ли?
- Так. - согласился капитан. - Ну и что?
- Сэр, я хочу исповедаться!
- Ричард, что за спешка?
- Я должен исповедаться, должен! - штурман явно нервничал.
- Да пожалуйста! Джон, ты не против?
- Нет. - кротко сказал кок и поднялся. - Принесу-ка я еще веток.
- Ну? - спросил капитан, когда кок отошел.
- Пусть вернется, - мотнул штурман головой в сторону ушедшего кока. - Хочу чтобы и он знал.
Капитан посмотрел на штурмана долгим пристальным взглядом, вдохнул воздух, собираясь что-то сказать, но передумал и шумно выдохнул в костер. Помолчали.
- Джон! - обратился капитан к подошедшему с охапкой веток коку, - Ричард хочет, чтобы и ты послушал.
- С удовольствием! - любезно ответил кок.
- С удовольствием дороже! - грубо повторил штурман.
- Ричард! - укоризненно прикрикнул капитан. - Может начнешь?
- Есть, сэр! Кстати, какое сегодня число?
- Часов у меня нет, - задумчиво сказал капитан, - сейчас или еще двадцать седьмое, или уже двадцать восьмое июля.
- Спасибо, сэр. Итак, моя исповедь! Прошу всех внимания! - штурман встал на колени лицом к капитану, сложил руки перед собой и продолжал:
- Сэр, хочу признаться вам в страшном преступлении. Заранее знаю, что нет мне прощения и не будет, но оно мне, честно говоря, и не нужно. Все, что я сделал, делалось в здравом уме и твердой памяти, абсолютно сознательно и по долгому размышлению!
- Может перейдешь к делу? - нетерпеливо спросил капитан.
- Конечно! - штурман поднял лицо к небу, - Так знайте: в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое июля одна тысяча восемьсот тридцать четвертого года я убил раба божьего Джона Мак-Двелла, кока нашего корабля! В чем и сознаюсь перед богом и людьми! Мир его праху, аминь!
- М-меня?! - заикаясь, пробормотал пораженные кок, тыча себя указательным пальцем в грудь.
- Именно тебя. - успокоил его штурман.
- М-меня?! К-как?!
- Хороший вопрос! - одобрительно кивнул штурман. - Над этим я еще не думал. А тебе самому хотелось бы?
- О Боже! - возопил кок и обмяк.
- Ричард, что за шуточки? - в голосе капитана было раздражение.
- А это не шутка! - повернулся к нему штурман. - Я абсолютно серьезно!
- Но почему?!
- Просто так! Мне хочется! Во сне я уже сотни раз убивал его, убивал про разному, и знаете какое это мне доставляло удовольствие?
- Ричард, ты маньяк!
- Абсолютно нет! А если говорить начистоту, то на маньяка больше похожи вы, кэп! Кто первый начал эту кровавую карусель? Или это нормально: среди ночи выползти из палатки, перерезать горло часовому, которой тебя же и охраняет, прятать труп и спокойно заснуть? Нормально, да? А пристрелить человека, спокойно взять его нож, дождаться похорон, и вскрыть вены на его могиле, это что - нормально? А объявить себя богом? Так кто из нас маньяк, - я или вы? Эх, кэп, за четыре года службы на вашем корабле я старался во всем быть похожим на вас. Я не откажусь от этого и сейчас. У меня хватит здравомыслия не претендовать на ваше место бога, вы меня опередили, но в остальном я буду следовать за вами. И прибью эту бешенную скотину, помогу ему!
- Поможешь? Чем?
- Капитан, вы же сейчас в роли священника, так покопайтесь в памяти! Ведь написано же в какой-то священной книге – убиенные попадают прямо в рай. А если умерли в муках, то им дополнительные привилегии положены, вплоть до объявления святыми с правом на отдельные иконы. Эй, повар, хочешь стать великомучеником? Я тебе это обеспечу, да так, что тебя вместо Иоанна Богослова поместят, будешь всеми почитаем и рисуем! Что? Не слышу ответа! Говори, скотина, когда с тобой разговаривают! - вскочивший штурман навис над съежившимся коком и выкрикивал, отвешивая тому оплеухи: - Будешь ты у меня святым, будешь! Молчание - знак согласия, понимаешь, придурок ты этакий?
- Ричард!
- Что, кэп? Что вам не нравится? Если вы бог, то радуйтесь - вы создали меня по своему образу и подобию! Вы убили двоих, я тоже хочу этого! Вам не нравится? Прокляните меня! Прокляните! Какой же бог без дьявола? Кэп, я не стал бы Иудой, но Сатаной - пожалуйста! Ради вас я и Вельзевулом буду, но лучше уж Сатаной, так честнее. Ну, договорились? - и штурман, левой рукой подняв за волосы кока, правой достал нож.
- Ричард!! - прорычал капитан, протянув у нему руку. И тут произошло непонятное: из кончиков капитанских пальцев вырвались желто-зеленые, жгуче-яркие лучи, протянулись к штурману, впились в его голову и грудь. Штурман завопил, схватился за виски и упал.

49

Оставив Аллана лежащим в комнате с мокрым платком на носу, мы с Джо вышли на свежий воздух. Солнце заливало все вокруг, но было легко дышать.
- Джордж, - сказал Джо после недолгого молчания, - можете честно сказать мне кое-что?
- Я вас когда-нибудь обманывал? - оскорбился я.
- Нет, что вы! Извиняюсь, Я совсем не то имел в виду!
- А зачем тогда извиняетесь? - подколол я.
- Не знаю. Не хочу, чтобы вы на меня обижались.
- А есть за что? - заинтересовался я.
- Нет. Во всяком случае и в мыслях не было. Разве что...
- Ну говорите же, Джо! Я на вас не обижен, я вас не обману, отвечу на любой вопрос, в пределах разумного, конечно. Так что вперед, смелее, я вас не укушу!
- Да ну вас! - смущенный до безнадежности, Джо лишь слабо отмахнулся рукой. - Ничего мне от вас не нужно. Знайте только, что во-первых, вы мне симпатичны как человек, и во-вторых, я вовсе не собирался обращать вашего зятя в свою веру.
- Так вы про это! - рассмеялся я. - Джо, я могу наговорить много плохого, совершенно не желая того сам, но хорошее говорю только после долгого размышления. Не то, чтобы мне совершенно наплевать, как вы ко мне относитесь, как раз наоборот, хотя я не стану лезть из кожи вон ради хорошего впечатления, сыпать комплиментами и подчеркивать достоинства. Давайте просто пожмем друг другу руки как два хороших честных парня! - я протянул раскрытую ладонь. Джо с по-детски радостной улыбкой пожал ее, а я продолжил:
- Это что касается нас с вами. А насчет Аллана не переживайте, он вообще натура увлекающаяся. Однажды он познакомился с математиком по фамилии Венцель, и тот научил его строить магические квадраты. Целый месяц, запершись в спальне, Аллан строил такой квадрат со стороной в тысячу ячеек.
Когда моей сестре надоела его полная индифферентность как мужа и гражданина, она обратилась ко мне, предварительно взяв с меня клятву использовать исключительно гуманные методы. Три дня я гуманно взывал к разуму и сердцу Аллана, на четвертый в голову мне пришли слова какого-то древнего эскулапа: "лечи подобное подобным ". Я, правда, не имею представления, что значит в медицине, но на практике я сделал следующее: послал за Ванцелем, поговорил с ним по душам, дал пару раз по шее заслал в спальню к зятю.
Через двадцать минут Аллан, похудевший и осунувшийся, уплетал жаренное яйцо с ветчиной и болтал с Ванцелем о классических проблемах математики. Под моим тяжелым взглядом Ванцель отговаривал Аллана решать все эти проблемы, напирая на глупость и никчемность их для мира математики. Аллан засомневался, я показал Ванцелю кулак, и тот моментально доказал, что задача удвоения куба не имеет решения, а проблема трисекции угла разрешима только для некоторых частных случаев. Аллан погрустнел, я одобрительно кивнул головой, и Ванцель вдохновленно решил проблему Эйлера. Пока он чиркал пером, немного оживший Аллан заговорил об уравнениях пятой степени, но Ванцель напомнил ему великого Гаусса, совсем недавно расправившегося даже с правильными многоугольниками. Проблему параллельных, по его словам, снял какой-то русский, создавший неевклидову геометрию. Он же решил квадратуру круга и полностью аксиомизировал элементарную геометрию, но, по его собственным словам, жидомасоны выкрали его бумаги и отдали раввинам Гильберту и Линдерману. Аллан вспомнил гимппократовы луночки, но Ванцель наорал на него, обозвав склеротиком, позвал в свиадетели бога, Эйлера и Валлениуса и оскорбленно встал. На последнюю попытку зятя остаться в мире чисел он отреагировал гениально: даже я содрогнулся, услышав о великой теореме Ферма, Ванцель же просто посмотрел на Аллана с явным сожалением, сокрушенно покачал головой, пробормотал "бедняга", сплюнул и вышел.
Я последовал за ним и предупредил дворецкого, чтобы он спускал собак всякий раз, как этот джентльмен переступит границу нашего поместья. Мои опасения не были напрасными: через час математик вернулся, крича, что забыл свои гениальные записи на столе, но наш дворецкий честно исполнил свой долг, да и собак с утра не кормили.
Аллан был так потрясен произошедшим крушением математических иллюзий, что на пару недель потерял интерес ко всему, что шло дальше столовой и спальни, к вящему, кстати, удовольствию моей сестры. Он стал настолько примерным семьянином, что спокойно выслушал рассказ приехавшего из Ливерпуля нашего дальнего родственника, некоего мистера Чичестера, о кругосветных путешествиях. Аллан не отреагировал даже на замысел Чичестера проплыть вокруг света в одиночку, и умиротворенно смотрел в камин, когда тот клялся отплыть через месяц, оставив завещание на тот случай, если он не вернется, в котором будет умолять и заклинать всех потомков славного рода Чичестеров обогнуть земной шар по воде, в полном одиночестве и под парусом. Выслушав до конца, Аллан поднялся, пожелал всем спокойной ночи и удалился в спальню. Вот такая, сэр, история. - я зажег спичку и с наслаждением затянулся.
- Джорж, а у вас классно выходит рассказывать эти истории! Я бы так складно никогда не смог. Вы никогда не хотели стать писателем?
- Хотел, друг мой, и даже написал небольшой роман про попавших на незнакомый берег английских моряков, но после благополучно сжег свое творение.
- Но почему?! Неужели это было так плохо ? Никогда не поверю!
- Нет, роман был совсем не плох, но меня подвела память.
- А-а...- грустно протянул Джо. - Но вы не переживайте! Надо просто все записывать.
- Что записывать? - не понял -Зачем?
- Ну, записывать все важные вещи, чтобы не забывать.
- Чтобы не забывать... Да-а... - пробормотал я, и и тут до меня дошло. - Джо, вы что, думаете что у меня склероз?!
- Вы сами сказали про плохую память! - пожал плечами тот.
- О нет, память у меня не плохая, память у меня отвратительнейшая! - рассмеялся я. - И самое плохое то, что я ничего не забываю, кроме источников. В итоге через полгода работы я принес издателю толстую пачку исписанных листов, а через две недели получил ее обратно с небольшим приложением. Кто-то у них в агентстве не поленился и составил список "использованной мной литературы", в котором было название и автор книги, номера страниц оригинала и моей рукописи. Внимательно изучив листочек, я понял, что моим в моем романе было только название. Было еще письмо от издателя, в котором тот с юмором сообщил, что за свою жизнь видел много графоманства, но я могу с уверенностью претендовать на титул "Короля Графоманов Соединенного Королевства". Большего позора я не испытывал даже в выставочном бардаке.
- А что это такое?
- Как, вы не знаете?! Сейчас расскажу.
- Только сначала докончите историю про роман.
- А там больше ничего и не было. Романы писать я перестал, а в издательство послал наемных убийц. Помните, года два назад пресса писала про восемнадцать расчлененных тел в штаб-квартире Мейджор Ройал Паблиш Хаус?
- О боже! Это были вы?!
- Нет, что вы! За это заплатил мой знакомый, известный военный политик. В Мейджор Ройал отвергли его мемуары в тридцати томах, вот он и обиделся. Моим издательством были Пинк Уинг Паблишерс, всего четыре трупа без особых следов насилия. Мне даже вернули деньги за пожар, который забыли устроить. Честные ребята, с такими приятно работать. Джо, вам плохо?
- Нет. - ответил бородач, тяжело дыша. - У меня просто хорошее воображение.
- Понятно. - сказал я. - Теперь мне ясно, почему вы стали кришнаитом.
- Почему? - вопросил изумленный Джо.
- Из-за воображения. Христианство для вас было, видимо, кладезем садизма. Куда не ткнешься - всюду изображения окровавленного избитого трупа с гвоздями в конечностях и колючками на голове, в церквях с радостью демонстрируют куски мертвечины, гордо называя их святыми мощами, в книги заглянешь - любое жизнеописание святых можно использовать в качестве руководства по допросам шестой степени. Не говоря уже об инквизации, Варфоломеевской ночи и остальном в том же роде. Не всякий выдержит, согласитесь!
- Да. - коротко кивнул Джо, странно глядя на меня.
- Вот именно потому в Христа веруют всего миллиард, может чуть больше. А сколько в мире кришнаитов? Ну бог с вами, сколько индуистов вообще на Земле? Миллионов триста, пусть четыреста. У вас много учеников, кроме Аллана?
- Джордж, при чем здесь христианство, кришнаизм, ученики?
- А при том, что люди верят в силу! И боятся лишь силы! И любая религия в мире создавалась для того, чтобы держать народ, этих баранов с ненормально хорошо работающими мозгами, в узде. Просто страх перед кулаком или ножом проходит, когда кулака или ножа не видно, а страх перед чем-то высшим, всевидящим и всезнающим каждый носит в себе.
- К чему вы ведете?
- Не знаю, - честно признался я. - Просто религия - мое больное место. Мать католичка, отец тайный протестант, и в итоге я – верующий безбожник.
- Как это - верующий безбожник?
- Я верю, но только в бога, который во мне. Ведь говорят же, что в каждом есть искра божья, вот и в нее я и верю. А говоря без выкрутасов, верю только в себя. Вот такая у меня религия.
- Джордж, вы мне очень нравитесь. И когда мы выберемся из этой заварухи, я приглашаю вас к себе на фазенду. Только вот закончу свои дела с Прушкой.
- Прушка? И вы про него знаете?
- Я-то знаю, но вы откуда слышали это имя?
- Да, Джо, похоже что здесь все просто свихнулись на нем! За последние два дня я только и слышу: Прушка сказал, Прушка сделал, Прушка приходил! Постойте, постойте! Скажите честно: вы приехали охотиться на Прушку?
- Вы откуда знаете? - подозрительно спросил бородач.
- Я все расскажу, скажите только: да или нет.
- Да. Но откуда? - недоумевал Джо.
- От Прушки. - коротко ответил я.
- Вы с ним говорили?! - Джо аж привстал.
- Не имел чести быть представлен.
- Но откуда секретные сведения?
- Секретные сведения?! - расхохотался я, - Мистер Блексмит, эти секретные сведения знает вся деревня. Кстати, мистер Прушка просил передать, что любит англичан и желает нашего скорого отъезда. Нового проводника он пришлет через день-другой.
- Черт, а! - Джо силой врезал кулаком по скамейке, - Полгода работы насмарку! Но кто мог проговориться? Сволочи!
- Не переживайте так, друг мой! Во всем надо видеть хорошее. Например вы, как честный кришнаит, должны только радоваться оттого, что вам не придется лишить жизни одну из божьих тварей.
- Вот именно, тварь! - Джо сплюнул.
- Джо, чем вам насолил этот Али-Баба? Ограбил ваш караван? Угнал ваши чайные клипера в Бостон и устроил там очередное чаепитие? Поджег вашу фазенду и кофейные плантации? Ну говорите же! Или вам нравится охотиться на людей?
- Джордж, вы ничего не знаете! - неожиданно спокойно сказал Джо. - Прушка не человек.

50

Время остановилось. Капитан не понял, что произошло, он просто заметил, что все вокруг замерло: кок с открытым ртом и поднятой рукой; штурман, почти упавший, а теперь странно, безо всякой опоры висящий в нескольких дюймах от песка; костер, переставший плясать и похожий на освещенный сзади солнцем витраж из цветного бутылочного стекла, с застывшими клубами мутного дыма и одинокой искоркой, сиротливо парящей над языками недвижного пламени; море, остановившее свой вечный бег и напоминающее пивную лужу с барашками пены. Да и сам капитан не мог двинуть ничем, кроме языка, которым он облизал оставшиеся полуоткрытыми губы, и глаз, которым он решил не верить.
Внезапно воздух перед ним сгустился и возник какой-то старик в белой хламиде с болтающимися за спиной крыльями, с седой бородой, лысый и весь сияющий.
- О Боже! - вырвалось у капитана.
- Это кто сказал "Боже"? - беспокойно осведомился старец, бегая глазами по застывшим фигурам, обнаружил взгляд капитана и безрадостно воскликнул:
- А-а, вот ты где!
- Воистину, Господи! - отрапортовал тот.
- Сам ты Господи. - насупив брови, старик обошел капитана, бормоча: "А сынишка ничего, в папашу пошел, такой же коренастенький, мордастенький, кучерявенький. Глазки вот только испуганные, но это ничего, привыкнет... Ну ладно, пора и к делу приступать."
- В общем, слушай меня! - раздраженно заорал старец, - Там, наверху, тобой очень недовольны!
- П-почему? - натужно выдавил капитан.
- А это знает только твой отец. Если его спросить, ничто во Вселенной не происходит без его ведома, все он видит, все он знает. А сам неизвестно о чем думает. Занимается всякими глупостями, вместо того, чтобы детей воспитывать.
- К-каких д-детей?
Старец посмотрел на капитана с соболезнующим видом:
- Тебя что, не учили, что все мы дети божьи? У тебя склероз? Ага, потому-то ты и занимаешься всякой дуростью вместо того, чтобы честно исполнять поручения папочки.
- К-какие поручения?
- Да-а, ты определенно склеротик! О Всевышний! - старец задрал голову к небу и приставил ладони рупором ко рту, - И ты хочешь сказать, что этот безмозглый тип твой сын? - и вдруг звонко стукнул себя по лбу, посмотрел капитану в глаза и радостно воскликнул:
- Я понял! Я все понял!
- Что? - заинтересовался капитан.
- Все дело в том, что ОН, - старец ткнул пальцем в небеса, - Говорит всем, что ты, - палец передвинулся на капитана, - Его сын. Ну, мы, конечно, верили все, бог как никак, и все удивлялись, как это он тебя до сих терпит, с твоим умением обделаться в любой ситуации. Даже разговоры пошли всякие, ну сам понимаешь, каждому приятно, когда шеф дураком кажется. Что-что?
- При чем тут шеф? - промямлил уязвленный капитан.
- Как это при чем? Он же у нас един в трех лицах: сам себе отец, сам себе сын, ну и соответственно святой дух. Этакий тиранический триумвират. Ты никуда не спешишь? - неожиданно ласково спросил старец.
- Нет.
- Вот и прекрасно! Поболтаем немного. - говоря это, старец удобно уселся в воздухе. - Понимаешь, давно не говорил с глупыми людьми. От этого сам себе кажешься еще умнее. Так о чем я? Ах да, о троице. Вот никак не могу понять, почему именно трое? Для шахмат слишком много, один лишний, для бриджа одного не хватает. Что глазками крутишь? Они там, наверху, заядлые картежники, постоянно в карты режутся. А крик какой подымают! Особенно святой дух жульничает. Из-за него и придумали этот бридж, будь он проклят, вечно четвертого ищут. А у меня же счастье такое - именно я им на глаза попадаюсь. Отказываться нельзя, такое у нас не прощают, и вот сидишь, бывает, веками все эти шлемы разыгрываешь, торгуешься, как на базаре, взятки прикидываешь, очки считаешь. Ужас! А ведь я люблю подвижные игры, на свежем воздухе. Скачки обожаю - жуть! Ты коней любишь?
- Да. - соврал капитан.
- Врешь ведь! - с укоризной сказал старец. - Хотя мне это как-то до одного места. Что ты можешь понимать в н а ш и х лошадях, а? Эх, все удовольствие испортил, а я же с тобой как с нормальным человеком. Весь в папашу. Короче, надоело мне тут языком трепать. Я сделал свое дело, я могу уходить. Чего мычишь?
- Я не понял! - проорал капитан еще раз.
- Что ты не понял? Я же тебе на твоем родном языке объяснил, что тобой наверху недовольны. Лично мой совет, если поверишь: побыстрее все заканчивай, без глупостей, не позорь папочку. У старика нервишки не очень. Ну чего, чего тебе еще?
- Я не помню, что должен сделать. - честно сказал капитан. Старец посмотрел на него долгим внимательным взглядом, почесал затылок и вдруг расхохотался:
- Ну юморист! Ну умора! А ты, парень, молоток! Я чуть и вправду не поверил! А-ха-ха! Склеротиком прикинулся! Вот дает, а?! Ладно, шутник, когда вернешься наверх, я тебя к нашим, в Жокей-клуб отведу. Поговорим, посмеемся! А-ха-ха-ха!! Не помню, говорит! Ну пока, удачи тебе, и до скорого свидания! - с этими словами старец растворился в воздухе.
Мир обрел движение. Заорал кок, прикрываясь рукой, штурман наконец упал на песок, погасла искорка в дыму над ожившим костром. Море с ленивым рокотом лизнуло берег волной и, словно смутившись, отбежало, но лишь для новой атаки. Капитан опустился на мокрый берег и закрыл глаза, подумав свое старое, доброе "Боже, храни королеву!".

51

- Как это "не человек"? - спросил я.
Джо поколебался с полминуты, потом, решившись, сделал отгоняющий жест рукой:
- А-а, черт с ним! Не я сорвал это дело, не мне отвечать. А вам, Джордж, я почему-то доверяю. Тем более, что вы здесь совершенно ни при чем. Спрашивайте что хотите, отвечу как смогу.
- Джо! Если у вас могут быть неприятности, я могу забыть этот разговор. - предложил я.
- Мистер Блекмейл! Давайте перестанем играть в благородных джентльменов, попивающих бренди в загородном клубе. Мы не на пикнике, а в дикой стране, где человеческая жизнь стоит меньше ваших сапог, даже поношенных. - довольно нервно заявил бородач. – Я сказал, что отвечу на ваши вопросы. Слов на ветер я не бросаю. А если вам неинтересно, то так и скажите. - Джо повернулся ко мне, некоторое время смотрел в глаза, потом, переведя взгляд на небо, негромко добавил:
- Извините, конечно, за резкость.
- Мистер Блексмит! - таким же тоном заговорил я. - Хочу чтобы вы знали: я ни в кого не играю, не играл и не собираюсь. Это во-первых. Во-вторых, я не хуже вас знаю, где нахожусь. А в третьих, Джо, мой вам совет: будьте самим собой. Вам не подходит официальный тон. Вы же простой хороший парень, добрый и чувствительный, а сейчас вы выглядите как Мазарини инкогнито. И последнее: извиняю вас за резкость. Я вижу, вы не поняли смысла моих слов. А я просто не желал проблем с завтрашним днем.
- Что за завтрашний день? - подозрительно осведомился Джо.
- А вы не обидитесь? - спросил я.
- Постараюсь.
- Так вот: я не выношу, когда человек сначала делится с тобой каким-нибудь секретом, а рассказав, начинает об этом жалеть, требует поклясться, что никто об этом не узнает и так далее. В такие минуты начинаешь чувствовать себя величайшим болтуном, и начинаешь ненавидеть этого человека и самого себя, жалеть, что знаком с ним, что вообще родился на свет, что не умер маленьким и так далее. Обычно все кончается тем, что напьешься, переживая, как сапожник, набьешь морду случайному, ни в чем не повинному прохожему или сцепишься с караулом у королевского дворца. Один мой друг в таком состоянии ворвался в женский монастырь и попытался изнасиловать настоятельницу. Э-эх, не повезло бедняге...
- Его схватили? - полюбопытствовал Джо.
- Да. - грустно ответил я.
- На сколько его осудили?
- О, Джо, все было гораздо хуже. На крик аббатисы ворвались остальные монашки, скрутили моего друга и затащили в келью глубоко в подвал. Три недели его насиловали самым немыслимым образом, а когда он совершенно обессилел, бросили в выгребную яму в пригороде Лондона в надежде, что тот утонет. Но они не знали, что друг был чемпионом Кембриджа по плаванию. Он выжил, правда, неделю к нему можно было подойти только с надветренной стороны. И что самое печальное - ему никто не верил, даже родная мать. На этой почве он свихнулся и основал тайное общество антимонашкистов, первым и единственным членом которого остается по сей день. К его чести надо заметить, что борется он только ненасильственными методами. Пишет листовки, воззвания и памфлеты антиженскорелигиозного содержания, размножает их на печатном станке собственной конструкции и распространяет по почте. Еще он открыл школу выживания, пригласил на презентацию кучу политических деятелей и прочел речь, в которой призвал всех записаться к нему. Все было бы хорошо, но подвыпивший королевский прокурор неосторожно спросил, для чего им это делать. "Я научу всех вас, - ответил мой друг, - как выплыть из дерьма, в которое вы можете попасть в любую секунду!" Почти все присутствующие страшно обиделись, поняв его благородный порыв в переносном смысле, подвергли беднягу обструкции и гордо удалились, растащив все столовое серебро. На следующий день газеты писали о хулиганствующем меценате, пытавшемся облить фекалиями лучших представителей общества. Кто-то даже подал в суд, но дело замяли, испугавшись международной огласки.
- Школу закрыли? - с интересом спросил Джо.
- Нет, она функционирует по сей день. Во дворе выкопали большой бассейн, провели к нему стоки из всех окрестных канализаций, и там проводятся ежегодно чемпионаты, на которые собираются голодные бродяги. Дело в том, что приз за победу - сто фунтов стерлингов, второе место - пятьдесят, третье - двадцать фунтов. За такие деньги они охотно плещутся в дерьме, к тому же для участников готовится трехразовое питание. Чемпионаты стали популярны среди Лондонской "золотой молодежи", билет на трибуну стоит сорок пенсов, в ложу - восемьдесят. Есть тотализатор, буфет, бар с напитками, в общем как на ипподроме. Кстати, там подают отличное фирменное пиво под под названием "Облегчение монашки". Друг гребет деньги лопатой, перед нашим отъездом я слышал, что он скупил соседний дом и собирается открыть варьете "Дерьмовая рыбка" или "Мулен мерд", не знаю уж, какое имя он выбрал. Вот так-то, мистер!
- Так он стал богачом!
- Да, но каждый его пенс пахнет калом. Кстати, Джо, где здесь этот, как его...
- Отхожее место?
- Вот именно. Я уже третий день терплю.
- О Господи! Вот это нервы.
- При чем здесь нервы? У меня прямая кишка уже размером, наверное, больше китовой, а мочевой пузырь вмещает галлона три, не меньше.
- Джордж, бедняга, и вы три дня выносите эту пытку?
- Ну, не совсем. Прошлой ночью я помочился в окно, но не решился высунуть туда задницу - в кустах что-то подозрительно шуршало, а я не хочу рисковать собственным задом в прямом смысле. Так где, вы говорите, этот приют печали?
- На заднем дворе, в левом дальнем углу. Кстати, захватите с собой бумагу.
- Спасибо за совет! - я похлопал Джо по плечу и бросился на спасение собственного организма.
Туалет я нашел в основном по запаху и громкому жужжанию мух. Их было, наверное, несколько тысяч, вели они себя наглее Лондонских нищих в день святого Валентина. Трудно передать словами мерзостное ощущение от сотен мух, ползающих по твоей голой заднице и пытающихся забраться всюду. Еще хуже понимание того, что на лицо тебе садится муха, только что сидевшая на чьих-то испражнениях. Правда, удовольствие от процесса облегчения стоило этих мук. Я почти стонал от наслаждения.
Подтеревшись и покинув негостеприимный дворец с мухами, я собрался помыть руки, но ни колодца, ни бочки с водой нигде не было. Я в недоумении порыскал по двору, и уже собирался бросить поиски, когда услышал женский голос, зовущий меня по имени.
- Да? - отозвался я, оглядываясь.
- Я здесь, в кустах! - по голосу я узнал дочку старейшины.
- В каких кустах? - негромко позвал я.
- Прямо перед тобой!
Обойдя кусты, я действительно обнаружил кудрявую любительницу плотских утех.
- А это ты, моя Джульетта! - поприветствовал я.
- Меня зовут Дафна, я же сказала! - обиженно надула губки девушка. - Что ты здесь искал?
- Воду, руки помыть.
- Колодец за домом, справа. А я уже соскучилась. - невинным тоном произнесла она и подошла поближе. - А ты?
- Конечно! - молодецки пробасил я и провел ладонью по ее щеке. Внезапно в мотне у меня завозилась муха, но успевшая, видимо, вовремя вылететь из надеваемых штанов. Чисто рефлекторно я схватился пятерней за промежность, другой кистью сжав шею Дафны.
- Подожди, не сейчас и не здесь! - громко прошептала она, упершись руками в мою грудь и дернув головой. - Я тоже хочу, но днем нельзя!
- Почему? - возмутился я, ощущая истерическое желание расхохотаться: муха, барахтаясь, нещадно щекотала мои мудья.
- Что почему? - не поняла Дафна.
- Почему это ночью можно, а днем нельзя? Это что, местный обычай? Неписаный закон?
- Нет! Просто днем могут увидеть!
- О Всевышний! - разозлился я не на шутку, - Всю ночь какой-то тип торчал у твоего окна, не пропустил ни секунды нашего шоу, даже аплодировал простукиванием по стеклу, и ты абсолютно не стеснялась! А теперь заявляешь, что нас могут увидеть! Да про нас знают, наверное, не только вся деревня, но и в столице! - я наконец нащупал муху и раздавил.
- Дурак ты! - оскорбленно сказала девушка. - Про нас никто ничего не знает, если, конечно, ты не рассказал. А если отец что-то пронюхает, он тебя убьет. Вот так! А за окном ночью был Прушка, он любит смотреть на такие вещи.
- О святая Мария! - я был поражен. - Ты серьезно?! Погоди, я правильно понял: все, что было вчера, вся эта любовь и страсть, все это только для того, чтобы какой-то тип развеял свою скуку? Мама, мне дурно!!
- Тихо, тихо! Ничего подобного, он пришел случайно, и сразу постучал в окно, а когда я не ответила, все понял и не стал мешать. Просто посмотрел немного и все. Кстати, он сказал что ты хорошо двигаешься.
- Все ясно! - сказал я. - Я сплю, и все это мне снится.
- Думай что хочешь. - ответила Дафна и потрепала мои волосы, - Только ночью просыпайся и обязательно приходи. Как только все улягутся, сразу, дверь будет открытой. Ну, я пошла! Придешь?
Я молча кивнул головой и проводил глазами ее стройную фигурку.
Вернувшись, я нашел Джо в подавленном состоянии.
- Что случилось? - встревожился я.
- Вот. - коротко ответил он и протянул мне листок бумаги. Текст гласил: "Блексмит, не будьте дураком. Уходите вместе с остальными. Прушка. P.S. Кстати, Камингс уже на обратном пути."
- Ну и что это значит?
- То, что вы были правы: он контролирует ситуацию.
- Ну это я давно понял. А как к вам попал этот листок?
- Прилетел. Я не шучу, он действительно прилетел с той стороны улицы, причем попал мне в лоб. Обернутый вокруг камня.
- Да-а, Прушка не шутит. - покачал я головой.
- Какие тут шутки, живым бы вылезти из этой карусели!
- Знаете что, Джо, если вы не передумали, расскажите-ка мне про этого Прушку. А то я умираю от любопытства. Могу даже поклясться или дать подписку о неразглашении тайны.
- Да какая теперь тайна! - Джо скривил губы. - Пять к одному, что эту тайну похоронят вместе с нами в этой гостеприимной земле. В общем, рассказ будет долгим, но вы, я надеюсь, никуда не торопитесь?
- Абсолютно нет.
- Тогда слушайте.

52

Капитан проснулся от стука. Почти рассвело, стояла полная тишина, нарушаемая лишь негромкой неритмичной дробью. Оглянувшись, он обнаружил себя лежащим на мокром от утренней росы песке и понял: стучат его зубы. Да и весь он мелко дрожал как дрожат те мелкие, крысоподобные собачонки, так любимые старыми девами. Капитан вспомнил, как однажды, будучи у любовницы, сел на такую шавку и, подскочив от короткого собачьего визга, обнаружил на кресле трупик с вылезшими из пасти кишками, как, не растерявшись, выкинул останки в окно и даже успел положить на сиденье вышитую крестиком подушку, прикрыв пятна. В тот день он был в ударе, довел свою пассию до изнеможения в постели, а она все спрашивала, чему он постоянно улыбается. До утра бедная женщина так и не вспомнила про свою собаку, а он никогда к ней больше не приходил.
Коротко усмехнувшись, капитан оглянулся. Он лежал рядом с потухшим костром, неподалеку, обнявшись как братья и согревая друг друга, спали кок со штурманом. "Братья, - подумал капитан, - два брата: Авель и Кайн. Каин убил Авеля не потому, что изначально того ненавидел, на это его толкнула ревность. Ревность и страх. Вот странная вещь: страх потерять любовь бога оказался сильнее страха божьей кары. Непонятно. Бог учит любви, а его дети тем временем калечат и режут друг друга во имя этой любви. Как говорил тот старик? Все мы дети Божьи, да и сам бог приходится себе сыном. Да, странная ситуация."
Мысли его прервал громкий стон, испущенный штурманом, сидящим на песке и сдавливающим виски ладонями.
- Ричард, ты в порядке? - негромко спроисл капитан.
- Голова раскалывается. - пожаловался штурман. - Чем это вы меня тюкнули?
- Не знаю. - честно соврал кэп. - Я сам не понял.
- Может, камнем?
- Вроде нет. Откуда здесь камни?
- Тоже верно. Сплошной песок, мать его!
- Значит, кулаком?
- Нет, кое-что помню. Я хотел пришить этого психа. - штурман посмотрел на спящего кока, плюнул ему в лицо и вновь схватился за голову. - М-м, как больно! Так, а потом вы вскочили, что-то затрещало, потом не помню. А проснулся я оттого, что этот идиот меня обнимал и гладил. - штурман сделал еще один меткий плевок. Кок прикрылся рукой, пробормотал "дождь" и повернулся на другой бок.
- Вот, пожалуйста! - с раздражением срезюмировал штурман. - Хоть бы хны. Ни головной боли у него, ни голода, ни холода не чувствует. Выспится и снова продолжит нам мозги полоскать. Ненавижу! - штурман попытался встать, но со стоном опустился обратно.
- Слушай, сынок, что на тебя нашло?
- Кэп! Вас бы так тискали!
- Тебе же это нравилось. Или нет?
- Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку!
- Ого! Ричард, ты меня удивляешь! - поднял брови капитан.
- Чем же это? Тем, что не трахаюсь с коком? Могу объяснить: он мне не нравится.
- О Боже, у тебя прямо мания выставлять напоказ свою педерастию! Я про латынь.
- Какую латынь? - не понял штурман.
- Ну, то, что ты сказал про быка и Юпитера - это латинское выражение. Квод лицет йови, нон лицет бови. - процитировал капитан.
- А-а. Не знал, клянусь. Так говорил шкипер с "Роял Син". Он не давал никому трахать юнгу, а сам дрючил его по три раза в день. А когда мы заставали его врасплох и намекали, что все это свинство и надо бы поделиться, тогда-то он и вспоминал про быка, а потом крыл всех по матери и гнал из кубрика. Дурак, сам себя погубил.
- Подхватил что-нибудь?
- Да! - усмехнулся штурман. - Безносую с косой. Однажды вышел в ночную вахту и исчез с корабля посреди океана. Мы еще смеялись, что он, мол, дезертировал и перешёл на китов. А юнга сбежал от нас в Нью-Йорке. Не выдержал нагрузки! - штурман коротко рассмеялся и опять сжал виски.
- Дэ густибус нон диспутандум! - задумчиво произнес капитан.
- А это что значит?
- О вкусах не спорят.
- Латынь?
- Да.
- Кэп, откуда такие знания? Может вы тоже, как этот, - штурман показал глазами на кока, - в хоре пели и Писание учили?
- Нет, сынок, все гораздо проще. У меня была одна, дочка учителя. Он ее заставлял зубрить все эти латинские поговорки, а она в отместку не отказывала ни одному мужику. А когда кончала, орала на латыни. Я с ней три месяца жил, вот и изучил кучу фраз, типа "когито, эрго сум" или "бэллум омниум контра омнэс". Но чаще всего я сообщал "дикси", на что она реагировала чем-нибудь типа "экце хомо!", "итэм!" или, когда не успевала, упрекала меня словами "фэстина лэнтэ". Хорошее было время! Потом я ушел в море и больше ее не видел. - капитан мечтательно замолчал.
- И что они нашли в этих бабах? - пробормотал штурман, встал и вихляющей походкой пошел к палатке.
- Куда это ты? - осведомился капитан.
- Надеюсь доползти до бочки с ромом. - не оборачиваясь, ответил штурман и скрылся под брезентовым пологом. Через несколько минут он появился с огромной кружкой в руке, сел рядом с капитаном, с шумом отхлебнул и объявил:
- Народное средство против головной боли. Не желаете?
- Нет. Хочешь, подлечу? - спросил капитан, поднимая руку.
- Ну уж нет! - резко отодвинулся штурман. - Я тут вспомнил, как вы меня отрубили. Молнией, точно?
- Вообще-то да. Но я случайно!
- Ага, случайно! Одному моему знакомому друг отстрелил яйца, а потом на суде все доказывал, что сделал это случайно. И удивился еще, что ему никто не верит. Случайно! Да кто вам поверит, что вы случайно молнии пускаете, случайно попадаете в меня, а не в этого психа! - штурман снова плюнул в кока, но промахнулся и лишь махнул рукой, - И после этого вы хотите, чтобы я вам лечиться доверился? Ни фига! Вот лучшая микстура! - он потряс кружкой и вновь отпил. - Лечите лучше его. Может, мозги у него заработают. А я пас.
- Как хочешь. - пожал плечами капитан.
- Вот именно! - разозлился вдруг штурман. - Как хочу. Как я хочу! Я! Как захочу, так и будет! Ясно?
- Успокойся, Ричард! Что за буйные припадки?
- А ну вас всех! - буркнул штурман, поднялся и побрел к лесу.
- Ты куда? - с тревогой спросил капитан.
- Отлить. - заорал штурман и скрылся за кустами.

53

- Все это началось в 1790 году. Некто Эфраим Джессельтон, владелец и капитан трехмачтовой "Святой Анны", энтузиаст-исследователь океанских глубин, привез своему другу, ученому-химику из Абердина, большую, галлонов в шесть бутыль воды странного голубовато-серого оттенка, с большим, чем у обычной, удельным весом и попросил разобраться в ее свойствах. По его словам, он добыл эту воду с глубины в 19 тысяч фунтов батометром собственной конструкции, из океанской впадины на 40’22” южной широты и 39’30” восточной долготы, и эта вода совершенно чудесным образом заживляет любые раны, а глоток-другой ее вызывает необычайный прилив сил. Химик, сославшись на занятость, пообещал начать работу через неделю. Капитан Джессельтон откланялся, сказал, что зайдет через 10 дней, но больше не появлялся.
Химик почти забыл о капитане, но однажды наткнулся на бутыль и решил проверить, что за "живую воду" хранит эта емкость. На первый взгляд кроме цвета и веса ничего странного в ней не было, но, вспомнив слова Джессельтона о приливе сил, ученый рискнул выпить полстакана. Минут через 5 он ощутил бодрость, близкую к опьянению, прямо-таки, как говорится, "огромную жизненную радость". Заинтересовавшись, химик слегка порезал палец и капнул на него "водой". Результат был поразительный: рана затянулась на глазах. Изумленный до глубины души, ученый продолжал экспериментировать: найдя в мышеловке полудохлую мышь, он поместил ее в стеклянную банку и полил жидкостью из стакана. Через час мышь бодро бегала по дну банки, совершенно забыв о перебитом позвоночнике. Кроме того, у нее за это время вырос довольно длинный мех.
Последний эксперимент, поставленный ученым в одиночку, вызвал у него шок: отрезав у мышки заднюю лапку, он бросил зверька в стакан с остатками воды. У грызуна выросла новая! Он был бы рад ошибиться, но на столе перед ним лежала окровавленная, его собственной рукой отсеченная конечность, а в стакане энергично плавала абсолютно целая и здоровая мышь, слегка похудевшая и еще больше заросшая.
Химик, по его собственным словам, долго молился, но быстро опомнился. У него хватило здравого смысла накрыть стакан стеклом, прижать полным сочинением Естественной истории Плиния-Старшего и биографией Галена, опечатать лабораторию и, не мешкая, отправиться в столицу. Там он добился приема у председателя Королевского Ученого Совета и все ему рассказал. Сначала тот, конечно, не поверил, даже собрался вызвать полицию, но повторенный на его глазах опыт с порезом пальца подействовал лучше любых слов: председатель вызвал трех, как он выразился, "самых надежных и преданных королеве" членов Совета, обрисовал ситуацию, собственноручно порезал и вылечил многострадальный палец химика и приказал немедленно отправляться в Абердин.
В лаборатории мыши не оказалось. Обломки стакана и книги были разбросаны по столу, кожа на стоящем у окна кресле почти съедена, а в полу было выгрызена дыра величиной приблизительно с кулак взрослого боцмана. Двое из трех надежных и преданых засомневались и потребовали повторить эксперимент с мышью, но в Лондоне и в их присутствии. Председатель согласился, пообещав химику лучшую лабораторию Совета, и все пятеро, захватив бутыль с драгоценной влагой и отведав хозяйского рома, вернулись в столицу.
В дороге решали, кого следует уведомить о происходящем. С тем, что крайне важно пока-что держать все в тайне, были согласны все. Из лиц, вызывающих доверие, не вызывала споров лишь королева, остальные отвергались тремя и более голосами против одного. Химик в споре почти не участвовал, лишь раз предложил привлечь к опытам какого-то Дженнера, на что возмущенный председатель ответил, что тогда лучше сразу отдать бутыль русским или лягушатникам-бонапартистам.
Так и не сойдясь во мнениях и перессорившись, они прибыли в Лондон, направились, несмотря на ночь, прямо в здание Ученого Совета и, повелев изумленному сторожу принести живую мышь, заперлись в химической лаборатории. Сторож, пораскинув мозгами, сделал вывод, что джентльмены не только перебрали бренди на пикничке, но и собираются продолжать, закусывая мышатиной. Главным аргументом в пользу этой догадки была объемистая бутыль, торжественно занесённой внутрь председателем. Справедливо решив, что свиной окорок и вкуснее, и полезнее мышиного, сторож разбудил хозяина соседнего паба и через десять минут стучался в лабораторию с огромной кастрюлей в руках. Очнулся он лишь к утру, весь в синяках и со злосчастной кастрюлей на голове.
Расправа со сторожем обострила ум председателя, он внезапно вспомнил, что в кабинете его заместителя стоит аквариум с тропическими рыбками. Не мешкая, взломали дверь кабинета, перетащили довольно большой сосуд в лабораторию и приступили к опытам.
Пока химик скупо наполнял до половины реторту, один из надежных пытался отрезать плавник с трудом пойманной рыбешке, но руки и нервы изменили, и он случайно перерезал ее пополам. Махнув в отчаянии рукой, другой член Совета закинул половинки в реторту, сопроводив их парой неприличных выражений. Председатель, почувствовав слишком сильный накал страстей, попытался разрядить атмосферу словами "а не поесть ли нам свининки, джентльмены?" Собрали разбросанные по полу копчёности, сполоснули и принялись грызть, не прекращая спора о достойных знать тайну. Вспыхнувшую было сору председатель утихомирил раздачей ароматных сигар, позаимствованных из кабинета заместителя. Некоторое время все молча пускали дым, потом разговор вновь закрутился вокруг привлечения к работе других членов Совета, но всех прервал сдавленный крик химика. Он стоял с открытым ртом, испуская нечленораздельные звуки, и показывал на реторту, в которой бодро плавали целые рыбки.
Около часа пять человек молча наблюдали за бесконечными кругами, которые описывали гуппии. Первым опомнился председатель: он приказал наполнить "живой водой" еще одну реторту, а остатки в бутыли запечатать сургучом и запереть в несгораемый шкаф. После этого приступили опытам. Из первых экспериментов выяснилось, что:
1. "Вода" обладает сильнейшими регенерационными свойствами.
2. Из одной разрезанной пополам на три или более брошенных в "воду" частей рыбки появляется соответственно две, три и т.д. новых рыбок, общим весом равные исходной (химик потребовал упоминания закона Лавуазье).
3. При простом смачивании обрубков их края просто затягиваются, при этом выживает лишь часть с сердцем и жабрами.
4. "Вода" не теряет своих свойств при разбавлении в пропорции 1:1, 1:2, 1:5 и даже 1:10 обычной дистиллированной (другой разбавлять не решались), при этом раствор необходимо время от времени перемешивать, т.к. более тяжелая "живая" вода опускается вниз.
5. Брошенный в "воду" раздавленный таракан восстанавливается за 15-30 минут в зависимости от величины.
6. У тараканов в "воде" вырастают оторванные усики и лапки, но из усиков и лапок не вырастают тараканы. То же касается и мух.
7. Погружение в "воду" кисти человека сопровождается чувством покалывания (как будто отлежал! - сказал рискнувший поэкспериментировать на себе председатель) и удлинением ногтей.
8. Смачивание "водой" лысины председателя вызвало бурный рост волос и неописуемую радость подопытного.
9. С брошенным в "воду" кусочком окорока ничего не произошло.
10. На неорганические предметы "вода" никак не действует.
11. Принятие "воды" внутрь вызывает состояние, по словам выпившего три унции председателя, "радостной, труднообуздываемой эйфории".
12. Необходим опытный и лояльный биолог для опыта на животных.
К моменту принятия последнего пункта в дверь настойчиво постучали. Ворвавшийся затем заместитель истерическим тоном потребовал объяснить, что тут происходит, где его рыбки и сигары, на что председатель сообщил, что происходящее здесь не его собачье дело, сигары они выкурили, а рыбок он может забирать хоть сейчас. Заместитель, подойдя к аквариуму, испустил дикий крик: вода буквально бурлила от огромного количества малюсеньких, в спичечную головку величиной, беспорядочно мечущихся гуппий. "Что это?" - спросил он слабым голосом, на что один из надежных и преданных невинно ответил "Это Броуновское движение" и успел вовремя подхватить упавшего в обморок аквариумиста.
В последующие пять минут было принято несколько постановлений организационного характера, как-то: в первую очередь обеспечить максимальную секретность работ; немедленно сообщить о происходящем королеве; не оставлять ни на секунду без присмотра лабораторию; привести все в порядок. Председатель начал действовать с последнего пункта: вызвав сторожа, с опаской к нему приблизившегося, он дал ему полфунта и повелел убрать аквариум вместе с его владельцем к чертям собачьим, привести уборщиц и выдраить лабораторию до зеркального блеска. Через 20 минут забывший все обиды сторож отрапортовал, что "все исполнено в лучшем виде"; председатель, дав ему еще полфунта, повелел никого не впускать и не выпускать без его ведома и укатил во дворец, прихватив одного из надежных и остатки жидкости в реторте. Провожавшему с поклонами сторожу он шепнул "при необходимости применяйте оружие!", на что старый солдат встал по стойке "смирно" и отдал честь.
Через час посланцы вернулись в сопровождении немолодой толстушки в жемчугах и золоте, смахивающей на королеву-мать, и подозрительного типа с приклеенной бородой, профилем назойливо напоминающего главу палаты лордов. Вставшего наизготовку сторожа председатель успокоил словами "эти со мной!", пояснил спутникам, что "это шеф службы безопасности", собственноручно открыл двери лаборатории и с поклоном пригласил гостей внутрь. Что происходило внутри, в отчете не указано, но после ухода посетителей на нужды Ученого Совета был выделен миллион фунтов стерлингов, лабораторию стали охранять не хуже королевской казны, присутствующим запретили покидать помещение, а к работам привлекли двух лучших биологов Британии. Вы не устали?
- Нет, нет, Джо, я внимательно слушаю.
- Хорошо. Так вот, далее в секретном отчете шло описание экспериментов на насекомых, рыбах, пресмыкающихся и животных. Выяснилось, что сама "живая вода" почти не тратится, лишь испаряется, да и то очень слабо; она играет роль катализатора всех этих "чудес". Интересно, что млекопитающие реагируют на "воду" иначе, нежели рыбы и змеи: те же самые мыши, разрезанные пополам, прекрасно регенерируют, но та половина, в которой головной мозг вырастает заново, оказывается совершенно неприспособленной к жизни; зато особь, развившаяся из основной, передней половинки, становится необычайно агрессивной, сильной и хитрой. Однажды такая мышь, сбежав, загрызла кошку и сильно покалечила одного из биологов, пытавшегося его поймать. Мышь с трудом пристрелили, биолог вылечился все той же "водой" и, кстати, чувствовал себя гораздо лучше, чем до ранения.
Также выяснилось, что "переднеполовинчатые" особи намного активнее в сексуальном плане, но абсолютно бесплодны. На наше, честно говоря, счастье.
- В каком смысле? Хотя, если задуматься, семейство кровожадных мышей вещь не очень-то приятная.
- Если бы только мышей! Погодите, я просто рассказываю все по порядку. Короче, опыты проводились почти год, материала было накоплено томов на двадцать, и в один прекрасный день в лабораторию доставили внушительного размера ящик со множеством небольших дырочек. Внутри сидели две небольших мартышки. На удивленный вопрос химика председатель пояснил, что Королевский Совет Безопасности отдал приказ продолжить эксперименты на человекообразных. Один из биологов отказался, после чего исчез из лаборатории. Позже газеты писали про "непонятное самоубийство известного биолога". Остальные приступили к работе. Через три-четыре месяца в объемистом отчете сухо сообщалось, что "вода" прекрасно выращивает отрезанные носы, уши, хвосты, пальцы, лапы и остальное, причем организм набирает потерянную на регенерацию массу за несколько дней. Председатель отвез отчет в Совет Безопасности, вернулся с синяком под глазом и потребовал, правда, извиняющимся тоном, более серьезных опытов. Никому не захотелось повторять судьбу председателя, а тем более биолога, пошла вторая очередь экспериментов. Неделю спустя затребовали еще пару обезьян, потом еще и еще. Через полгода Совету Безопасности сообщили следующее:
1. Регенерации отдельных ран и конечностей у обезьян происходит за 0.5-8 часов, в зависимости от массы регенерируемой части тела.
2. Регенерации не поддаются глазные яблоки, яички /яичники/ и головной мозг, в отличии от спинного, подчиняющегося общим принципам; эти органы вырастают заново, но почти не функционируют.
3. Сердце и легкие регенерируют плохо, в большинстве случаев эксперимент кончался летальным исходом (до 94%), в случае выживания подопытного животного наблюдается: при повреждении сердца - общая вялость, при повреждении легких – постоянный сильный кашель.
4. Из задней части разрезанных пополам животных получаются дистрофичные, абсолютно нежизнеспособные уродцы.
5. Регенерация туловища с жизненно важными органами возможна за 3-28 часов, скорость ее зависит от возраста (прямая пропорция), непременное условие - неприкосновенность мозга, сердца и легких; при этом в первую очередь восстанавливается кишечник и подопытное животное необходимо постоянно подкармливать, что дает возможность исключить общее истощение исходной части тела.
Джо замолк.
- И это за полгода? - удивился я.
- Это вкратце. Сам отчет представляет из себя стопку папок высотой ярда в полтора, там протоколы всех экспериментов. Они работали каждый день, ставили по два-три опыта в сутки. Вот это люди!
- Да! - поддержал я, - А что дальше?
- На этом бумаги "тайного отчета" кончаются. Могу еще добавить, что химик так и не смог определить, в чем отличие "живой" воды от обычной. Она была пресной, хотя и добытой из океанских глубин; в ней не было никаких явных примесей и разлагалась она на самые прозаические водород и кислород по всем известной формуле. На второй год работы он почти свихнулся, начал надоедать всем сообщениями типа "а вы знаете, что две молекулы аш два о тяжелее, чем две молекулы аш два о" и тому подобными, в конце концов его сняли с работ и посадили в психушку, где он с наслаждением рассказывает всем про секретные эксперименты, а во сне плачет и зовет свою "первую волосатую мышку". Она ушла ненадолго, но скоро вернется, прогрызет пол и мы все убежим! - уверяет он соседней по палате, награждающих его тумаками.
- Это тоже было в отчете? - с улыбкой спросил я.
- Нет, просто я был там, проверял кое-какие факты. А до этого я встретился с одним из участников опытов, биологом.
- Покойным?
- Со вторым. Он и рассказал мне остальное:
Председатель снова отправился во дворец, прижимая к себе новый отчет, и задержался там на несколько дней. Появился он поздно ночью, молча сел, закурил сигару, швырнул ее, поперхнувшись дымом, в окно, и угрюмо сообщил, что Совет Безопасности потребовал экспериментов на людях.
С полчаса все обалдело глядели друг на друга. Вдруг один из членов Ученого Совета, сказав "к этому все и шло, но я в этом больше не участвую!", вышел из лаборатории. Секунд через пятнадцать послышались крики, потом выстрел, двери открылись, вошел мужчина в черном, наглухо застегнутом плаще и, показав на заброшенного вслед за ним окровавленного "надежного и преданного", коротко приказал "Начнете с него!", обвел всех тяжелым взглядом и ретировался. Последовал звук запираемых засовов.
Председатель бросился к телу, влил в рот умирающего несколько глотков из стоящей на столе мензурки, остатком, разорвав одежду, полил рану на груди. Кожа быстро затянулась, не осталось даже следа, но раненый так и лежал, не открывая глаз, лишь хрипло дышал.
Прождав минут двадцать, председатель внезапно заявил, что во всем виноват он. "Ты то здесь при чем?" - спросил кто-то. "Сначала у меня появилась мысль пристукнуть химика, а воду оставить себе! ответил тот, - Так и надо было сделать. И он бы не пострадал!"
"Поздно теперь об этом!" - сказал биолог. Председатель стал нервно подергиваться, бросился к лежащему, потряс его, позвал по имени, даже заплакал. "Я умер?" - спросил вдруг раненный глухим голосом. "Нет, ты живой, живой!" - радостно закричал председатель, на что тот отозвался "Жаль!" и вновь затих.
Часа через два он резко сел, позвал председателя и потребовал сигару. "Кто никогда не умирал, тот никогда и не поймет, какое это счастье - жить!" - провозгласив сию истину, недавний труп бодро поднялся и, раскрыв буфет и вытащив оттуда огромный окорок, надкусил его. Минуты три прошли в полной тишине. "Присоединяйтесь, друзья мои! - пригласил раненный остальных, - Поверьте мне, в этом есть свой глубокий смысл!" "В чем?" - спросил биолог. "Ну уж вы-то, как профессионал, могли бы догадаться! – рассмеялся восставший из мертвых. - В еде, конечно! Поймите, мы же не просто едим, жрем, закусываем, - мы священнодействуем! Мы даем себе винтики и шестеренки, которыми организм заменяет изношенные! Извините, конечно, за сравнение, но отец мой был часовщик. Мы поддерживаем процесс своей жизни! Да, кстати, знаете, какое это чувство - воскрешения? Это, наверное, и есть то счастье, о котором пишут и мечтают. Эх, да ради этого можно умереть еще раз. Ну в общем, я решился! - стукнув кулаком по столу, воскресший повернулся к председателю: - если нужны опыты на человеке, то у вас есть доброволец - это я! Можно начинать хоть сию секунду. Приступим?" "Давай отложим до утра, а?" - слабым голосом попросил председатель.
Утром двери открылись, мужчина в черном плаще ввел какого-то замухрышку с бледным испуганным лицом, сообщил, что этот человек будет вести все записи, нашел глазами свою вчерашнюю жертву, пробормотал "А, вылечили!", с кривой улыбкой погрозил пальцем и вышел. "Здравствуйте!" - поздоровался замухрышка. Никто не ответил. "А почему вас только пятеро? - поинтересовался он, - Я точно помню, что группа состоит из семи человек". "Погибли при экспериментах. - коротко объяснил воскрешенный, - Ты будешь все записывать? Секретарь, значит? Тогда пиши: опыт по регенерации мизинца левой руки человека. "Человека" подчеркни! - подсказал он, наливая из бутыли в глубокий широкий стакан, - Теперь с новой строчки: сегодняшнее число и точное время". "У меня нет часов!" - растерянно сказал замухрышка. "Идиот, на стене висит хронометр! - грубо прикрикнул воскрешенный и продолжил диктовку: - Произведено отсечение мизинца левой руки добровольца. "Добровольца" подчеркни тоже! - с этими словами он налег ланцетом на палец. Раздался неприятный хруст, замухрышка тонко заверещал, член Ученого Совета со злостью сунул окровавленную руку в стакан. "Ненавижу!" - нервно пробормотал председатель и сплюнул. Дверь открылась, ворвался тип в плаще, с недоумением посмотрел на готового потерять сознание секретаря, тот поспешно выдавил "Все в порядке" и выронил перо. "Тронете его хоть пальцем - убью!" - пообещал плащ и вышел. "Невеста хера не боится! - громко крикнул вслед ему воскрешенный и засмеялся, - Эй, писарь! Очнись! Запиши время и далее: восстанавливается отнятая фаланга, процесс идет активно, у добровольца ощущение покалывания в регенерирующийся части пальца. "Добровольца" подчеркни, кретин!" Замухрышка послушно писал, не реагируя на оскорбления. Вас не раздражают все эти мелочи и подробности?
- Нет, Джо, как раз наоборот, вся история как живая. Давайте, продолжайте без всяких купюр.
- Ладно. Ну, в общем, мизинец у этого добровольца вырос, а отрезанный он приложил к протоколу, от чего секретаря стошнило.
Две недели воскресший издевался над секретарем и собственным телом, а потом они разговорились о чем-то и после этого неожиданно для всех сдружились. Замухрышка быстро привык к крови, даже помогал добровольцу отрезать разные части тела. Еще через месяц он провел на себе пару опытов с порезами, выпил глоток "воды" и оказался весьма умным и интересным собеседником. И все же была разница между ним и остальными: раз в неделю секретарь исчезал на сутки, возвращался со счастливым лицом и долго отвечал невпопад на шутки или просто молчал. Причина его отсутствий выяснилась через три месяца, когда он не появлялся неделю. На вопрос председателя тип в плаще с раздражением пояснил, что "у этого хмыря жена рожает".
Секретарь вернулся после десятидневного отсутствия с каменным лицом, а на поздравления разрыдался. Его долго и безуспешно расспрашивали, в чем дело, потом оставили в покое. На следующее утро он снова исчез, а доброволец собрал всех в круг. "Джентльмены! - сказал он, - Ноэль, ну то есть наш секретарь, рассказал мне что случилось. Его жена умерла при родах, о сын оказался уродом. У него нет ног. Так вот, я посоветовал Ноэлю привести ребенка сюда". "Что?! - вскочил председатель, - Ты имеешь в виду..." "Вот именно. - спокойно ответил воскресший, - Нам нужно продолжать эксперименты, а для ребенка это шанс на нормальную жизнь". "Это же... Это же... Я даже не знаю, как это назвать! - завопил председатель, - это садизм! Это... Это..." "Да? - зло спросил воскресший, - Тогда объясни это его отцу, который готов на все ради спасения ребенка. Вот он вернется сюда с сыном на руках, а ты ему и докажешь, что это бесчеловечно - сделать калеку здоровым. А я послушаю, что он на это ответит, посмотрю, какими глазами он на тебя посмотрит. Поймите одну простую вещь: отец хочет видеть сына здоровым, и ему можно помочь. Я не прошу никого в этом участвовать, все сделаю сам, но я был обязан вам сообщить". "Я помогу, - сказал биолог, - это больше, чем эксперимент, и я хочу помочь". "Спасибо," - коротко прошептал воскресший.
Часа через два в двери вошел бледный больше обычного секретарь, осторожно неся в руках небольшой, обернутый цветастым одеялом сверток. "Молоко принес?" - осведомился биолог обыденным тоном. "Да. Оно внизу, в кэбе. Вы уже все знаете?" - нервно спросил секретарь. "Все в порядке! - успокоил биолог, - Только молока надо много. Галлона четыре". "У меня только один!" – ужаснулся секретарь. "Ничего. Неси, что есть, сюда, потом мигом за остальным, а мы пока начнем." - сказал воскресший. "Без меня? А кто же будет записывать?" - растерянно спросил секретарь. Воскресший силой отвесил ему пощёчину: "Делай что я тебе сказал!" - заорал он, забрал у бедняги ребенка и, положив на стол, распеленал.
Вы любите детей? Представьте себе, насколько этот недельный малыш был прекрасен от пояса и выше, настолько уродлива была остальная часть его тела. От конца грудной клетки начинались грубые складки кожи, тельце треугольником резко сужалось вниз, на ширину в два дюйма и кончалось двумя скрученными конечностями без пальцев, длиной дюйма с три, не более. Ребенок смотрел серьезно, не издавая ни звука. "Начнем?" - хрипло спросил биолог. "Подожди, пусть принесет молоко и уйдет. Не хочу чтобы он тут был, при этом", - тихо ответил воскресший. "Правильно!" - согласился биолог.
Через минуту, когда секретарь, оставив бидон, отправился за остальным, воскресший, лаская дитя, следил за биологом, наполняющим раствором "воды" большую стеклянную кювету. "Готово!" - сказал биолог. "Придержи его," - тихо произнес воскресший, взял скальпель наизготовку, помедлил немного и вдруг, прохрипев "не могу", опустил руку. "В чем дело?" - спросил биолог. "Не могу! – повторил воскресший, - Себя - сколько угодно, а с ним не получается," - и протянул инструмент биологу. Тот с сомнением покачал головой. "У-у, сволочи! - заорал председатель, вскочил с места и подошел к ним, - Дай сюда скальпель!" "Только осторожно!" – умоляюще прошептал воскресший. "Держите ребенка!" - нервно прикрикнул председатель и провел первый надрез.
Больше всего возились с позвоночником. Наконец орущего мальчика опустили в кювету, оставив на поверхности лишь голову. "Молоко! - натужно выдавил держащий ребенка биолог, - И уберите это!" - он кивнул на окровавленные части детского тельца, лежащие на столе. Воскресший засуетился.
Вскоре все было убрано, затихший малыш жадно сосал молоко, остальные сгрудившись, смотрели на происходящее в кювете. Минут через пять из-под детских ребер вытянулся желудок с кишечником; почти тут же его оплела прозрачная сетка кровеносных сосудов; возникла печень, поджелудочная железа; стал вырастать позвоночник, за ним тазовая кость; все это начала затягиваться кожей, но они успели заметить, как сгустилась брюшная аорта и нижняя полая вена, как оседлали их почки с надпочечниками, словно уздой держащие мочевой пузырь. "Молока еще!" - крикнул председатель, воскресший сменил бутылочку.
Дверь открылась, вбежал секретарь с бидонами и бросился к столу. "Уберите его!" - прошипел биолог. "Я хочу все видеть!" - дрожащим голосом сказал секретарь. "Пусть смотрит," - разрешил председатель и, взглянув на воскресшего, шепнул: "Присмотри за ним".
Наконец биолог со словами "Пора, миленький, наружу!" вынул ребенка из кюветы. "А не рано?" - нервно спросил отец. "Нет, - успокоил биолог, - Видишь, ногти начали расти? Самое время!" Мальчика вытерли насухо и вновь запеленали, воскресший торжественно вручил пищащий сверток секретарю. "Вот, хоть одно стоящее дело за два последних года," - сказал он. Секретарь разрыдался. "Вот семейка, а? - рассмеялся председатель, - Что отец, что его сын. Ревут по любому поводу!" "Я... Я... - заикаясь, бормотал секретарь, - не знаю даже, как благодарить... У меня... Я..." "Чем быстрее ты отсюда исчезнешь, тем меньше раз получишь по шее!" - нахмурив брови, прорычал воскресший, но не выдержал, улыбнулся и добавил мягко: "Идите оба домой. Мальцу спать пора". "Вот именно! - согласился биолог, - И найди ему хорошую кормилицу с огромными сиська!" Все расхохотались. "Спасибо..." – закусив губу, прошептал секретарь и вышел. "Слушайте, джентльмены, а ведь я уже два года не трахался!" - с изумлением понял председатель. "А хотелось?" - серьезно спросил воскресший. "Не очень," - честно ответил воздержанец. "Сунь яйца в кювету, может поможет." - посоветовал биолог и похлопал председателя по плечу. Внезапно скрипнула дверь, в лабораторию вошел секретарь с младенцем и опустился на стул. "Ноэль, ты здесь что делаешь? Забыл что-нибудь?" - спросил воскресший. "Нет. - упавшим голосом сказал секретарь, - Они нас не выпускают". "Что?!" – переспросил биолог. "Они нас не выпускают! - повторил секретарь, - Они узнали, что здесь произошло, и запретили выносить ребенка!" "Не может этого быть!" - пробормотал председатель. "Это правда! - настаивал секретарь, - Гейтс сказал, что пришлет женщину для ухода за ним". - он нежно погладил сына. "Гейтс - это тот, в черном плаще?" - полюбопытствовал воскресший. "Да, он тут главный", - сообщил секретарь. "Ну уж нет, с меня хватит! - взорвался председатель, - Я его придушу!" "Погоди, не делай глупостей! - схватил его воскресший, - У меня есть план!" "Какой?" - повернул к нему голову председатель. "Подождите до утра, я все объясню, - воскресший успокаивающе поднял руки, - А пока присмотрим за ребенком. Кстати, как его зовут?" "Питер, - прошептал секретарь, - Как моего отца". "Вот и прекрасно. Ты займись Питером, остальным спать!" - объявил воскресший.
Рано утром в лабораторию заявился Гейтс с отрядом вооруженных людей. "Опыты временно прекращаются! - сообщил он выстроенным у стенки ученым, - Бутыль я забираю, секретарь с сыном пойдут со мной, остальные остаются на месте до дальнейших распоряжения!"
"Все это похоже на средневековую Испанию," - сказал председатель после ухода солдат. "Да, но у нас есть две неплохих новости," - успокоил биолог. "А именно?" - спросил председатель. "То, что мы живы, и то, что у нас есть это!" - биолог показал на кювету, до половины полную водой". "Я, кажется, тебя понял, - наморщив лоб, воскресший сел на стол рядом с кюветой, - Война?" "Нас вынуждают," - пожал плечами биолог. "Я - за!" - решительно сказал воскресший и стукнул кулаком по столу. "Вы что, серьезно?" - удивленно спросил председатель. "Это не вы ли тот сэр, который два года без леди-с? - ласково спросил биолог, - А за этой дверью вас ждут сотни, тысячи женщин! Что вам терять?" "Соглашайтеь! - вступил в разговор один из молчавших до того надежных, - Я с ними, да и он тоже!" - показал он на второго. "Итак, нас четверо," - подытожил биолог. "А-а, черт с ним! - махнул рукой председатель, - Хоть раз в жизни сделаю то, что хочу!" "А не сдрейфишь? - поколол его воскресший, - Силенок хватит?" "Я был чемпионом Лондона по серсо!" - гордо заявил председатель. "О, вопрос снят!" - поднял руки воскресший. "Вот и хорошо! - биолог подошел к полкам и выбрал пять одинаковых бутылок с пробками, - Сейчас размешаем, разольем по емкостям, что останется - выпьем и вперед!" "Что-то мне нездоровится." - сказал председатель. "Через минуту совсем поправитесь, - пообещал биолог, закупоривая бутылку, - Прошу всех к столу!" "Завтрак богов! - прокомментировал воскресший, одной рукой засовывая в карман бутылку, а другой поднося ко рту наполненную почти до края мензурку, - Сколько здесь, кварта?" "Чуть меньше." - успокоил биолог. "А я и не против. В таком деле этой хреновины чем больше, тем лучше. За победу!" - провозгласил воскресший и, не отрываясь, выпил. "За победу!" – поддержали остальные. Минут пять все молчали, потом биолог глядя на загоревшиеся веселым огнем глаза воскресшего, спросил: "Ну что, в атаку?" "Пошли!" - отозвался тот и они бросились к двери.
- Осторожнее, Джо! - воскликнул я, чуть не сброшенный со скамейки молодецким взмахом.
- Ох, извините! У меня дурная привычка размахивать руками во время рассказа. Особенно когда увлекаюсь, то ничего вокруг не замечаю, - смущено сказал Джо. - Простите, Джордж. Я вас не очень сильно задел?
- Нет, все в порядке, - ответил я, потирая зудящее плечо, - Так что там было дальше?

54

С полминуты слышался треск раздвигаемой штурманом растительности.
- Что за крик? - услышал капитан сонный голос кока.
- Ричард отбыл по нужде. - коротко объяснил он.
- А что, была сцена расставания с прощальным салютом? - весело спросил кок и потянулся.
- В каком смысле? - не понял капитан.
- Помните первый пароход в Темзе? Когда он отчаливал, то сигнализировал об этом сиреной, от которой лошади приходили в бешенство и вставали на дыбы, а слабонервные домохозяйки мочились в панталончики! - сообщил кок и залился веселым хохотом.
- Не вижу связи. - кисло сказал капитан.
- Ричард орал не хуже той сирены. - расшифровал кок.
- Не смешно. - подумав, прокомментировал капитан. - Где твои зайцы?
- Какие зайцы? - удивился кок, - А-а, зайцы! Скоро будут.
Капитан с сомнением посмотрел на него, вздохнул и полез в карман за трубкой.
- Ссудите спички, сэр! - попросил кок, складывая ветки для костра.
- Лови! - капитан бросил коробок. Кок поймал, потрещал им у уха и начал колдовать над дровами. Через минуту огонь весело просовывал языки сквозь ветки и дым.
Вновь раздался хруст кустов и на берег, чуть шатаясь, вышел штурман и нетвердыми шагами направился к костру. Не доходя шагов пять до кока, он швырнул перед собой несколько окровавленных тушек и, повернувшись, побрел к палатке.
- Что это? - спросил капитан.
- Зайцы! - радостно воскликнул кок и, достав нож, присел над тушками.
- Откуда? - изумился капитан.
- Оттуда! - развязно объявил штурман, появившийся из палатки со вновь полной кружкой. - Из чащи леса, из его глухих уголков!
- Объясни по-человечески! - потребовал капитан.
- Объясняю! - штурман встал, широко расставив ноги, и показал кружкой на заросли, - Оттуда!
- Ричард! - укоризненно сказал капитан.
- Ну хорошо! Я же пошел по... как бы это поточнее, по нужде. Справился, застегиваю ширинку, вдруг слышу, как меня кто-то зовет по имени. Я пошел на голос, и набрел на это. - штурман кивнул на уже освежеванных зайцев, - Они на дереве висели. А голос мне крикнул, чтобы я забирал свой завтрак, а вечером приходил сюда-же за ужином. Вот и все. Я, честно говоря, поискал вокруг, никого не нашел, забрал дичь и вернулся. Странная история, да? А самое странное, что этот псих опять оказался прав. У-у, сволочь! - штурман с ненавистью смотрел на кока.
- Ты хоть спасибо сказал? - осведомился кок.
- Пошел ты!.. - начал было штурман, но передумал, сел на песок и отхлебнул из кружки.
- Он меня не любит. - детским тоном пожаловался кок, надевая куски нарезанного мяса на очищенные от коры и заточенные на концах веточки, - Капитан, что мне делать?
- Заткнись! - посоветовал штурман.
- Да замолчите вы оба! - взорвался вдруг капитан, - Кретины! Вы должны спасти мир, а они друг друга пять минут спокойно вытерпеть не могут! - он посмотрел в небо, - И эти ослы должны быть моими апостолами? Спасибо, отче, за все тебе спасибо! Премного благодарен и сыт по горло!
Штурман с удивлением смотрел на беснующегося, делающего поклоны и реверансы небесам капитана, перевел взгляд на кока. Тот пожал плечами, приложил палец к губам, беспечно махнул ладонью и вновь склонился над готовящимся завтраком.
- Или! Или! Лама савахфани?! - провыл, воздев вверх руки, капитан и внезапно поник.
- Что он сказал? - наморщив лоб, спросил штурман у кока.
- Кажется, "Боже, зачем ты меня оставил", хотя голову на отсечении не дам. - ответил тот.
- Опять латынь?
- Нет, древнееврейский. А может и новоеврейский, черт его знает. Ничего уже не помню! - кок сокрушенно покочал головой и покрутил прутики с шипящим на огне мясом.
Минут через десять все сидели рядышком и жевали, запивая из кружки, любезно поставленной штурманом на песок.
- Жаль хлеба нет. - цикнув зубом, посетовал кок.
- Кровь мою пьете, теперь и плоти захотелось? - проворчал капитан.
- Нет, это я так, к слову! - успокоил кок.
- Которое было вначале. - невинно добавил штурман.
- Кончай словоблудствовать! - грозно посоветовал капитан, - Покараю!
- Верю. - примиряюще сказал штурман, - Это вы можете!
- Тебя это тоже касается! - повернулся капитан к коку.
- Я тоже! - кротко улыбнулся тот.
- Что "тоже"? - не понял капитан.
- Верю. - отрапортовал кок, - И верую.
Капитан с сомнением посмотрел на него, перевел глаза на штурмана, взмахнул прутиком из-под мяса, который рассек воздух с неприятным свистом, встал и повернулся лицом к морю.
- Значит так! - глядя на горизонт, громко сказал он, - С этой минуты будем жить одной дружной семьей. Как братья, ясно? – капитан бросил взгляд на расплывшегося было в улыбке штурмана, вновь отвернулся. - Обстоятельства изменились, времени у нас мало. Мы сидим здесь и загораем вместо того, чтобы исполнять свой долг и предназначение. Вчера у меня был посланец оттуда, - капитан показал на небо, - И произошел серьезный разговор. Он мне прямо сказал, чтобы мы кончали маяться дурью и занялись делом. И вот теперь я вам объявляю: хватит! Хватит, хватит и еще раз хватит! У нас впереди уйма работы, и никто ее за нас не сделает, я ясно выражаюсь? Сейчас я буду думать, а с завтрашнего утра мы выступаем. Это приказ! Аминь! - и капитан направился в палатку.
Двое за его спиной переглянулись, кок постучал пальцем по лбу, на что штурман утвердительно кивнул и глубоко вздохнул.

55

- Они выломали дверь и бросились к выходу, но были встречены ружейными выстрелами. Этот Гейтс оказался весьма дальновидным и предусмотрел почти все. Кроме, естественно, действия "живой воды". Они выпили ее столько, что регенерировали за секунды. Но, несмотря на "воду", прорвались лишь двое - биолог и председатель, остальным пули попали в голову, сердце или легкие.
Не помню подробностей, но биолог и председатель скрылись в Ирландии. Несколько месяцев они прожили в лесу, потом председатель исчез куда-то, а биолога нашли крестьяне и доставили в замок к Олафу. Там он и живет по сей день.
- Так сколько ему лет?
- Точно не помню, что-то около девяносто. Хотя выглядит он на шестьдесят, чувствует себя на тридцать, не больше, и приписывает это действию той гигантской порции "воды", которую он выпил в лаборатории.
- А та бутылка, которую он прихватил с собой?
- К моменту встречи с Олафом она была почти на исходе, ведь им надо было как-то выжить в лесу. Так они пили по глотку, а после охотились на оленей. Причем весьма оригинальным способом: догоняли и на бегу перерезали им горло заостренным камнем или ломали ноги дубинкой. Не верите? Я тоже не поверил, но биолог дал мне пол чайной ложки этой "воды" и я с места прыгнул ярдов на десять, чуть не сломав при этом ногу, и запросто согнул подкову. Тогда-то мы с Олафом поняли, что эта "живая вода" и есть та Амрита, которую добыл из океана Вишну. С тех пор я и охочусь за ней.
- Амрита? Напиток бессмертья?
- Точно. Так вот, я поехал в Лондон, истратил кучу денег в поисках хоть какого-то следа тех событий.
- Постойте, Джо, постойте! Я, кажется, совсем запутался. А ну-ка, если не трудно, скажите, сколько вам лет.
- Тридцать три. Без комментариев, пожалуйста.
- Ладно. Вам тридцать три, вся эта история, по вашим словам, началась в 1790-м году, длились эксперименты года три, не больше, потом биолог сбежал и рассказал все вам, вы начали поиски. Я, видимо, что-то пропустил или не понял, Но сейчас у нас 1834-й год.
- Джордж, вы мне нравитесь все больше и больше. Другой на вашем месте промолчал бы, а в душе подумал: вот еще одна охотничья байка. Так что спасибо за возможность все объяснить.
- Без реверансов, пожалуйста! - передразнил я с улыбкой.
- Никаких реверансов! - заверил Джо, - Все очень просто: биолог рассказал это восемь лет назад. А до тех пор молчал из страха.
- Спьяну выболтал? - попытался угадать я.
- Он не пьет. Просто все удивлялись, как такой старик так бодро себя чувствует, пошли разговоры о сговоре с дьяволом, его даже хотели сжечь. Но Олаф вовремя вернулся из какой-то поездки, спас старика, а тот в благодарность за это рассказал ему правду и подарил остатки Амриты. С тех событий и началась моя охота на Прушку.
- Ну этот дикарь здесь при чем?
- О, Джордж, этот "дикарь" и есть тот ребенок, которому произвели операцию. И у него в руках находится вся Амрита, унесенная Гейтсом из лаборатории.
- Сын секретаря? - перепросил я.
- Именно! - подтвердил Джо.
- Да-а! - выдохнул я, - Лихо закручен сюжет! Стоп, давайте все по порядку.
- Давайте! Так даже легче рассказывать, лучше вспоминается. Как там говорится: кто ищет, тот и находит?
- Ищущий да обрящет! - поправил я, - Это из Библии.
- Да хоть из Корана, главное смысл. Ну вот, у меня по приезду в Лондон было всего две зацепки: события в здании Ученого Совета и некто по имени Гейтс - предположительно член Совета Безопасности. Неделю можно рассказывать, скольких чиновников я подкупил, какие горы документов из секретных архивов парламента, Палаты Лордов, Совета Безопасности да и самой королевы я перерыл! Но максимум того, что я обнаружил - отчеты о работе с обезьянами, сухие факты без имен или фамилий. Все это я знал и раньше, но не потерял надежды и принялся искать участников тех событий. Наконец мне удалось узнать, что на окраине Лондона есть несколько домов, в которых живут бывшие "безопастники" - так они называют сами себя. У них я раздобыл адрес какого-то Уиксона, который мог что-то помнить. Я бросился туда, но опоздал: старик умер неделей раньше. Я был близок к отчаянию, но решил напоследок поговорить с соседями. Они и сообщили мне, что у Уиксона долгое время была сожительница, объяснили, как ее найти.
О боже, старуху противнее я в жизни не видел. Грязная толстуха сидела в полутемной вонючей хибаре, больше похожей на сарай, курила трубку и разговаривала с попугаем в клетке. Хотя слово "разговор" здесь не подходит: я такой ругани, которой перебрасывались эти двое, ни до, ни после не слышал, хотя и проплавал четыре года. Вообще-то, если вдуматься, это в некотором роде то же искусство: обложить, изматерить ближнего своего так, что у него от удивления челюсть отвалится.
В общем, я представился служащим адвокатской конторы и под аккомпанемент попугая объяснил старухе, что Уиксок оставил наследство и мы ищем людей, на него претендующих. Поняв, что я не из полиции и не собираюсь ни выгонять ее, ни взымать налоги, старуха подобрела и даже предложила глотнуть из горлышка какой-то сивухи. Я отказался и повторил еще раз, что она может получить восемьсот фунтов, если докажет, что именно она и есть единственная наследница усопшего.
"Я наследница! - прошамкала старуха, отпив из бутылки, - Кому же еще быть?" "Вы ему кем приходитесь? Сестра, жена, родственница, сожительница?" - разыгрывал я адвоката. "Жена я, жена!" - заявила она. "Где и когда вы венчались?" - спросил я, доставая блокнот и карандаш. "невенчанные мы. - призналась старуха нехотя, - И без этого хорошо жили". "Сколько лет вы жили вместе?" - полюбопытствовал я. "Да лет пятнадцать." "Дети были?" "Померли все!" - грустно сообщила уже захмелевшая карга и зарыдала. "Насколько нам известно, - сообщил я официальным тоном, - у мистера Уиксона есть сын!" "Ага, как же, сын! - поддалась на провокацию старуха, - Был у него сын, был! Я в нем души не чаяла, как за родным смотрела, а он, он чем отплатил? Да не только мне, бедного Ноэля в могилу свел!" Услышав имя Ноэль, я чуть было не потерял от радости голову: ведь так звали секретаря и отца того ребенка, которых увел Гейтс. Успокойся, Джо, сказал я себе, главное - не спешить, не испортить ничего. "Так значит вы подтверждаете, - обратился я к старухе, - Что у мистера Уиксона есть сын?" "Был у него сын, был! Сколько раз повторять: был!" - заорала она, - Он даже письмо про это написал!" "Вы хотите сказать, что мистер Уиксон оставил какие-либо документы, свидетельствующие в вашу пользу?" - безразлично спросил я. "Что?" - не поняла старуха. "В том письме написано, что сын умер или Уиксон отказывается от него?" - упростил я. "Ох, не помню я." - честно призналась карга. "Разрешите взглянуть на письмо?" - невинно попросил я. "А зачем это?" - подозрительно съежилась старуха. "Чтобы все выяснить." - объясни я. "Ишь чего захотел! - возмутилась она, - А если там написано, что сын у него есть, мои восемьсот фунтов тю-тю, так получается?"
Я понял, что действовать надо по другому. "Миссис Уиксон! - заговорческим тоном сказал я, - Давайте посмотрим на вещи трезво. Пока нет доказательств, подтверждающих наличие или отсутствие у мистера Уиксона других наследников, денег вы все равно не получите. Я предлагаю вам небольшую сделку: я делаю так, что вы получаете все наследство, а вы мне за это дадите, ну скажем, двести фунтов". "О святая богородица! Коко, ты слышал? - воззвала старуха к попугаю, - Он хочет двести фунтов! За что? За то, что и так мое? Ну уж нет!" "Как хотите. - пожал я плечами и поднялся, - Я могу затянуть это дело лет на пять. А к тому времени могут объявиться и сынишка, и другие наследники. Прощайте!" "Пятьдесят фунтов!" - выпалила мне в спину карга. "Сто пятьдесят," - спокойно сказал я, взявшись за ручку двери. "Сто!" - занервничала старуха. "Сто пятьдесят!" - твердо повторил я и открыл дверь. "Ладно, ладно! – заорала старая ведьма, - Сто пятьдесят! Я согласна!" "Вот и отлично! - я прикрыл дверь и вернулся к столу, - Давайте сюда документы и расписку, что должны мне сто пятьдесят фунтов и вернете их после получения наследства." "А это еще зачем?" – встревожилась старуха. "Чтобы вы потом не передумали, - ответил я, - А то возьмете ваши восемьсот и все забудете. А с расписочкой от меня никуда не деться". "Я на вас в суд подам!" - пообещала карга. "Зря время потеряете. - усмехнулся я, - Никто вам не поверит. Так вы даете документы и расписку?" "Даю, даю, чтоб ты в аду горел!" - буркнула старуха и поднялась. Она долго копалась в огромном, обитом железом сундуке, наконец выудила перевязанные шпагатом сложенные бумаги и бросила их на стол передо мной. Я развязал веревочку, пробежал глазами исписанные листки и положил папку, добавив "расписочку не забудьте!" "Душегуб! Вурдалак! – крыла меня карга, медленно выводя каракули в моем блокноте, - Сто пятьдесят фунтов! Коко, нас обокрали! Грабитель!" "Ихо де пута!" - поддержал хозяйку попугай. Я не ответил.
Через десять минут я трясся в кэбе, прижимая к себе папку с драгоценными письмами. В гостинице я внимательно их перечитал. Большинство из них не представляло для меня интереса, но два! Впрочем, прочтите сами.
- А вы не боитесь их потерять? - спросил я, принимая от Джо потертый конверт.
- Это только копии, оригиналы я храню в сейфе у Олафа. Вы читайте, читайте.

56

- Бедняга! - сказал штурман, глядя на палатку, в которой скрылся капитан.
- Как сказать, - покачал головой кок, - Может он сейчас самый счастливый из нас. У него есть цель в жизни, а это много значит для человека.
- Для нормального. - поправил штурман, - А с ним явно не все в порядке.
- Это только слова, - не согласился кок, - Все зависит от того, что и кого считать нормальным. Вот ты, например: ты можешь переспать с капитаном и это для тебя в порядке вещей, а меня при мысли об этом мутит. Или то, что ты смеялся над тем, что он объявил себя богом. А кем же еще должен чувствовать себя человек, исцеляющий простым прикосновением?
- И пускающий молнии. - добавил штурман.
- Я просто не хотел напоминать. - признался кок, - Так ты мне скажи: с точки зрения нормального человека все эти чудеса и молнии - это нормально? Что о тебе подумают друзья в Лондоне, если ты им расскажешь про то, что здесь было? Они просто объявят тебя ненормальным, даже говорить с тобой перестанут. А ведь ты скажешь им лишь то, что ты видел, чистую правду. Так?
- Пожалуй, ты прав. - задумчиво согласился штурман.
- Я абсолютно прав. И знаешь что? Я капитану верю, верю на слово. Если он говорит, что он бог, то так это и есть, и не нужны мне доказательства типа хождения по воде или вознесения в воздух.
- А я бы с удовольствием посмотрел, как кэп выпорхнет из палатки, делает пару пируэтов над кустами, а после прошвырнется по воде, изящно перескакивая с волны на волну, дымя трубкой и напевая "Аллилуйя, аллилуйя!" или "Осанна!" - с улыбкой сказал штурман.
- А я думал, что ты его любишь. - укоризненно заметил кок.
- Любовь и вера - вещи совершенно разные! - убежденно ответил штурман, - Тебе, святоша, с детства внушили одну истину, которая не всегда верна: верить в бога значит любить бога. Когда вы говорите о любви к господу, вы подразумеваете веру. Создали для себя круг, носитесь по нему как цирковые лошади с завязанными глазами, бормочете одно и тоже уже семнадцать веков. Оглянись вокруг! Бог сказал: не убий, а половина истории Европы прошла в священных войнах. Бог сказал: не укради, а монастыри жадно прибирают окрестные земли. Бог сказал: возлюби ближнего своего, а скольких сожгли и уничтожили только из-за другой веры? Бог говорит красиво, а жизнь заставляет делать реально! Хотя к чему я это все говорю?
- Да уж, занесло тебя в сторону! Но было интересно слушать. Правда, говорил ты глупости. - с улыбкой сказал кок.
- Самая большая глупость - эта правда. - горестно ответил штурман.
- Сомневаюсь. Я всегда стараюсь говорить правду, И ни разу не чувствовал себя глупым.
- Всегда? - заинтересовался штурман.
- Да! - гордо ответил кок.
- Потому-то тебя и хотели повесить вместо и из-за капитана?
- А разве я соврал в чем-то? Я сказал, что не убивал, и эта была правда. И я честен перед богом и людьми. А вот ты кричал громче всех "вздернуть его, вздернуть!" - возмутился кок.
- Ох какой злопамятный! - картинно всплеснул руками штурман, - А не помнишь ли ты, кто спас тебя? Я, милый, я!
- Чем же это? - зло осведомился кок.
- Тем, что разбудил капитана! Не помнишь? А-а, ну правильно, это святой дух шепнул ему на ушко: вставай, иди, спасай! Святой дух караулил тебя в палатке, святой дух пристрелил боцмана! - штурман повысил голос, - Так, что ли? Или в святых ты веришь больше, чем в простых идиотов вроде меня?
- Я не говорил, что ты идиот! - надменно сообщил кок.
- Правильно, святоша! Это я сказал. Честно признался! - от волнения штурман вскочил. - Если на этом побережье и есть идиоты, то я вполне могу быть их богом. Идиот я и есть, а кто же еще! Вместо того, чтобы спокойно смотреть, как тебя вздернут, я бегаю, спасаю, не сплю ночами, стреляю в боцманов! А он вместо благодарности ходит с обиженной рожей и портит мне нервы!
- Спасибо тебе, Ричард, что пристрелил боцмана! - прижав руку к сердцу, возвестил голосом герольда кок и, не вставая с песка, отвесил глубокий поклон. Штурман грязно выругался, с силой плюнул в кока и начал нервно расстегивать пуговицы на рубашке.
- Эй, ты чего это, а? - забеспокоился кок и поискал вокруг глазами.
- Купаться собрался. - буркнул, снимая штаны, штурман и, уже входя в спокойную, почти недвижную воду, с усмешкой добавил,
- Нужен ты мне как… в носу зубы...

57

Я развернул листок с надписью "письмо 1":
"Дорогой отец! Сразу же хочу сообщить: со мной все в порядке. Я неплохо устроился, даже нашел..."
Внезапно мою голову пронзила резкая боль, мир вокруг погас и онемел. Потом в темноте возникла светящаяся точка, постепенно превратившаяся в непонятную горящую фигурку, безостановочно и неуловимо меняющую очертания. Фигура приближалась, становясь все ярче и ярче, от нее потянулись извивающие лучи, их становилось все больше, и несколько мгновений спустя я был целиком окутан светом. В переплетении невесомых щупалец, в самом их центре, появилось вдруг абсолютно черное отверстие, из которого на меня обрушилась холодная вода.
Я открыл глаза. Надо мной стоял светловолосый парень лет двадцати и поливал меня из фляги.
- Где я? - автоматически спросил я. Парень не ответил, я оглянулся. Вокруг сплошной стеной возвышались деревья, в их кронах щебетали птицы. Не говоря ни слова, парень перевернул меня на живот одним сильным толчком ноги. Возмущенный, я попытался вскочить, но лишь бессильно дернулся, и только тогда ощутил веревки, стягивающие меня по рукам и ногам.
- Что происходит? - спросил я снова.
- Ничего необычного, мистер Блекмейл! - послышалось слева от меня. Обдирая подбородок о густо усеявшие поляну ветки, я повернул голову и увидел приближающегося мужчину средних лет в белой рубашке с кружевным жабо и темно-коричневых панталонах. Неторопливо переступая обутыми в высокие сапоги ногами, мужчина подошел ко мне и встал у моей головы, скрестив на груди руки и чуть наклонив голову.
- Может развяжете меня? - стараясь быть невозмутимым, я почему-то заговорил глубоким басом, - Не бойтесь, не убегу!
- Конечно, развяжем! - сказал мужчина и скомандовал стоящему рядом парню. Тот нагнулся надо мной, и через минуту я уже сидел, растирая непослушные, опухшие от веревок руки и ноги. Мужчина внимательно наблюдал за мной, улыбнулся, когда я с блаженным стоном потянулся, и неожиданно спросил:
- Бренди не желаете?
- Бренди? - удивился я.
- Да, бренди, - подтвердил мужчина и протянул, отцепив от своего широкого пояса, плоскую, оплетенную деревянными прутиками флягу. К моему изумлению, там действительно был бренди, к тому же неплохой.
- Спасибо за заботу! - учтиво поблагодарил я, возвращая сосуд владельцу.
- Пожалуйста, пожалуйста! И извините за беспокойство! - в тон мне ответил мужчина.
- Что вы! Какое беспокойство? Я только благодарен вам за этот пикничок с сюрпризами и выпивкой! - съязвил я.
- Дальше будет еще интереснее! - с улыбкой пообещал мужчина.
- Ну что же, жду с нетерпением! - я с бодрым видом поднялся на ноги, - К вашим услугам, мистер...
- Зовите меня Прушкой. - С поклоном сказал мужчина, повернулся и зашагал по едва заметной тропинке.

58

Кок проследил взглядом за плывущим брассом штурманом, с омерзением пробормотал "пидер гнойный" и растянулся на солнышке. "Скорей бы кончилась эта куртерьма, - тоскливо подумал он, - Надоело мне валяться без дела, да еще в такой компании - один педик, другой бог... И Прушка плюс ко всему... Я так долго не выдержу."
- Где Ричард? - капитан подошел настолько тихо и заговорил так громко, что кок от неожиданности подскочил, заорав:
- В море он, в море! - и всплеснул руками.
- Хорошо! Вода очищает! - провозгласил капитан и, встав на колени, принялся сгребать песок. Кок с недоумением следил за ним.
К тому времени, когда штурман, довольно фыркая и тряся головой, покинул морскую стихию, капитан нагреб внушительную гору высотой метра в полтора.
- Что за Вавилонская башня? - спросил штурман, энергично дергая засунутый почти целиком в ухо мизинец.
- Прикрой срам свой и внимай! - сурово отозвался капитан и полез, глубоко утопая ногами в песке, на вершину. Штурман пожал плечами и, улегшись на спину, прилежно положил ладони на промежность. Капитан с неодобрением покачал головой, уселся на горке и, устремив взгляд на море, заговорил голосом начинающего чтеца-декламатора:
- Один человек вел очень праведную жизнь. Он читал все молитвы, соблюдал все посты и заповеди, - в общем, был почти святым. Но однажды ему приснился сон, что руки его в крови, и что кровь эта человеческая. Праведник проснулся в холодном поту и молился до рассвета. На следующую ночь этот сон приснился ему снова. Вновь он не спал до рассвета, вновь провел день в трудах и добрых делах. Но пришла ночь, и сон повторился. Тогда праведник пошел к священнику и рассказал о своих мучениях. Священник выслушал, подумал и повелел молиться в два раза чаще, жертвовать церкви в два раза больше и есть половину от обычного. Через неделю праведник пришел снова и на коленях умолял священника спасти его. "Я молюсь в три раза чаще, я пожертвовал вашему приходу половину состояния моего, я перестал есть, а сон все снится и снится!" Задумался священник, долго думал, и повелел прийти на следующий день.
По дороге домой праведник встретил нищего с протянутой рукой и отдал ему все, что было в карманах. "Эй, постой! - сказал нищий, - Что с тобой?" "Что тебе? - спросил праведник, - Неужели мало?" "Наоборот, - ответил нищий, - Слишком много. У тебя горе?" "Тебе-то какое дело?" - с горечью сказал праведник. "Я сижу на этой дороге уже тридцать три года, и каждый раз ты давал мне одну и ту же сумму. Мы, нищие, тем и отличаемся от обычных людей, что никто не знает нас, а мы знаем всех. Никто не смотрит нам в лицо. Для вас мы безликое олицетворение нужды, вам претит, вы боитесь лишний раз посмотреть на нас, а вы для нас - это кусок хлеба, глоток вина, новая одежда - короче говоря, нормальная жизнь; и вот мы смотрим на вас, впиваемся глазами, изучаем, запоминаем. И хотим вам добра. Да, добра, ибо когда вы добрые, вы даете чаще. Вот как, друг мой, а ты еще спрашиваешь, какое мне дело. Так ты скажешь мне, что случилось?" Праведник рассказал, что живет он безгрешно, а в последнее время его преследует страшный сон. Нищий посмотрел на него внимательно и попросил: "Ударь меня". "Что ты?!" - удивился праведник. "Ударь! - настаивал нищий, - Ударь и живи спокойно!" "Как смогу я жить спокойно, - сказал праведник, - если ударю невинного человека?" "Ударь меня, или я ударю тебя этим! - закричал нищий, вытащив из лохмотьев нож, - Ударь!!" Праведник, вспомнив о непротивлении злу насилием, влепил нищему звонкую пощёчину. "Умница! - улыбнулся нищий, пряча нож, - Иди домой!"
Через несколько дней праведник снова повстречал нищего на томе же самом месте, бросился к нему и стал горячо благодарить. "Тебе больше не снится тот сон?" - спросил нищий. "Нет! - воскликнул праведник, - Но почему?" "Все дело в том, - ответил нищий, - что надо согрешить для того, чтобы каяться!"
Капитан замолчал. Кок оглянулся на штурмана, лежащего с закрытыми глазами, сдвинул в недоумении плечи и опер о кулак щеку.
Минут через пять капитан, не произнеся ни одного слова, слез, скользя, со своей песочной трибуны и, приволакивая ноги, ушел в палатку.
- Что это с ним? - негромко спросил кок. Штурман не ответил, кок повторил вопрос, присмотрелся, не получив ответа снова, и обнаружил, что тот спокойно спит. "Вот, пожалуйста! - с раздражением подумал кок, - Хоть бы хны. Ни головной боли у него, ни совести, ни жары не чувствует. Выспится и снова продолжит нам мозги полоскать. Ненавижу!" Он попытался встать, но передумал и лишь перенес голову на другой кулак. Вскоре скула затекла, и кок разлегся на песке, сняв рубашку и прикрыв ею голову.

59

Я шел за уверенно идущим по лесу мужчиной, а в голове у меня крутилась дурацкая рифмованная фраза: "Вот и Прушка, славный Прушка, очень милая зверушка!" Ни о чем другом думать я был не в состоянии, и до сих пор удивляюсь, что ни одна ветка, на которые я во множестве натыкался, не выколола мне глаз, а то и оба. Шли мы долго, я довольно сильно устал, но успел собраться с мыслями, и к тому времени, когда мы подошли в наступающей темноте к сложенному из толстых бревен домику, я был готов к любым неожиданностям. Кроме одной: внутри нас встретила Дафна, моя малютка Дафна, к тому же абсолютно голая. При нашем появлении она захлопнула толстую тетрадь в коричневой кожаной обложке, спрыгнула с кровати, радостно взвизгнула и бросилась к нам. Сначала она повисла на моем спутнике, потом переметнулась ко мне и долго слюнявила мое лицо. Сцена радостной встречи закончилась не менее многообещающе: Дафна нежно пощекотала мои мудя и, подмигнув, ласково прошептала: "Молодец что пришел!"
- Вашими молитвами! - сквозь зубы пробормотал я в ответ.
- Я вам не мешаю? - учтиво осведомился Прушка.
- Ревность?! - весело отреагировала Дафна и, вновь подойдя к нему, проделала ту же операцию.
- Скорее, предчувствие! - улыбнулся Прушка.
- У него длиннее! - сообщила возвращаясь ко мне.
- Сравним? - в голосе моего спутника сквозила сомнение.
- Сначала поспорим! - потребовала девушка.
- Пари? - предложил Прушка.
- Пари! - согласился Дафна, - На три?
- На три? - скривился Прушка, - На пять!
- Здесь и сейчас? - уточнила она.
- Идет! - кивнул он, - Проверим?
- Пожалуйста! - Дафна сделала приглашающий жест руками, вернулась ко мне и взяла меня за руку, - Начинай!
- Начинать что? - вызывающе осведомился я, обуреваемый желанием дать обоим по роже.
- Язык покажи. - Дафна нетерпеливо дернула мой локоть.
- С чего это вдруг? - я еле сдерживался.
- Потом объясню! - Дафна аж подпрыгивала от возбуждения.
- Я не собираюсь заниматься всякими глупостями! - заорал я, - Тем более по советам других!
- Мистер Блекмейл! - раздраженно сказал Прушка, - Уступите даме!
- Даме?! Этой прошмандовке? Да вы с ума сошли! - от ярости я аж захрипел, - Может вам и член показать?
- Ведите себя прилично! - прикрикнул Прушка.
- Молчи, с-сука!! - кровь ударила мне в голову, я сжал кулаки и бросился на него. Прушка сделал нервное движение головой, сцепил руки и дернулся всем телом. Наступила темнота.

60

Он лежал на огромной постели, окруженный прекрасными обнаженными женщинами, и раздумывал, с какой из них провести ночь. Легкий ветерок от опахал в руках рабов овевал его разгоряченное тело, тянуло ко сну. Внезапно, с ужасным треском распахнулось окно и внутрь ворвалась огромная птица с человеческой головой. Сделав несколько кругов под потолком, она опустилась на спинку кровати и произнесла:
- Где моя тетрадь?
Голос показался ему знакомым. Он вгляделся и понял: у птицы лицо капитана.
От ужаса кок похолодел и проснулся. Над ним, загораживая солнце, стоял капитан и вопил дурным голосом.
- Что случилось? - спросил кок.
- Где моя тетрадь? - повторил капитан, глядя на него сумасшедшими глазами и комкая в руках тряпку, в которой кок узнал свою рубашку.
- Какая тетрадь? - нерешительно переспросил он.
- Моя! Со стихами! - бушевал капитан.
- Какие стихи? - весь вид кока выражал непонимание.
- Мои! Где они?
- Не знаю я! - огрызнулся кок и, увидев штурмана, храпевшего рядом, ткнул в него пальцем:
- У этого спросите!
Капитан зло переступил через кока и, нагнувшись над штурманом, хлестнул того по лицу коковской рубахой. Штурман взвизгнул, скрутился калачиком и прикрыл голову, локтями.
- Говори, паскуда, говори где она! - орал капитан, нещадно вытягивая штурмана мануфактурой. Штурман отбивался руками и вопил "только без молний, кэп, только без молний!" Кок расхохотался и тут же получил рукавом в глаз.
Экзекуция продолжалась минут пять. Наконец капитан устал и, бросив рубаху, упер руки в бока.
- Кэп, вы что, охренели? - несмело спросил штурман.
- Где она? - угрожающе процедил капитан сквозь зубы.
- Меня бабы не интересуют! - гордо сообщил штурман и сел.
- Не строй из себя идиота! - взорвался капитан, - Где моя тетрадь?
- У меня! - послышался вдруг чей-то громкий голос. Как громом пораженные, все трое повернули головы. От палатки к ним шел мужчина в белой рубашке. Увидев его, кок испуганно захрипел и ткнулся головой в песок. Подойдя к капитану, мужчина произнес:
- Здравствуйте, Господь.
- Здравствуйте, - изумленно ответил капитан. - Добро пожаловать, мистер... э-э...
- Прушка, сэр, - учтиво представился мужчина и, переведя взгляд на лежащего ничком кока, спросил:
- Он вам про меня не рассказывал?
- Да, но... - начал было капитан, но не нашелся, что сказать и замолк.
- Но вы не верили. - закончил за него мужчина и, нагнувшись к коку, тронул того за плечо. - Джон, ты со мной не здороваешься?
- Добрый день. - вяло откликнулся кок.
- Скорее вечер, - усмехнулся Прушка, - Вставай.
Кок неохотно поднялся, избегая взглядов окружающих, с отвращением стряхнул песок и, сунув руки в карманы, спросил бесцветным голосом:
- Дальше что?
- Мужчина посмотрел в зеркало на свою задницу и подумал: а дальше что? - язвительным тоном пробормотал штурман. Кок не отреагировал.
- Ричард, если не ошибаюсь? - повернулся к штурману Прушка.
- Не ошибаетесь! - игриво ответил тот, - Ричард Флет.
- Это вы про шутку? - улыбнулся Прушка.
- Нет, это фамилия. - не обиделся штурман, подмигнув и облизав губы. Капитана, наблюдавшего за этой сценой, передернуло.
- Чем обязаны? - спросил он.
- Нужна ваша помощь, Всевышний! - торжественно сообщил Прушка, - Человеку плохо.
- Нам бы кто помог... - буркнул штурман.
- Моя помощь? - перепросил капитан.
- Ваша, Боже, ваша. - подтвердил Прушка, - Умирает сэр Джордж Блекмейл, эсквайр. Надо спешить.
- Куда? - капитан выглядел донельзя растерянным.
- К умирающему! - терпеливо объяснил Прушка, - Час ходьбы отсюда, в моей хижине.
- Вот именно. - прошептал кок.
- Что, Джон? - повернулся к нему Прушка.
- Нет, нет, ничего! - поспешно поднял руки кок, - Это я так, сам себе.
- Ну-ну... - непонятно протянул Прушка, покачал головой и вновь обратился к капитану:
- Так вы идете, Боже?
- Д-да. - нерешительно согласился капитан.
- Тогда скорее! - Прушка энергично зашагал к лесу. За ним следовал капитан с лицом олигофрена и штурман с улыбкой на устах.
Последним плелся кок, поминутно останавливаясь и осеняя себя крестным знамением.

61

Процессия шла по вечереющему лесу. Пришедший в себя капитан нагнал идущего широким шагом Прушку и спросил:
- Так у вас дома человек умирает?
- Воистину, Господи.
- Да перестаньте звать меня Господом! - вновь смутился капитан.
- Не могу. - развел руками Прушка, - Не имею права.
- В каком смысле? - капитан смотрел на собеседника с удивлением.
- Противника надо уважать! - твердо провозгласил тот.
- Каких противников? - Брови капитана взметнулись к волосам.
- Как каких? - Прушка казался смущенным, - Мне вас, вам меня, если будет угодно, конечно.
- Стоп. - выдохнул капитан и сам остановился, набычив голову и выставив вперед раскрытые ладони, - Так я правильно понял: вы и я - противники? В смысле - враги?
- Я бы, Господи, не хотел видеть в вас врага, - серьезным тоном сказал Прушка, повернувшись к капитану и повторив его жестикуляцию, - Но если вы так хотите... Хотя вам, наверное, виднее. Но, судя по нашим прошлым встречам... а впрочем, дело ваше! У каждого свой крест, извините за намек. - Прушка на секунду задумался, потом, чуть откинув голову, весело посмотрел на капитана:
- Если поразмыслить, так даже интереснее. Ну что война?
- Какая война?! Какие встречи? Какие враги? - капитан схватился за голову, - Чего вы от меня хотите? Что я вам сделал плохого? Что?
- Мне? - задумался Прушка, - Мне лично ничего. Ну, если не считать низвержения, хотя, если честно, я и сам бы ушел, очень уж у нас было спокойно и тошно. Кстати, иногда я даже благодарен вам за все. Между нами говоря, - Прушка оглянулся на стоящих у капитана за спиной кока и штурмана, вежливо бросил "извините, друзья, это приватная беседа", взял собеседника под локоть и повлек вперед. - Так вот, между нами говоря, порой я думаю, что это была своего рода повышение. Я может и ошибаюсь, но как это приятно: из одного из многих тебя делают единственным и могучим! Молчите, ради Вас молчите! Дайте мне насладиться этой мыслю, этой мечтой, этим ощущением! Будьте Богом до конца, не ломайте мою веру в вас! Осторожно, ветка! - Прушка дотронулся до толстого сука, ободравшего капитану лоб; сук мгновенно обуглился и рассыпался без следа. - Иногда, в минуты раздумий, я мечтаю о мире, где мы начнем все сначала, да, с самого начала - со Слова! Мысль может и шальная, но вы вдумайтесь: как это будет интересно, а? Богом, конечно же, будете вы, да я и не претендую, я согласен, скажем, на советника, что-то типа вице-бога. Все будет на демократической основе, ваш голос всегда будет решающим, но и у меня должны быть какие-нибудь права, скажем, вето или ревизионизма, это мы после уточним. Идет, а?! Вы представляете, какой мы можем создать рай? Великий, абсолютный рай! В котором будет все лучшее из того, что мы знаем! По рукам?
- Но... - капитан пустыми глазами смотрел на Прушку, притягивающего ему руку, - Но я...
- Ну соглашайтесь же! - Прушка искрился нетерпением, - Вы же бог! Что вам стоит провести еще один эксперимент, и что теряете?
- Н-не знаю... - потеряно пробормотал капитан и пожал ладонь собеседника, - Но этот мир...
- А наплюй ты на него, коллега! - развязно сказал Прушка и потрепал капитана по щеке, - Этот мир не для нормального Бога или Дьявола, тем более для обоих вместе. Сматываем?

62

Так они и сделали 27 июля 1834 года.

К О Н Е Ц

-----------


Примечания к ПРИМЕЧАНИЯМ:

Я долго решал, нужны ли вам примечания или нет, и в итоге решил: не помешают. Знающий и так знает, а незнающий может узнать что-либо новое. Или кто вспомнит забытое старое.
Примечания расположены в порядке вопросов “а это что значит?” одной моей знакомой. Потом она призналась, что не спросила и сотой доли того, чего не поняла. Я ни на что не намекаю – просто это мир, в котором мы живем. Но я решил не добавлять ничего к уже готовому тексту, кроме этих Примечаний:

П Р И М Е Ч А Н И Я

Я - это я, вы, любой из нас.
Илепос /местн./ - деревня, село.
Ималас /местн./ - приветствие, типа "Салам".
Лохгас /местн./ - возглас одобрения, типа "клево".
Омац /местн./ - пошли, пойдем.
Крейзи Хорс /анг./ - сумасшедшая лошадь.
Английский ярд - 914,4 мм
Гомункулус /средн. алхимич., лат./ - человекоподобное существо, созданное искусственно в колбе.
Карту местности со всеми этими Ишгабами, Ишаушами и прочими насленными пунктами я так и не вычертил /лень было/.
Ящерица - один из видов Дракона Летучего, древесная ящ. сем. Агам. Дл. до 30см. По бокам тела складка - "парашют", с помощью которого Д.Л. совершает планирующие полеты.
Брэк - боксерский термин, обозн. "разойтись".
Марганцовкой лечили триппер.
"ЮнгеБаденБаденВассерЦайтунг" - скандальная газетенка, рупор Баден-Баденских сплетников. Закрыта за статью о Наполеоне.
"Ауфидерзейн, майне кляйне…" - старая песня гамбургских моряков.
Лютня - старинный струнный щипковый муз. инструмент. Обычно имела 5-7 парных струн и 1 одинарную. В наше время Л. имеет 6 струн и настраивается как гитара.
"... под плохо наточенным лезвием..." - считалось, что все металлическое на корабле должно быть заточенным, зачищенным и т.д., иначе быть беде.
Прострация /позднелат./ - устаревшее, недостаточно четкое мед. понятие, обозн. крайнюю степень изнеможения, расслабленности, упадка психич. активности.
Комен, комен, майне либе, битте... /нем./ - Иди, иди, моя любовь, пожалуйста...
Я, я, их комен /нем./ - Да, да, я иду.
Дюйм - 25,4мм
Хальт! Хенде хох! /нем./ - Стой! Руки вверх!
Нихт /нем./ - нет.
Ферфлюхт /нем./ - неприличное слово, ругательство.
Арбайтен! /нем./ - Работать!
Думхейт, дас ист Леихнам! /нем./ - Глупо, это труп!
Швейген, ду фаун Швейн! /нем./ - Молчать, ленивая свинья!
Васелинсальбе! Гуммихендшхе! Шнелль, шнелль! /нем./ - Вазелин! Резиновые перчатки! Быстро, быстро!
Про гипогонадизм. гонады и т. п. см. специальную литературу.
В Маастрихе никогда не было университетов.
Айвори /анг./ - слоновая кость.
Истинное имя Бога - Яхве /так говорили евреи, я в это не верю/.
Все стихи автора.
Удар в кобчик - страшная вещь, поверьте мне.
"... дочь Тевтонии!" - Блекмейл ошибался, думая что Тевтония это что-то вроде Пруссии. На самом деле это нем. католич. духовно-рыцарский орден (латин. назв. - Ордо домус Санкта Мария Теутоникорум), осуществлявший в 13 - нач. 15 вв. феод. агрессию в Вост. Европе. Возник в кон. 12 в. в Палестине во времия крест. походов в 1198 утвержден папой Иннокентием III. Закрыт в 1809 г., восстановлен в Австрии в 1834, существует по сей день, но слаб и малочисленен.
"... обожаю кельтские легенды!" - д-р. Унсинн не уточнил, каких именно кельтов он имел в виду /см. энциклопедию/.
Экскюзе муа /франц./ - простите меня.
Гесперорнис - ископаемая крупная /до 1м выс./ зубастая птица мелового пер.-да, не имела крыльев, вела водный образ жизни.
Эсквайр, сквайр /анг./ - от лат. скутариус - щитоносец, в поздн. средневековье и в новое время - почетный дворянск. титул.
Блексмит /англ./ - кузнец.
Инцест - кровосмешение /мягко выражаясь/.
Макиавелли Н. - философ эп. Возрождения.
Спиноза Б. - фил.-идеалист, нов. вр.
Аристотель - греч. класс. философия.
Диоген - киник, эллинистическая философия.
Бекон Р. - пантеист, мистик-еретик, средневек. философия.
Цербер, Кербер - в древнегреч. мифологии пес, страж Аида, чудовище с тремя головами, туловищем, усеянным головами змей, и змеиным хвостом. Сын Эхидны и Тифона, брат лернейской гидры и немейского льва, знакомый Геракла /см. Подвиг № 12/.
Пневмония - воспаление легких.
Симач орд сира /местн./ - время поесть.
Иравжд, иравжд /?/ - крест.
Си раар /местн./ - что такое?
Фут - 304,8мм
Дагер Л. Ж. М., - франц. изобретатель в области фотографии. Получал изображения на металлич. посеребренных пластинках, обработанных парами йода, т.н. дагерротипах.
Первое соборное послание святого апостола Иоанна Богослова.
Идац /местн./ - уходи.
Дамуч /местн./ - Тихо.
Британия, Британия!.. - из гимна Великобритании.
Гера - в греческой мифологии сестра и супруга Зевса, верховная олимпийская богиня, дочь Кроноса и Реи, ревнивая и злобная.
Минотавр - в греч. миф. чудовище-человекобык, по имени Астерий. Сын Пасифии, жены царя Миноса, и быка (по слухам, быком был Поседон). Жил на Крите, в подземном лабиринте, питался человечиной. Убит Тесеем.
Карт бланш /франц./ - чистый бланк; неограниченные полномочия, полная свобода действий.
Хомо хомини лупус ест /лат./ - человек человеку волк. Из комедии древнеримского писателя Плавта.
Тексидермист /греч./ - чучельщик, набивщик чучел.
Даная - в греч. миф. дочь аргосского царя Акрисия и Аганиппы, любительница золотых дождей, мать Персея, друга горгоны.
Оревуар, мон амур! /франц./ - Прощая, любовь моя!
"Следует знать..." и "все сущее..." - слова Гераклита Эфесского /4 в. до н.э./. Перед смертью признался в патологическом плагиаторстве.
Стоктон - Дарлингтон /Великобр./ - первая ж.д. линия общего пользования.
Ковент-Гарден - театр в Лондоне, осн. в 1732 г.
Ориген и "три главы" /Федор Молсуэтский, Феодорит Киррский и Ива Эдесский/ - не считали Христа богочеловеком, а Марию - богоматерью. Осуждены в 553 г. н.э. 2-м Константинопольским Вселенским собором.
Амрита /санск./ - в индуистской мифологии божественный напиток бессмертия, типа Амброзии или Нектара.
Гуру /санск./ - ученик, начинающий.
Ибн Синна, Авиценна - ср.-азиатский врач, философ и ученый /имя - Абу Али/, 2в.
Заратуштра, Зороастр - пророк и реформатор др.-иранск. религии, получившей название зороастризма. Счтитается реальным историческим лицом. Составил Гаты. Прославлен самим Ницше.
Дварака - столица ядавов (племени Кришны), созданная за одну ночь. Поглощена океаном.
Тваштар - древнеинд. миф. бог-демиург, творец всего, в т.ч. и Вритры, и Индры, и Ваджры, и Сомы. Имел 1 жену /?!/.
"Молот ведьм" - старинное руководство по допросу третьей степени. Составлено и применялось церковниками специально в целях выявления ведьм.
Джек-Потрошитель - знаменитый добряк и людолюб. Так и не пойман.
Гумус, перегной - плодородная почва.
Кэб - наемный конный крытый экипаж, прообраз такси /Англия/.
Египетский лабиринт насчитывал 3000 комнат под и над землей.
Ванцель П.Л., Гаусс К.Ф., Гильберт Д., Линдеман Ф., Валлениус М., Эйлер Л. и Ферма П. - математики (покойные).
Магический квадрат, Латинский квадрат, Греко-латинский квадрат - т.н. Занимательные квадратные таблицы чисел.
Задача удвоения куба, Трисекция угла, Проблема Эйлера, Проблема уравнений 5-й и высших степеней, Проблема правильных многоугольников, проблема параллельных, Квадратура круга, Полная аксиометризация элементарной геометрии, Гиппократовы луночки и Великая теорема Ферма - классические проблемы математики.
Одиночное кругосветное путешествие на парусной лодке (9 месяцев с одной остановкой) впервые совершил Ф.Чичестер в 1966-67 гг.
Выставочный бардак - изобретение вуайеристов: один развлекается с женщиной, остальные подглядывают через щели.
Бостонское чаепитие - пьяный разгул "Сынов свободы" в декабре 1773 г. В Бостонском порту (дебош, членовредительство, уничтожение частной собственности Ост-Индийской компании).
Галлон /Великобр./ - 4,54609 дм3 /литров/.
Мулен мерд /франц./ - Дерьмовая мельница.
День св. Валентина (14 февраля) - т.н. День Любви.
Когито, эрго сум /лат./ - Я мыслю, следовательно, существую /Декарт/.
Бэллум омниум контра омнэс /лат./ - война всех против всех /Гоббс/.
Дикси /лат./ - Я кончил.
Экце хомо /лат./ - Вот человек!
Итэм /лат./ - Так же, также.
Фэстина лэнтэ /лат./ - торопись медленно, поспешай не торопясь.
Унция жидкостная /Великобр./ - 28,4130см3
Кварта /Великобр./ - 1,1361 дм3
Ихо де пута /исп./ - сын шлюхи.
"... захлопнула толстую тетрадь в коричневой обложке..." - сборник капитанских стихов.

-----------

П О С Л Е С Л О В И Е
То, что завтра - не важно. Главное лишь то, что сегодня, сейчас. И так каждый день. А наша жизнь - это пародия на ту, какой она могла быть.
Маленький мальчик сажал дерево во дворе. "Зачем ты это делаешь?" - спросил его незаметно подошедший странник. "Не знаю." - честно ответил мальчик. "Запомни, малыш, в этом дереве будет жить твоя душа!" - сказал странник и побрел дальше.
Мальчик рос, и чем старше он становился, тем выше и раскидистей становилось дерево. Мальчик стал моряком, ходил в дальние странствия, а возвратившись, прежде всего спешил к своему дереву.
Но однажды, вернувшись, прославленный адмирал обнаружил, что дерево его стало сохнуть. Он нанял лучших садовников и поручил им заботу о дереве, а сам ушел в море.
Три месяца спустя адмирал вновь стоял у дерева и со страхом смотрел на сухие ветви. Ночь он провел в саду, а наутро рассчитал прислугу и садовников, написал несколько писем и приказал оставить его одного.
Слуга, последним покинувший дом, видел, как адмирал стоял перед деревом на коленях, прислонясь лбом к стволу.
Через несколько дней его нашли висящим на сухом суку. С горькой улыбкой на лице.
Люди, не верьте странникам!

-----------

(Продолжение следует)