Фантазии (часть 1, часть 2, часть 3).

Часть 1 "О чём твои мечты?"


Посвящается тем, кто чувствует, что их время прошло.

- О чём твои мечты? - спросила она, эта прелестная незнакомка.
Мне вспомнилось, как бывало сложно в таких случаях подобрать слова и приходилось что-то вытаскивать из себя с тем, чтобы избежать этой идиотской напряжённой мины растерянности. Наудачу сейчас было не так, совсем не так.
- Мечтаю узнать тебя лучше.
Она улыбнулась, и её улыбка была продолжительнее, чем эпизод, который её вызвал.
- Сначала я тебя, ты не против?
Теперь улыбнулся я, - как бы издалека являя готовность двигаться в любом выбранном ей направлении.
- А вообще, о чём?
- Мечтаю жить в таком мире, где бы друг друга люди встречали примерно с такой вот улыбкой, как была сейчас у тебя.
Она улыбнулась снова, но на этот раз я почувствовал, что она ждет от меня более полного ответа, что ей интересно и она хочет услышать меня, а не только лёгкие, пусть и милые, отмазки.
"Она настойчива, как и почти все женщины - чертовски прямолинейна, ей нужно сразу прояснить для себя суть" - успело промелькнуть во мне. И, кажется, я был уже где-то в облаках... от того, что, как и она, не любил игру под названием "угадай, кто я?", не любил, так как знал, что отгадка зачастую не стоит потраченного на неё времени.
- Ну тогда... Представь себе мир, в котором люди просто рады встречать, рады видеть друг друга, причем как знакомых, так и незнакомцев... То есть такой, где бы тепло, доверие не сквозь стены, а через открытые двери попадали бы почти в каждый дом. Ведь на это не нужны никакие причины, напротив, всё для этого есть. Это первое, что приходит на ум... дело в том, что я работаю водителем, езжу по Европе, и почти в каждом бюро, куда прихожу с документами, люди очень приветливые. А на улыбку волей-неволей отвечаешь улыбкой. И хотелось бы жить в таком мире, где мы могли бы беспрепятственно обмениваться друг с другом теплом, заботой, в общем, одним словом, энергией. Пока что выходит, что я не живу в нём, а лишь иногда захожу в него ненадолго.
Я мечтаю проснуться там, где в помине нет никакой войны; где политикам не нужны в личной собственности яхты, дворцы и тому подобное, - просто потому, что это глупо, потому, что всё это существует для всех в открытом доступе; где они с удовольствием ездят на работу на велосипедах или там на скутерах, встречаются друг с другом в баре за бокалом пива, вместе со всеми болеют за любимую футбольную команду и больше всего мечтают о том, чтобы надолго забыть все свои важные дела.
Проснуться там, где плачут только дети: либо совсем маленькие, которые не могут не плакать, либо те, у кого плачь вскоре переходит в беззаботный смех... Или плачут сопереживая, а ещё, конечно, от счастья. Нет, безусловно, слезы тоже нужны - как и смех, они проясняют разум. Только не должно быть слёз горя или как можно меньше их.
Где люди свободно выражают свои чувства и мысли. Где влюблённым ничто не мешает целоваться в людных местах, тем самым заражая и вдохновляя прохожих. Где наши слова и мысли растворяются нам на счастье.
Да я, похоже, знаю такое место. Это же и есть наша Земля. Мы уже в раю, или в одном шаге от него. Но многие из нас избирательны в вопросах веры, надеются на невероятное и стремятся к нему, не замечая его в очевидном, простом, повседневном.
- А если бы... Если бы всё это сбылось, тогда о чем бы мы мечтали? - спросила она, вдруг легко перепрыгнув через все другие возможные вопросы, и напомнив мне этим прыжком меня самого.
- Думаю вот что...это желания ведут нас в тупик. А мечты это то, чего мы на самом деле хотим. За желанием обычно стоит скука, которая как будто требует от нас, чтобы мы постоянно чего-то желали. Когда исполняются мечты, исчезает некий барьер между тобой и миром, между тобой и жизнью. Говорят, счастья много не бывает. Это правда. Быть счастливым, счастливой - в этом и заключается наша природа. Мечта - это билет в жизнь без границ. А с желанием мы попадаем на ограниченное шоу, которое, конечно, рано или поздно приедается.
- Ты всегда такой? - с некоторым удивлением спросила она.
- Какой такой? - не совсем понял я.
- Ну, такой... философ?
- Что ты, обычно я просто старый пердун.
Она прыснула от смеха, но к ее смеху тут же примешалось смущение.
- Зачем ты так о себе?..
- Так и есть, это правда. Большую часть времени я просто старый пердун. Окей, можно ещё добавить к этому неудачника и любителя приложиться к бутылке.
- По моему, ты всё таки наговариваешь на себя, - немного взвесив, но с некоторой всё же наивностью произнесла она. - К тому же, какой ты старый, если тебе ещё нет и пятидесяти?
- Я из тех, кто состаривается раньше времени. Я могу в этом признаться. Не говорил бы так, если бы предовался от этого унынию, жалости к себе, или чему там ещё... Просто прошло время, когда от подобных мыслей, впрочем, куда менее ироничных, я мог бы почувствовать себя несчастным. Хотя... справедливости ради - ну, да, философ, если философом считать того, кто просто иногда видит свет в окне.
Выйдя из летнего ресторана, мы - как то само собой так получилось - взялись за руки.


Это было со мной... кажется, совсем не много раз и очень давно. Какое счастье испытать это снова! Вот только... узнать лучше эту прекрасную незнакомку мне так и не довелось. Я мысленно попрощался с ней, сообразив, что вот-вот она растворится. И она растворилась.






Часть 2 "Что думаешь ты о любви?.."

Посвящается моей возлюбленной

- Теперь, после всего, что произошло… что думаешь ты о любви?.. Повторишь ли ты те свои слова?.. – произнесено было хрипловатым старческим голосом, в котором, вроде бы, ещё ничего не предвещало издевательских нот. – Ты прекрасно знаешь: если по какой-то причине они не совпадут… не совпадёт всё, не так ли? Тогда жизнь – набор несовпадений, некоторые из которых люди подгоняют под совпадения.
Вопрос прозвучал и повис в воздухе. И чем дольше тянулось после него молчание, тем острее ощущалось присутствие того, кто его задал.
А между тем бармен со словами: «Ваш заказ!» поставил передо мной бокал с пивом, высокий фужер с вином и стакан со ста граммами скотча, - того самого, торфяного… Звон стекла, бурная реакция посетителей на забитый в футбольном матче гол… и «добро пожаловать в зону комфорта» - пусть и без восклицательного знака, пусть и всегда без него.
- Вино здесь явно лишнее, - сказал я, - да и остальное тоже. Я не просил тебя это заказывать.
Вместо ответа, как обычно, ухмылка…
Она была далеко, хотя я и мог отчётливо её видеть. Сидела на стареньком твёрдом диванчике, где и спала, и, склонившись над телефоном, набирала текст в WhatsApp, который, изо дня в день привязывая к себе, одаривал её ещё одной болью.
«Привет, родной…»
- Так что скажешь, дружочек?.. – качнул повисший вопрос отвратительный голос с хрипотцой.
Ну, вот и первая издевательская нота…
Она встала перед зеркалом, которое разговаривало с ней так же, как со мной мой сегодняшний «собеседник», - чёрт бы взял последнего!
- Она уходит… - вкрадчиво было произнесено над моим ухом. – Красота уходит, а с ней и любовь. Красавицы ненавидят приближающуюся старость, не могут с ней смириться, хе-хе-хе… А то как же!
«Особенно, если красота была не востребована», - сказал я про себя.
Старик явно хотел, чтобы мы – впервые за всю жизнь – встретились с ним взглядом, чтобы некоторые вещи, привычно наблюдаемые мною издалека, стали отчётливо видны вблизи. Что ж, и вправду, пришла пора…
Удивительно, как необъятное, бесформенное тело – втрое больше моего – поместилось на маленьком барном стуле! Широкое, мертвенно-бледное лицо, напоминающее голову кобры, леденящий взгляд, кривые гнилые зубы, синеватый безгубый рот… Чего-то такого, впрочем, я и ожидал.
В этот момент она открыла дверцу холодильника, в котором лежала только коробка яиц.
- Пей, - прошипел старик. – Чего ждёшь? Расстояния ведь так преодолеваются, верно?..
- Пожалуй, оставлю твой заказ тебе.
И я тут же обратился к суетящемуся поблизости бармену:
- Любезный, сделайте мне, пожалуйста, чашку кофе.
Через несколько секунд он нашёл возможность ответить мне:
- Вам капучино?..
- Она не пьёт капучино, - полувопросительно произнёс я почти про себя. – Вероятно, никогда не пила… хотя, наверно, он бы ей понравился.
- Что, простите?..
- Нет, просто чёрный… чёрный кофе.
- Так что скажешь? Или так и будешь игнорировать вопрос? А может, ты просто не знаешь, что ответить, и тянешь время, м?.. Между прочим, не мой вопрос, а твой, хе-хе-хе…
В её маленькой узенькой кухоньке, где не поместился бы ни один стол, между котлом и бойлером висело постиранное бельё…
- Ты готов слово в слово повторить сказанное тобой ранее? Слово в слово… – Сверлил меня взглядом старик, ухмыляясь.
«Так и не вышла за целый день подышать. И вода заканчивается. Но уже не пойду. Сил совсем нет»
- Думаю, она и есть ответ на вопрос, - сказал я.
Он ждал продолжения. Не дождавшись, произнёс – словно проскрипел:
- Поясни…
- Она и есть любовь.
Старик хмыкнул.
- Ты всё в своих фантазиях. И в надежде, что однажды каким-то чудом они сольются с реальностью. Но я ведь не фантазёр, не забывай, а надежды меня забавляют. Не фантазёр и не философ, а так… реалист, только и всего. Умственная эквилибристика людей меня не цепляет… ну, разве что тоже забавляет порой.
- Ещё бы тебя что-то цепляло… - вновь почти про себя произнёс я.
«Голова ноет. Заварю кофе. Ты береги себя».
Бармен в это время принёс мне мой заказ.
- Благодарю вас!
Вдохнув аромат, я сделал маленький глоток. Это был не тот кофе, что у неё, совсем не тот, чёрт бы подрал этого старого пирата!
- Она была ещё ребёнком, когда ты явил ей свой хищный оскал. Ты жадно охотился на девочку, что не слушалась тебя, не хотела повторять за другими, не понимала, почему нужно повторять… Потом опасный, но всё же держащийся на каком-то расстоянии хищник приблизился к ней и превратился в разогретого самца. Да, ты впился в неё своими гнилыми зубами. А тот, у кого сжимаются зубы, сжимаются и кулаки, не так ли? Подступиться к ней ещё ближе не удалось… Как же мало было этого тебе, старому насильнику, как же мало… О, да, ты только начал разогреваться, только входил во вкус… тогда как юной девочке всё чаще приходилось задаваться вопросом: «Зачем её родили на этот свет?!»
Послышался тихий смех с хрипотцой.


Чёртов старый пират!
«Холодновато в доме. Добавлю котёл».
Я сделал глоток. Футбольный матч закончился, почти не вызвав шума. Вничью. И почти тотчас его сменило стриптиз шоу.
- Взгляни-ка, какие красотки! Улала! – отреагировал на это старик. – Как хороши, не правда ли?! В мире полным-полно красивых и счастливых людей – и тех, что на сцене, и тех, что перед ней…
Похоже было, что он говорил без притворства, вот только уверенные его ручищи тасовали древнюю, как он сам, колоду карт…
- Но как знать, какая кому выпадет карта… может быть, уже завтра, а может быть, прямо сейчас?.. – продолжил вместо него я.
Старик осклабился.
- Продолжай… - произнёс он, сделав лицо снова непроницаемым.
- Она всё ещё была юной, когда её жизнь превратилась в череду кошмаров и пыток. Невзирая на это, она здорово тебе сопротивлялась. После того, как покинула несчастный, забытый богом дом своего детства, у неё стало налаживаться. Хорошее образование, замечательная профессия. Однако ты продолжал отнимать у неё здоровье и в конце концов лишил львиной его доли, отняв заодно и возможность заниматься любимой работой. Ты вдоволь тогда поиздевался над ней – что называется, по-семейному… разлучил её с сыном…
Старый вор, ты всю жизнь её обворовывал, пользуясь её бесхитростностью, отсутствием амбиций, желанием просто жить. Но однажды ты украл нечто, не имеющее отношения ни ко времени, ни к силам, ни к деньгам, - то бесценное, память о котором она хранила годами, и до сих пор хранит в полках шкафчика. Удивительно, однако и после всего этого она не потеряла доверие… Последнее будто бы и являлось твоей целью, и ты шёл до конца. Браво, тебе удалось отнять и его! Остались лишь какие-то семена веры, которые не так просто вымести из человека, да ради пущего страдания и не стоит выметать. На них, вероятно, и теплится по сей день её жизнь.
Потом… хотя, какое могло быть ещё «потом»… ты развязал эту уродливую войну, чем почти добил её. Но знаешь… её взор… взор той, для кого дыхание – это труд, всё так же светел. Всё так же она чего-то ждёт, хотя, казалось бы, ждать уже давным-давно нечего…
Наконец, больную, истерзанную, одинокую и никому ненужную ты оставил её в покое. И это единственное, чего она хочет сейчас… покоя.
Она и есть любовь, которой, как мы оба поняли, нигде нет на этом свете.
Это не точь-в-точь те мои слова. Несовпадение. Так что твоя взяла.
Я допил кофе.
Лицо старого пирата оставалось непроницаемым, взгляд леденящим, широкая улыбка, которая появилась после моего рассказа, разумеется, была вовсе не улыбкой, а просто растянутым вширь ртом.
«Измерила давление. Высокое. Пожалуй, кофе не буду».
- Как же я тебя, старый ублюдок, ненавижу!
- Полегче. Вот это уже зря! Наивно думаешь, что твоя ненависть имеет какую-то силу. Люди так забавны… Не забывайся, ты всего лишь муравьишко, а пытаешься создать впечатление, будто можешь одолеть слона. Нет никакой силы: ни в вашей любви, ни в вашей ненависти, и НИ В ЧЁМ ВАШЕМ силы нет! – разошёлся старый пират. – Лишь небольшая химическая реакция плюс доля самообмана. Настоящая сила непредсказуема! Перед настоящей силой трепещут! Настоящая сила вероломна! Она всё крушит на своём пути! Я понятно выражаюсь? Что можешь ты, а что могу я?! Ты можешь всю жизнь строить свой маленький домик, а я – в одночасье разрушить целый город! Тебе нужно много лет, чтобы дать жизнь новому человеку и вырастить его, а мне – один миг, чтобы уложить его в могилу! Ты всего боишься, а мне всё глубоко безразлично, и, между прочим, только благодаря моему безразличию, не только кто-то страдает, но и кто-то радуется! Так что, в человечке никакой силы нет, этакая ничего не значащая искорка. Поэтому человечек, неполноценным без Силы себя чувствующий, и рвётся к власти. Чтобы искорку в огонь превратить! Чтобы, множеством себя окружив, питаться от него и его собою пропитывать. А умишками людскими, как ты знаешь, легко манипулировать. Сила – это к стихиям и к человеческому множеству. Как только какое-нибудь множество начинает ощущать себя силой, единицы, так же, как и другое, несогласное с ним множество, ценность утрачивают. Тогда начинается большая жатва, и я, что называется, вхожу во вкус: убиваю тысячами и сотнями тысяч, и, уж поверь, без всякого разбора! А если придётся, то и землю ядерным пеплом покрою, глазом не моргнув! Вот так! – И он щёлкнул пальцами. – Так что за чудо почитай, что дышишь!
Кобра наконец перестала шипеть и закрыла пасть.
- Знаю. И всё-таки это не мешает мне тебя ненавидеть. Да и вообще, твоя взяла, я же сказал тебе. Что так взъелся…
Я рассчитался с барменом и вышел из-за стойки. Но, прежде, чем уйти, повернулся к старику и сказал:
- И вместе с тем я тебе благодарен.
Кажется, я увидел подобие удивления.
- Ну, а это-то за что?..
- Сам знаешь. За то, что мы с ней встретились.
- Где тьма, там и свет, верно? – прохрипел он.
В этот момент кто-то спросил: «Как закончился матч?» И кто-то ответил: «Ничья!»
Я на миг отвлёкся, а когда вновь повернулся, чтобы на прощание встретится с ним взглядом, никого уже не было. Старый пират ушёл… хорошо, что больше ни слова не сказал о ней… а тот, кто будет завтра, может и не вспомнить, кем был сегодня.
Бросив взгляд на не выпитый из-за высокого давления кофе, я растворил дверь и покинул шумное заведение.




Часть 3 "Почему страдания?.."

Моей любимой


На основе осознанных сновидений


«Почему страдания?..» - в который раз спросил я себя, когда мы, держась за руки, шли по ухабистой хлябкой дороге – будто бы по неаккуратно проведенной границе двух стран. Эта дорога напоминала о расстоянии между нами в два с половиной месяца, со всей его неопределенностью, тоской, дождями и холодом… Впереди её оставалось чуть-чуть.
Наш скорый поезд чего-то ждал, стоя на маленькой, почти безлюдной станции… и вагон-ресторан, которого в нём не было, выманил нас наружу, приняв облик сельского домика.
Похоже, именно так. И нам не казалось это странным. А что если поезд отбудет до нашего возвращения? Да к тому же, с нашим багажом… Нас нисколько это не заботило. Зато мы радовались, словно дети, – тому, как, обходя грязь и лужи, то отдаляемся друг от друга на расстояние вытянутых рук, то сближаемся до соприкосновения. И у этой радости, совершенно забывшей про реальность, один вопрос: «Почему страдания?..»
Мы шли чересчур быстро для такого бездорожья и даже смогли кого-то опередить, однако, стоило нам изумиться этому, как мимо нас пронеслась компания подростков. Озвучивая себя хлюпаньем, визгом и хохотом, она за считанные секунды достигла входных дверей и скрылась за ними.
Загадочное заведение, легко впустившее в себя молодых людей, перед нами вдруг выставило охранника. Высокий, полноватый, средних лет мужчина в униформе, коротко взглянув на наши билеты, задержал почему-то внимание на нас, - и непонятно, чего больше было в его взгляде: удивления или сомнения.
- А вы, если присмотреться, не так уж бодры и здоровы… – с едва различимой ухмылкой сообщил он.
Мы с любимой переглянулись и почти в один голос без тени замешательства произнесли:
- Это имеет значение?
- Вы будете удивлены, но да, - отвечал он, будучи сам уже более удивленным, нежели сомневающимся. – Вопрос в том, хватит ли вам времени… Как видите, появились определённые сложности, и поэтому наши посетители – обычно люди молодых лет – те, кто, сойдя с поезда, успеют на него вернуться…
Пока он это говорил, я завороженно рассматривал серебряные украшения любимой: кольцо, браслет на запястье, цепочку, серьги. То, чего не замечал прежде, то, что, вероятно, дало какой-то ответ охраннику вместо нас. А ещё заметил: настоящие стены заведения вовсе не деревянные и тоже имеют цвет серебра или белого золота. Но почему-то они внутри, почему-то такую красоту решили скрыть… будто бы виднеющийся через приотворённые двери интерьер – драгоценная вещь, а снаружи – коробка, прячущая её от посторонних глаз.
Да, странным было всё. Но, невзирая на это, вопрос «почему страдания?..» мною не забывался, наоборот: каждая новая деталь словно бы подчеркивала его.
А между тем охранник продолжал:
- Мы, конечно, сообщаем посетителям о скором отходе поезда заблаговременно… но поймите: риск опоздать достаточно высок. Те, кто молоды, - легки… а багаж тех, кто постарше, уж поувесистей будет. Увы…
- Что ж, мы примем это к сведению, уважаемый. Спасибо, что предупредили! – сказал я, не видя причины возражать.
И охранник – с непонятно чем вызванным воодушевлением – сделал шаг в сторону, пропуская нас.
Первое, что бросилось в глаза, это два огромных телевизора, вместе – задней стороной один к другому – властно нависающие над залом. По первому, который был обращён к посетителям за столиками, – шёл мультфильм «Рик и Морти». А что транслировалось по второму – обращённому больше к сидящим у барной стойки и к самому бармену, – мы узнали чуть позже, когда стали делать заказ. Это была… поначалу я не понимал… А вот моя любимая поняла сразу, и это тотчас отразилось на её самочувствии.



К нам подошёл бармен, весьма приятный, хоть и явно неулыбчивый молодой человек. Он был молчалив и просто ждал, глядя в экран. Прежде, чем открыть меню, я спросил:
- Прошу прощения, не скажете ли, что за военный фильм у вас идёт?.. И почему, кстати, без звука?
- Это вовсе не фильм, - ответил бармен, протирая бокал.
- Дождёмся ли мы ещё фильмов… - грустно изрёк сидящий поблизости седовласый мужчина-официант.
- Какой же это фильм, если это и есть настоящая война… - поник голос моей возлюбленной.
- Современные технологии дают возможность транслировать её в реальном времени. Двадцать первый век, который, вопреки здравому смыслу, позволил отдельным людям развязать войну, таким образом будто бы оправдывается перед человечеством, – произнёс молодой бармен.
- Почему же мы никогда не слышали об этом раньше… - тихо сказал я сам себе. – И как так выходит, что…
Но договаривать не стал: моя мысль и без того была прозрачна…
- Вы удивляетесь, что мы здесь выводим войну на всеобщее обозрение... Хоть мы и находимся не в самом подходящем для этого месте… Стены храма, как могли вы заметить, – не сам храм, – произнёс прикованный к экрану седовласый официант. И спиною спросил: – Вы понимаете, о чём я?
Я, разумеется, не понимал его. Тут любимая сказала, что пойдёт за столик: кадры на экране, даже будучи немыми, отнимали у неё силы.
- Да, жди меня, родная, там. Я сейчас сделаю заказ и приду.
- Вот вопрос: что произойдёт раньше – падёт храм или стены его?.. – продолжал скорбным голосом пожилой работник заведения.
- По-прежнему не улавливаю вашу мысль, - немного подумав, ответил я.
- Или вот ещё: что произойдёт раньше – гуляющие снаружи поселятся в нём, желая оказаться за стенами и веря, что стены – это храм, или живущие внутри выйдут на свободу, избавившись от стен?..
- Может быть, уважаемые, война с самого начала должна была попасть на большие экраны, и едва ль не во всем мире, - вытеснив привычное телевидение, - и транслироваться вплоть до своего окончания, которое, полагаю, в таком случае не заставило бы себя долго ждать.
Седовласый в ответ на мою речь не издал ни звука, что, по уверению молодого бармена, объяснялось тем, что я, хоть и не понял его, но произнёс слова, близкие ему по духу. От себя же молодой человек добавил:
- Не знаю, как во всём мире, но разговоры о ней следовало бы заменить реальностью там, откуда она вышла и куда, похоже, уже возвращается…
- Или не возвращается… - вновь заговорил седовласый, - а просто ширится во всех направлениях, постепенно охватывая собой весь мир. Без памяти влюблённым в мнимое прошлое, следовало бы познакомиться с реальностью настоящего.
Я посмотрел туда, где сидела моя любимая. Она оказалась в окружении детей – тех самых, которые обогнали нас по дороге сюда. Они что-то наперебой ей рассказывали… Зная о том, как важны для неё тишина и уединение, я собрался было пойти к ней на помощь. Но до меня донёсся её беззаботный смех…
- Эти люди с поезда неспроста здесь, отец, - прозвучали на фоне этого слова.
Наконец пожилой мужчина повернулся к нам лицом. И тут обнаружилось разительное сходство этих двух людей, которых я ошибочно принял за коллег по работе.
- Мой отец потерял на войне двух своих сыновей, я – потерял двух братьев. Хоть это и был их выбор… нам уже сложно верить в будущее, доверять чему-либо… Я-то – в силу своей молодости – ещё верю, а мой отец… любые аргументы быстро перестают на него действовать. И вот так проводит он всё свободное время – смотрит на то, как идёт война. С того злосчастного февраля она заменила ему огонь и воду…
- Понимаю, - произнёс я. – Вы извините меня, но мне нужно за столик.
Моя любимая по-прежнему находилась в окружении детей и, на удивление, выглядела счастливой.
- Так почему же страдания?.. – остановил меня мой собственный вопрос, прозвучавший на этот раз из уст молодого бармена. – Хочу вам предложить… вам ничего не придётся платить за ваш заказ, если сможете ответить.
- Необычное предложение. Но нет, не смогу. Как вы сказали… любые аргументы быстро перестают действовать… Слова не имеют больше значения, не так ли? Ценность в самом вопросе, а не в ответе на него, - последний может только казаться точным.
- И всё-таки?.. – произнёс он вслед с надеждой.
- Я не верю в страдания – вероятно, как и вы, - сказал я не оборачиваясь.
Пожилой мужчина явно не услышал меня – поскольку снова был погружён в события на экране, - а его сын продолжал ждать, имея молодость на то, чтобы верить в торжество истины и справедливости.

- Как ты, дорогая?..
Огонёк в её взгляде не угасал, и, казалось, чаша удивления немного пополнилась. Почти баланс – благодаря той беспечности, с которой мы шли сюда.
Дети – в порядке очереди – делились с моей любимой (а теперь уже и со мной) представлениями, фантазиями о своём будущем. И это было бы здорово – особенно с неунывающими мультипликационными персонажами заднего плана, - если бы веселье, трепет, восторг, бывшие у начала этих представлений, вскоре не исчезали, если бы фантазии не обесцвечивались реальностью. Воображаемые весы замерли – на мелькающие оттенки серого не реагировали.
Сквозь приотворённую дверь заведения доносились звуки и виднелись огни несущегося вдалеке железнодорожного состава. По странному ощущению, этим детям полагалось находиться в нём, но почему-то они здесь, с нами, и наш общий поезд, по какой-то причине, задерживается на маленькой, почти безлюдной станции.
Однако, приблизившись, он резко, с душераздирающим визгом замедлился – как не могут замедляться поезда. Одновременно тёмное небо озарилось багровыми вспышками, о происхождении которых можно было только гадать.
Кто-то из детей воскликнул:
- Там что-то взорвалось!
Его подхватили другие:
- Не иначе!
- Пылает!
- Неужто прилёт?!
- Очередной!
- Пожарище! Горит какой-то завод или склад!
- Но мы ведь на самой границе… здесь же не должно быть…
Любимая взяла мою руку в свою.
- Что это там, дорогой? – произнесла она не без страха.
Тревожно было и мне. И как будто оттого, что нас всех одолевал страх, багровой вспышкой озарился и полумрак заведения.
- А это ещё что такое?! – напрягся сидящий напротив нас рыжий парень.
- Всего лишь мерцание экрана, - сказал я, пытаясь вернуть всем спокойствие. И добавил про себя: «…того, на котором война…»
- Как-то слишком ярко, - в ответ на моё объяснение резонно заметил кто-то.
Любимая прильнула ко мне и сжала мою руку.
Спустя какое-то время в помещение вошёл охранник. Он явно был чем-то озабочен, если не сказать напуган. Однако на сей раз гадать не пришлось: следом за ним вошли двое в военной форме, с большими заплечными мешками и оружием на плечах. Лица у них были мертвенно-бледные, осунувшиеся, взгляды… впрочем, взгляды, вероятно, просто голодные…
- Всё в порядке, это всего-навсего посетители, пришли поесть… - продолжал успокаивать я.
- Они больше похожи на мёртвых, чем на живых, - тихо и как будто дрожа произнёс кто-то.
- Да уж, посетители, - вздохнула любимая.
Дети зашушукались:
- Кажись, пора сваливать отсюда, - предложил высокий светловолосый парень с прыщиками на лице.
- Да что вы ссыте, военных что ли не видели… - не поддавался тревоге его приятель, низкорослый, но крепко сбитый мальчишка с серьёзным лицом.
- У них оружие воще-то! Мало ли чё в голову им взбредёт! Не слыхал, что ли, как…
- Слыхал. Да ща доедим и пойдём, резких движений не надо!
Двое военных заняли стол в углу зала, самый дальний от нас. Пока один, не совершая никаких действий, сверлил подозрительным взглядом нашу компанию, другой достал из мешка бутылку водки, пластиковые стаканы, бумажный свёрток с едой и термос.
- Посмотри вокруг, дорогой, что-то не так. Когда мы пришли сюда, всё выглядело иначе, - произнесла любимая.
И правда… интерьер менялся прямо у нас на глазах: светлые рельефные стены темнели и приобретали вид мятой бумаги.
- Это, наверняка, игра света и тени, дорогая, всё в порядке…
Но как только я это произнёс, телевизор замолчал. На несколько секунд экран погас, а потом… озарился трансляциями федерального телеканала. К счастью для нас, звук был заглушён.
После второго выпитого стакана, последовавшего сразу за первым, оба военных, которые явно были неравнодушны к нам, встали и двинулись в нашу сторону. Страшные, перекошенные их лица и дикие взгляды не предвещали ничего хорошего. Дети напряглись, и я ожидал, что они вот-вот бросятся прочь из заведения.
Но тут возле нас возник седовласый официант. При виде его военные остановились, переглянулись.
- Мы просто хотели спросить: а чего без звука?..
- Какая-то поломка… приносим извинения, - ровным тоном прозвучал ответ.
- А-а-а, поломка… понятно, - нехорошим, подозрительным голосом протянул первый.
Другой, слегка толкнув его в плечо, вполоборота виновато произнёс:
- Мы ничего такого не хотели… ты не подумай, отец.
После чего они вернулись на своё место.
Все перевели дыхание. Пожилой официант, постояв немного, удалился. Я взглянул на военных: склоненные над налитыми дополна стаканами грубые их лица приобрели выражение боли и горечи.

Пришло время покинуть ресторан. Охранник сообщил о том, что наш поезд отходит через сорок минут. Молодые люди отреагировали на это сразу. Уходя, они сказали нам на прощание:
- Хорошо с вами!
- Хочется, чтобы у нас был такой учитель, как вы! – было адресовано моей любимой.
- Школе сейчас не хватает хороших учителей…
- Вы все чудо! У вас всё будет хорошо! – ответила им любимая.
На что высокий парень грустно сказал:
- Хотелось бы верить…
А светловолосая девочка, едва заметно указав на людей в военной форме, обречённо произнесла:
- Если придут они, ничего хорошего уже не будет…
Мы допили кофе и направились к бару рассчитаться за ужин. По второму телевизору по-прежнему шла война. Впрочем, она, вероятно, шла по нему всегда. Но пожилой официант сидел на этот раз спиной к экрану. Он и его сын, молодой бармен, пребывали в молчаливой задумчивости.
- Уважаемый, будьте любезны, сколько с нас? – попросил я.
На что бармен покачал головой и ответил:
- Это за счёт заведения.
- Спасибо вам, - сказала любимая его отцу. – Вы очень вовремя тогда подошли.
Пожилой официант кивнул, не поворачивая головы, что, однако, не выглядело как жест равнодушия.
Хотел и я произнести слова благодарности и попрощаться, но молодой бармен меня опередил:
- Вы сказали тогда, что не верите в страдания, так же, как и я. По-моему… в этом что-то есть. Это значит, что другие люди верят в них, не так ли?..
- Что ж, разумеется… - не собирался я ничего говорить, но, обменявшись взглядом с любимой, продолжил: - Знаете, всех нас можно условно разделить на четыре категории. Первая – это те, кто не страдает, но верит в страдания – желательно, чтобы таких людей было меньше; ко второй относятся те, кто и страдает, и верит в них – и таких много; третья – те, кто страдает (либо чья жизнь полна страданий), но не верит в них – и таких людей мало; четвертая – те, кто и не страдает, и не верит в страдания – и для общего блага (иными словами, для мира во всём мире) нужно, чтобы таких людей было как можно больше.
- А кто эти первые?.. – спросил вдруг пожилой официант. – Кто эти верящие в страдания, но при этом не страдающие сами?
- Как пример, лица, мелькающие на экране того телевизора. Те, кто разожгли войну и поддерживают её пламя, - сказал я.
- А вторые? Кто вторые? – спросил молодой бармен – и снова будто бы с надеждой, - взглянув при этом на отца.
- Те двое, что сидят в дальнем углу, - ответила ему любимая.
- А третьи?..
- Как пример, моя жена и ваш отец, - сказал я.
- Хм, я-то, пожалуй, к этой части не отношусь, - произнёс пожилой официант. – Во что мне теперь верить? На что ещё мне смотреть, как не на бесконечные страдания, которые этот мир допустил?
Но в его словах не было злости, только усталость.
- Стены храма – это не сам храм. И что произойдёт раньше – падёт храм или стены его?.. – повторил я его слова. – Вы всё ещё задаете себе вопрос. Всё ещё не верите до конца, что реальность – лишь происходящее на экране… Если бы верили, то, вероятнее всего, не помешали бы тем двум военным.
- А четвертые?.. – спросил молодой бармен.
- Дети… - ответила любимая.
- Как пример, они. Коль есть основание предположить, что их жизни не исполнены страданий, - добавил я.
- А разве страдания – не путь к Богу?.. – сказал пожилой официант. – Разве не богоугодное это дело – война?..
- Ну, может быть, в одном случае из ста это и путь к Богу, или к тому, что мы понимаем под этим словом. Куда чаще страдания рождают зависть, ненависть, злобу, - являются основой вражды. Те, кто страдают и верят в страдания, теряют веру в ценность жизни. И такие люди не прочь, чтобы за их ошибочные судьбы расплачивались другие. Потому и война. Вы же, уважаемый, – что-то подсказывает мне – ненавидите её, также, как и моя дорогая.
- Спасибо за тёплые слова. Не смеем вас дольше задерживать. Доброй вам дороги! – сказал молодой бармен, видя наше желание закончить разговор и уйти.
Я кивнул в знак прощания, любимая пожелала им добра в ответ, и мы вышли на улицу.
У двери стоял охранник. Странным отрешённым тоном он сообщил о том, что наш поезд только что отбыл. К счастью, я успел привыкнуть к здешним странностям, и даже более того – понять их. Поэтому спокойно ответил:
- Это был не наш поезд.
Для любимой, дабы ею не овладела паника, пришлось найти чуть больше слов.
Вечер снаружи был замечательным. Спешить никуда не нужно было. Взявшись за руки, мы шли прогулочным шагом. Та же удивительная беззаботность, что и по пути сюда. Дорога больше не вынуждала нас маневрировать, смотреть под ноги, останавливаться. Это вообще была уже совсем другая дорога. И никакой железнодорожной станции на том её конце, как и там, где мы только что были, никакого ресторана… Разумеется.
- Твой вопрос… он ведь по-прежнему без ответа... – произнесла любимая.
«Женщины умеют спрашивать и утверждать одновременно», - мысленно улыбнулся я. И стал рассуждать вслух:
- Почему жизнь некоторых хороших людей исполнена страданий – при том, что они ничем их не заслужили? Да, это вовсе не то, о чём мы говорили там. Да и разве есть один для всех ответ?..
Но однажды, когда я думал о тебе, мне представилась девочка… такая же, как ты: отчаянная, смелая, дерзкая… Она не побоялась отправиться в глубокий тёмный лес, который другой предпочёл бы обойти, несмотря на долгий путь. Отважилась – веря, что по ту сторону горит желанная звезда и мир совсем другой – такой, в котором хочется жить и жить. И ещё потому, что демонов тёмного леса, как и демонов снов, мы воспринимаем не вполне серьёзно до тех пор, пока не встретимся с ними на их территории, пока их реальность не станет и нашей тоже.
- Ты в это веришь?
- Это лишь моя фантазия.