Лохизм

ЛОХИЗМ
Я как лохотронщик "под ручку" с самим собой лохом

Определение лохизма.
Лохизм – мошенничество с целью выманивания денег и ценностей мошенниками («лохотронщиками») у своих жертв («лохов») с вовлечением в этот обманный процесс самих лохов. Это явление не знает ни границ, ни возраста участников, ни масштабов обмана, ни социального их положения (от последнего нищего до высших политиков и финансовых олигархов), ни исторических границ, ни общественного строя стран, в которых это происходит, ни законодательных, религиозных, морально-этических запретов, ни…, ни…, ничего!
Как ни странно, и тех и других участников этого явления прекрасно объединяет одно - жажда наживы, легкого обогащения, халявы. Лохотронщики действуют изобретательно, расчетливо и безжалостно, а лохи вступают в опасную игру простодушно и доверчиво, иной раз самоуверенно или из страха потерять свое, и, как всегда, из расчета на чудесный подарок судьбы. О, боже, как сильна наша вера в чудеса!
Гносеология (то бишь, природа познания) этого явления отнесет нас к нашей биологической сущности. Каждой биологической особи хочется жить посытнее и покомфортней любыми средствами, в том числе и обманом. Стремясь к солнцу, лиана нежно обовьет высокий ствол, чтобы ненароком его потом задушить, невинные и красивые цветочки завлекающе раскрывают свои лепестки для простодушной мухи, чтобы захлопнуться и сожрать ее. Наблюдал по «ящику», как лохизм процветает среди обожаемых нами белочек. У них заведено воровать друг у друга припрятанные в тайниках орешки. И вот обнаружив пропажу, потерпевшая делает закладки из камешков, и пока воришка их отрывает, сама грабит «лохушку». И, наконец, о хомо-сапиенс. Легко представить себе, как вождь племени допер до того, что боевые топоры и копья, кровь и битву с соседом можно с успехом заменить на нечто попроще и повыгоднее. И тогда подосланный шаман с бубном и плясками пообещает вождю-лоху жизнь вечную и славу в веках, если тот отдаст соседу юных дев, теплые шкуры и полмамонта. Ныне лохизм начинается с пеленок. Не верите? А тогда, что такое соска? Не зря ее называют пустышкой. Пустое подсовывают в обмен на бесценный час тишины. Потом идут сказки. Иванушка-дурачок с помощью Конька-горбунка самым коварным образом «лоханул» простодушного царя, сварив его заживо в кипятке. И путь к трону стал открыт. Лирическая юность настраивает девочку на поиски и заарканивании принца на белом коне. Юность и свежесть – в обмен на материальные ценности и положение в обществе. Любовь любовью, но материальные выгоды для барышни очевидны. О взрослой жизни и говорить нечего: короли «накалывают» царей, бомжи – бичей, и все остальные всех остальных.
Вывод из явления лохизма прост, как игра в наперстки: неистребимо и бесконечно! везде и всегда! несмотря ни на что! с детьми и стариками! днем и ночью! и т.д. и т.п.!
На сим, в сущности, и конец немудреного эссе. Ничего нового я вам, читатель тут, видимо, не рассказал, а затеял его для того, чтобы привлечь философствующих очкариков и прочую интеллигенцию к примерам «лохизма» из моей собственной жизни. Занимательные бывали случаи.
Старший брат, которому было лет 15, вполне легально пристроился на подработку – перед праздниками разносить по квартирам поздравительные телеграммы (почта никак не справлялась). Не стал справляться и брат – перебрал по жадности разноску. Ну, и сбагрил на младшего, 12-летнего, часть своей работы. Мне нравилось: где-то подкидывали на чай, где-то перепадал пирожок. Но однажды я смекнул, как с хозяев содрать и поболее. И стал я просить попить водички – мол, устал-запарился совсем. И тогда перепадать стало побольше и повкуснее: чайные копеечки приходили вдвое, плюс лимонад-компот, пирожное-мороженое. А вы не верили в лохотрон с детства, пусть копеечный и невинный!
Но то были ягодки… А, вот, как «лохотронщик» и «лох» смогли существовать почти одновременно? Как вам? А вот как.
К совершеннолетию пришел я, не будучи маменьким сынком, рано осознавал, что живем мы совсем небогато, и денюжку начал зарабатывать с детства: на той же почте, а еще раньше «бой-болом», а потом и судьей на линии на теннисных чемпионатах. И вот матушка решила, что пора парня кинуть в горнило взрослой жизни. Мудрая, мудрая мама, которая сожалела, что угораздило меня заниматься теннисом и футболять во дворе, а не пройти через секцию бокса… И вот после первого курса института устроила она меня «директором» вагона-ресторана на рейс «Москва-Владивосток» и обратно. Нет, нет, не спешите уличить меня в явном вранье. «Директором» я стал ночным, то есть сторожем. В мои обязанности входило: забаррикадировать на ночь все окна и двери специальными решетками; не пить, не курить; поддерживать огонь в плите; начистить ведро картошки; отоспавшись поутру, пару раз сходить по составу в разноску. В качестве факультатива имел я право продавать ночью налево с осмотрительностью портвейн, пиво, сигареты, вареную колбасу батонами. Бонусом служила возможность отобедать чем захочу. Повар, добрейший дядя Коля, весь рейс обучал меня стряпать. Кульминацией должна была стать солянка, но это было уже чересчур. Все остальное пригодилось по жизни.
И вот, в первую же ночь случилось! Ко мне постучали. С перрона. Двое были сильно «хорошенькие», но смирные. Они знали, где в час ночи раздобыть добавку. Сразу дали пятерку, мятую, как тряпка. Я-то знал, что на нее выходило две поллитровки портвешка по рубль девяносто с чем-то. Одну я сразу протянул ребятам, а со второй замешкался. И тут я внизу увидел печальные глаза и услышал оттуда горестное:
– А у нас на вторую нету.
«Нет, так нет», – вдруг решил я. Потом этому нашлось оправдание, покрывшее некоторое чувство вины: мол, им и одной-то много будет; может, благое дело совершил.
Потом еще были сигареты и пиво для пассажиров, а также батон московской колбасы для тетки с перрона – на свадьбу дочке. Успешную ночь я отметил самодельным стейком из красной рыбы.
Поутру, окинув внимательным взором свои владения, директриса Инна Иосифовна приступила к моему отчету. Он был прост – на бумажку со списком проданного я выложил всю выручку, включая весь навар. Пересчитывать она не стала, а как-то странно, как мне показалось, с изумлением оглядела меня, всего сразу, покачала на что-то головой и сгребла весь отчет в карман фартука. Слово «лох» она, видимо, не произнесла только потому, что такового в те времена еще не существовало. Дальнейшие финансовые расчеты у нас с ней шли таким же образом. Я их еще подкрепил тем, что, обмишулившись как-то на рубль при разноске, я заверил ее, что возмещу недостачу из зарплаты.
– Ну, ну, – усмехнулась она. – Не забудь.
Лох, доморощенный лох, интеллигентный лох, совершеннейший лох! А, значит, можно с ним и пошутковать и жизни поучить…
– Миша, у нас новости. Начальство велит нам теперь носить обед паровозной бригаде. Давай ноги в руки и дуй к ним. Вон судки тебя ждут. Да побыстрей, стоим пять минут и идём с опозданием. И одень фартук и колпак – положено, чтобы узнали. Крикнешь им снизу.
Надо, так надо. И вот я у локомотива, ору, ору, а толку из-за шума движка нет. И стал я бросать камешки в их окошко. Наконец, на площадку вышел главный, больно грозный и явно неголодный:
– Я те щас побрасаю. Чо надо?
В ответ я протянул-было наверх свои судки, и из одного выплеснулась… вода. Главный смачно-матерно плюнул себе под ноги и скрылся в своей кабине. «Оплеванный» и облапошенный, поплелся я назад. Из вагона-ресторана выглядывали радостные физиономии всей бригады. Но… поезд одного, даже клоуна в колпаке, ждать не будет. Состав тронулся. Я судорожно стал выбирать: бросить ношу и остаться к черту на полустанке, бросить ношу и прыгнуть в первый же вагон, не бросать ношу и… Но тут поезд заскрипел тормозами. Прибыв к месту своей работы, я еще получил «оплеуху» от Инны Иосифовны:
– Пришлось аварийку дернуть, теперь от начальства достанется. Говорила же тебе, что быстро надо…
Человек я незлобивый, и над приколом мы даже посмеялись все вместе. Но дело только этим не кончилось. На этот раз в него влез официант Гена:
– Слушай, это так оставлять нельзя. Давай незаметно плеснем им на тепловоз кетчупом и заявим начальнику состава, что они сбили лося.
– Вот еще, кетчупом. Пусть дядя Коля разведёт томатную пасту, – рачительно встряла Инна Иосифовна.
Но в этот раз я был начеку:
– Здорово, Гена, гениально. Но меня они запомнили, так что тебе и исполнить. И меньше, чем ведра краски не хватит, недостоверно получится. И оденься егерем, что ли, или ветеринаром.
Не знал я за собой злопамятности, а она, оказывается, затаилась во мне где-то. И по прибытии в Москву я заявил нашей дружной в целом команде, что во Владике купил каждому по большому и ценному подарку, и они ждут всех в нашем купе. Официантка Галя сорвалась туда сразу же и вернулась, поджав губы. В руках она держала четыре надутых воздушных шарика и мою записку, которую я сочинял аж несколько дней: «Локомотивная бригада благодарит вас за вкусный обед!»
Гена с досады проколол с хлопком свой, а Инна Иосифовна улыбнулась и прицепила свой над столиком со словами:
– Молодец! И большой, и ценный. Садись, шутник, поговорим о делах. Вот твоя зарплата.
И выложила мне 180 рублей при официальном окладе в 100 (без всяких бумаг и расписок).
– И давай-ка через неделю на второй рейс.
О втором рейсе не могло быть и речи, потому что в крымском Фрунзенском меня ждала «банда» необузданных друзей, к которым я приехал «миллионером». Там по моим рассказам о ж/д приключениях проныра Степа при всех застыдил меня тем, как должно законно распоряжаться не совсем законно нажитым. Стало ли это мне правилом? Не знаю. Не уверен.