Чёрное море

ПРЕДИСЛОВИЕ: "Пласт марев и зыбкости: море как метафора неустойчивости".

В «Чёрном море» В. А. Дорошева море — не просто море. Это — океан сознания, море метаний, море страхов, пожирающих надежд и неосуществлённых желаний. На дне этого моря лежат обломки: обломки прошлых мечтаний, разбитых иллюзий, надежд, которые не выживают — всё тонет, исчезает. Так море становится пространством постмодернистского отчуждения: неустойчивого, зыбкого, такого, в котором границы между реальным и воображаемым, между жизнью и смертью, любовью и отчаянием стерты.
В постмодернистском тексте не действует жёсткий причинно-следственный механизм. И море тут — метафора глубин бессознательного, зеркала, в котором герой и читатель вынуждены столкнуться с невозможностью зафиксировать твердую «правду». В этой зыбкости рождается ощущение, что «истина» — не одна, а множество, как множество граней черного моря.
1) Игра текстов и идентичностей: размытые границы «я»
Рассказ Дорошева (по описанию) явно показывает склонность к игре: герои — вампиры, говорящий мангуст, скрытые смыслы, метафоры, «мертвая зелёная весна», волна, которая «накрывает сознание»... Всё это — не попытка реалистично описать жизнь, а попытка показать внутреннюю реальность через символ, гротеск, аллюзию. В этом — характерная черта постмодернизма: отказ от героической цельности личности, от устойчивого «я». Вместо этого — фрагментарность, отсылки, метафоры, различные уровни реальности.
Как отмечают исследователи постмодернистской прозы — в частности, в русской традиции — часто прибегают к «автофикции», «ризомному концепту «я»», к композициям, разрушающим классический сюжет и единую личность. В «Чёрном море» этот «ризомный я» будто утопает — или тонет — в море символов, ощущений и аллюзий. Личность растворяется, меняется, метафорически уходит на дно, как трупы мёртвых «на дне моря любви».
2) Смерть метанарративов — и рождение множества смыслов
Постмодернизм часто отвергает «большие нарративы» — универсальные метафизические схемы, обещающие ясность, цель, смысл. Вместо этого — множество частных историй, множества интерпретаций, множественных истин. В «Чёрном море» Дорошев как будто говорит: любовь, смерть, вера, искусство, свобода — всё это не даётся однозначно. Любовь — море, свобода — волна, вера — слово, но это слово скользит, растворяется, не держится. Нет единой морали, нет четкого ответа: «есть ли смысл?» — герой задаёт вопрос не один раз, но ответ либо не даётся, либо остаётся гипотетическим. Это и есть «постмодернистская честность» — с миром, с читателем, с самим собой.
3) Сюрреализм, гротеск и ирония: эстетика конца иллюзий
Хотя текст Дорошева помечен как «сюрреализм / авангард / постмодерн». И действительно: выбор вампиров, мёртвых весен, говорящих животных, метафорических образов — всё это отсылает не к социальному реализму, а к эстетике гротеска, к гиперболе, театральности, к сознательной игре. Такая эстетика — не просто украшательство, но сюжетно-экзистенциальное решение: через гротеск и символ героя лишают опор на обычную реальность, на привычную логику. Вместо этого — сны, кошмары, метафоры, переходы между состояниями, настроениями, идентичностями. Смерть, любовь, бессмертие — переплетаются, пересекаются, путаются. И весь текст становится лабиринтом, куда читатель погружается без надёжной карты.
4) Темы любви, смерти и отчаяния как вечные пластинки — и одновременно фрагменты
В «Чёрном море» любовь — не романтика, не спасение, а море, волна, обломки мечтаний. Смерть — не финал, а состояние, постоянное присутствие: герои — мёртвые, вампиры, трупы на дне... Надежда — хрупка, зыбка, она словно мираж, отражение света на волнах, которое может исчезнуть. Этот подход близок постмодернистской парадигме: не утешать, не давать финал, не сбивать конец сюжета. Вместо этого — оставить рану, вопрос, сомнение. И предложить читателю самому встать на берег, глядя в море, и спросить: «Кто ты? Что ты чувствуешь? Что для тебя — любовь, смерть, свобода, искусство?»
5) Почему «Чёрное море» может считаться постмодернистским текстом
Потому что море в нём — не фон, а образ, ткань сознания, метафора внутренней неопределённости и метаний. Потому что персонажи, события, мотивы — не «реалистические», а символические, гротескные, аллюзорные, построенные на игре, иронии и гиперболе. Потому что текст отказывается давать читателю устойчивую точку опоры — никакой морали, никакой финальной «правды», только вопросы и миражи. Потому что личность героя размыта, подвижна, растворяется в символах и метафорах — как и читатель, вовлечённый в этот поток смыслов.
В заключение — о магии сомнения
Постмодернизм — это не столько эстетика, сколько состояние: состояние сомнения, раздвоения, поиска смысла там, где его нет. «Чёрное море» — не просто рассказ о любви и смерти, не просто мрачная притча. Это — путешествие по водам сознания, попытка выжить в мире, который не даёт уверенности, жёсткой морали, устойчивого сюжета. Герой — не герой, а путник, море — не море, а лабиринт, любовь — не спасение, а испытание. И может быть, в этом и заключается подлинная магия постмодернизма: не в красивых эффектах, не в «модных» метках, а в том, чтобы через такие ироничные, тревожные, метафорические тексты дать читателю пространство для собственного сомнения, собственного выбора — и для собственного страха, для собственной боли, для собственной надежды.


ЧЁРНОЕ МОРЕ


Действующие лица:
Владимир Дорошев
Профессор Метаморфозиус
Джек Спутник Моряков
Смерть
Эдгар Аллан По
Принц Генрих Мореплаватель
Говорящий мангуст Джеф



ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЖАЖДА ЖИЗНИ

...я никогда не изменюсь, я всегда буду вампиром, я слишком вас люблю, люди...



ГЛАВА ВТОРАЯ. МЕРТВЕЦЫ

...те, которые ничего и никого не любят – на самом деле, мертвы, они лежат на дне чёрного моря любви...


ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ВОЛЬТЕР ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ В ГРОБУ

...если бы любовь не существовала на свете – её стоило бы выдумать...


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. У КАЖДОГО ВАМПИРА ЕСТЬ СВОЯ ДЕВОЧКА

…У КАЖДОГО ВАМПИРА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ ДЕВОЧКА… Такие вот первые слова я напечатал на бумажном листе, такими вот словами начнётся мой роман, новый роман, да, да, новый, роман, новый роман, душераздирающий такой, чтобы волосы на голове шевелились, по-настоящему, не фигурально, а по-настоящему, именно такое должно происходить, когда читаешь книги, когда вдыхаешь запах мёртвой зелёной весны, и эти трупы вокруг… симптомы весны… скорее всего, осени… трупы вокруг - пожелтевшие листья осени, напоминают о ней страницы, да, нового романа, страницы нового романа, У КАЖДОГО ВАМПИРА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ ДЕВОЧКА, первая строчка… я иду по улице своего сознания и попираю своими ногами могилы желтой осени, могильные плиты её листьев… волна накатила… как обычно, внезапно, без всякого предупреждения, я её даже не увидел, она просто шибанула по мне, врезалась в моё сознание, сдавила мой череп (Кто ты?) (Кто ты?) (Кто я?) (Кто мы?) (Кто они?) (Что я делаю?) это не приход, который испытывают наркоманы, это Волна, она бросается в тебя, и ты не в силах с нею совладать (Кто ты?) (Кто ты?) (Кто я?) (Кто мы?) (Кто они?) (Что я делаю?) да, роман, новый… волна накатила на меня… и на несколько секунд я увидел себя в другой жизни… …ТАМ я иду по Литейному проспекту, не понимаю, где нахожусь, мне холодно, мне страшно, я боюсь и не понимаю, что со мной будет, и мне неизвестна моя судьба, я шагаю по Литейному проспекту, я в другой жизни, я шагаю, и мне холодно, и я понимаю, что Санкт-Петербург очень большой для меня, очень великий, я передвигаюсь от одной остановки к другой, я подолгу сижу на скамейках и стараюсь запомнить, что меня вокруг окружает, я хочу это запомнить, чтобы не потеряться, я иду и мне не совсем хорошо, в голове рождаются какие-то слова и рифмы, я шепчу, я чувствую, что могу показаться остальным прохожим сумасшедшим человеком, который забрёл на Литейный проспект из совсем другой жизни… и Волна отошла… Я ЗДЕСЬ, я пишу роман, У КАЖДОГО ВАМПИРА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ ДЕВОЧКА, это первые строчки, нет, это будет не душераздирающий роман, это будет, наверное, роман о любви (Кто ты?) (Кто ты?) (Кто я?) (Кто мы?) (Кто они?) (Что я делаю?) к кому это я обращаюсь? я обращаюсь к любви, я обращаюсь к ней, и засыпаю на могильных плитах осенней листвы, я переживаю за своё сознание, я сумасшедший человек, я - нечеловек, нечеловек… я - сумасшедший вампир, я больше всего люблю шагать по могильным плитам осенней листвы, я обожаю мёртвую зелёную весну, мне нравится то, что со мной вытворяет эта весна, она превращает меня в сумасшедшего, она превращает меня в мертвеца, она делает меня нечеловеком, вампиром, да, я пишу новый роман, она делает меня вампиром, она, мёртвая зелёная весна… я люблю эту мёртвую зелёную весну, которая превращает меня в сумасшедшего нечеловека… я люблю эту мёртвую зелёную весну, которая превращает меня в сумасшедшего... я люблю эту мёртвую зелёную весну, которая превращает меня… я люблю эту мёртвую зелёную весну… я люблю эту зелёную весну… я люблю эту мёртвую весну… я люблю эту весну…


ГЛАВА ПЯТАЯ. В ПЕРВЫЙ РАЗ

...когда умираешь – это как будто в первый раз, когда любишь – это как будто навсегда, всегда умирать невозможно, любить всегда возможно, поэтому мы, вампиры, бессмертны...


ГЛАВА ШЕСТАЯ. В КОГО ВЕРЯТ ЛЮДИ?

..они пили коньяк, и очень долго молчали, потом Владимир улыбнулся, о чём думаешь? спросил профессор Метаморфозиус, люди не верят, что я – вампир, ответил Владимир, это не беда, люди даже в Бога не верят, а он ведь реально существует, сказал профессор, в кого же они верят? спросил Владимир, да в разную ерунду, им так легче жить, легче любить, проще умирать, ответил профессор, разве это вера? спросил Владимир, это – действительность, холодная и жестокая, ответил профессор, Владимир отпил из своей рюмки, сказал: а я вот верю, что люди умеют верить, профессор спросил: ты видел таких людей? да, много раз, они прекрасны в тот момент, когда верят в любовь и красоту, это я называю искусством, ответил Владимир, профессор Метаморфозиус отвёл свой взгляд, проговорил: ну… раз так… постарайся, в таком случае, любить людей, любить людей вечно...


ГЛАВА СЕДЬМАЯ. НА ДНЕ

...все обречены быть любимыми, все обречены любить, именно так, никак не иначе, любить – значит, тонуть поэтому я сопровождаю всех, кто плавает в этом чёрном море...


ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЛЮБОВЬ – ЭТО СВОБОДА.

...любовь – это свобода, я тебя никогда не брошу...


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СОЛНЦЕ В РУКАХ, СВЕТ В РУКАХ, ПРИЖМИ ЭТИ РУКИ К СВОЕМУ СЕРДЦУ.

...пальцы нажимают на клавиши, на экране монитора появляются слова: "… У каждого вампира должна быть своя девочка…" и всё, больше ничего, чёрт! нет ничего в голове! пусто… выругался Владимир, шум, сзади, владимир обернулся, в проёме двери стоял профессор Метаморфозиус, нет ничего… - проговорил профессор. – Ничего…Или, всё-таки, есть?
- Есть, - прошептал Владимир.
- И где? Где она?
- Она далеко. Очень. Очень далеко.
Метаморфозиус улыбнулся.
- Нет. Она рядом. Всегда. Только протяни руку.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Я ХОЧУ ВАС ЛЮБИТЬ

...да, точно, хочу...


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОЧЕМУ РВЁТСЯ НА ЧАСТИ СЕРДЦЕ В ГРУДИ

...откуда ты взялась? зачем ты появилась? ты.... ты.... я просто.... я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ...


ВАМПИР ВЛАДИМИР ДОРОШЕВ И КНЯЗЬ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ШВЕЦ. СМОТРИ НА НИХ, ОНИ УМЕЮТ ЛЮБИТЬ.
Они шли быстрым шагом по Невскому проспекту в районе станции метро "Площадь Восстания". пространство вокруг них было переполнено людьми, их было так жутко много. Они шли быстро и очень много курили.
- Не торопись. Ты даже не смотришь себе под ноги.
- Я не всегда люблю смотреть на что-то.
- Но ведь есть что-то, на что смотришь иногда.
- Да. Я вспомнил. Я люблю смотреть на влюблённых людей. Они очень прекрасны в этот момент...ВАМПИР ВЛАДИМИР ДОРОШЕВ И КНЯЗЬ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ШВЕЦ. СМОТРИ НА НИХ, ОНИ УМЕЮТ ЛЮБИТЬ.
Они шли быстрым шагом по Невскому проспекту в районе станции метро "Площадь Восстания". пространство вокруг них было переполнено людьми, их было так жутко много. Они шли быстро и очень много курили.
- Не торопись. Ты даже не смотришь себе под ноги.
- Я не всегда люблю смотреть на что-то.
- Но ведь есть что-то, на что смотришь иногда.
- Да. Я вспомнил. Я люблю смотреть на влюблённых людей. Они очень прекрасны в этот момент...ДЖЕК СПУТНИК МОРЯКОВ И ВЛАДИМИР ДОРОШЕВ. ЗА КАЙФОМ.

Когда Джек вошёл в комнату, Владимир стоял около шкафа, смотрел на зеркало. В его правой руке был пистолет. Дуло было приставлено к виску.
- Постой! - сказал Джек. - Зачем? Куда ты?
- На небо. Я хочу послушать хо

ДЖЕК СПУТНИК МОРЯКОВ И ВЛАДИМИР ДОРОШЕВ. ЗА КАЙФОМ.

Когда Джек вошёл в комнату, Владимир стоял около шкафа, смотрел на зеркало. В его правой руке был пистолет. Дуло было приставлено к виску.
- Постой! - сказал Джек. - Зачем? Куда ты?
- На небо. Я хочу послушать хорошую музГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СМОТРИ НА НИХ, ОНИ УМЕЮТ ЛЮБИТЬ.

...они шли быстрым шагом по Невскому проспекту в районе станции метро "Площадь Восстания", пространство вокруг них было переполнено людьми, их было так жутко много, они шли быстро и очень много курили...
"не торопись, ты даже не смотришь себе под ноги"
"я не всегда люблю смотреть на что-то"
"но ведь есть что-то, на что смотришь иногда"
"да, я вспомнил, я люблю смотреть на влюблённых людей, они очень прекрасны в этот момент"


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ЗА КАЙФОМ.

...когда Джек вошёл в комнату, Владимир стоял около шкафа, смотрел на зеркало. В его правой руке был пистолет, дуло было приставлено к виску, постой, сказал Джек, зачем? куда ты? и Владимир ответил: на небо, я хочу послушать хорошую музыку...


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. KILL LOVE

... я убью свою смерть, от неё ничего не останется, а я всегда буду с вами...


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ВСЕ ЛЮДИ ОБРЕТАЮТ СЕБЯ В ЭТОМ ЧЁРНОМ МОРЕ.

...они были на корабле, стояли около борта, курили и смотрели на это чёрное море, солнце стремительно опускалось за горизонт, надвигалась ночь, знаешь, когда я был маленьким, то чуть не утонул в реке, сказал Владимир, кто тебя спас? спросил Джек
выбрался как-то сам
а зачем полез в воду?
не помню, может поплавать захотел
...
я вот сейчас хочу поплавать, но в другой воде
в какой?
в этой, чёрной, чёрной, как любовь
и Владимир прыгнул за борт он думал, что будет плавать в этом бескрайнем море любви, и любить всех, и видеть счастливые лица людей, но почему-то он стал тонуть, чёрная вода стала проникать в лёгкие, он стал задыхаться от такой любви, было очень больно, он начал сходить с ума, говорить на непонятном языке, смотреть на всех безумными глазами, он почувствовал, что идёт ко дну и не видит света но он захотел утонуть в этом море, поэтому он расслабился и заглотнул как можно больше этой своей любимой воды, но его вытащили на палубу корабле, Джек присел около него, он усмехнулся
ну как? наглотался? почувствовал?
да
ты боишься?
нет
ты дрожишь
да, не от страха, от кайфа, я понимаю, что могу любить, сказал Владимир...


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ВАМПИР ВЛАДИМИР И СМЕРТЬ.

...пойдём со мной, сказала она, ты не пожалеешь, а Владимир спросил, а где твоя коса? она засмеялась, идём, там так спокойно, там ничего нет, предел мечтаний, не так ли? Владимир ответил ей: спасибо, но я бессмертен
она засмеялась и ушла.


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПРО ФРАНЦУЗКИЙ КОНЬЯК.

...кладбище... они стояли около могилы и просто смотрели, к могиле подошёл какой-то человек, положил около памятника цветы, коньяк, цветы и записку...
- Французский коньяк оскверняет священное место последнего успокоения По. С тяжестью в сердце и лишь из уважения к семейной традиции коньяк оставлен. Вечная память великому По! – сказал внезапно Эдгар По.
- Что? – не понял Владимир.
- Так написано в этой записке.
- А кто это? Кто этот человек?
- Не знаю, - ответил По, потом отпил из бутылки, которую держал в руке, и продолжил. – Приходит на мою могилу уже много лет и оставляет вот такие сувениры.
По повернул лицо к Владимиру:
- Хочешь коньяк? – предложил он.
Владимир принял у него бутылку и отпил...


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НАВСЕГДА.

... я всегда буду любить людей, это очень помогает мне в трудные минуты...


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. КОДЕКС ВАМПИРА.

...никто не заставит меня жить по правилам, жить так, как надо жить, плевать я хотел на все правила...


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. БРОНЗОВЫЙ ПЁС И ЕГО ПРЕДАННОСТЬ.

...они подошли к памятнику, бронзовый пёс неподвижно взирал куда-то вдаль и всё так же словно ждал своего хозяина, неподалёку стояли или сидели на скамейках влюблённые – девушки и парни...
Профессор Метаморфозиус: Наверное, клянутся друг-другу в любви до гроба. Это такая здесь местная традиция.
Джек: Знаю.
Профессор Метаморфозиус: Слушай, мы столько проплыли по чёрному морю только ради того, чтобы добраться до Японии и взглянуть на этот памятник?
Джек: Да. Много лет мечтал взглянуть на этого бронзового пса. Лет сто. Или тысячу. Точно не скажешь.
...они помолчали несколько минут...
Профессор Метаморфозиус: Да. Поразительно. Столько лет ждать своего хозяина. Людям бы такая преданность.
Джек: Дело не в людях и не в собаках. Дело в другом. Преданность, как и любовь, надо заслужить...



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ГЛУПЫЙ ПРИНЦ

Джек и капитан корабля стояли перед принцом Генрихом Мореплавателем около стола, на котором была разложена карта чёрного моря и морских путей. Принц закончил чертить маршрут и обратился к капитану:
- Вот таким вот курсом вам следует плыть.
Капитан молча отдал честь, развернулся и зашагал в сторону выхода из зала. Джек остался стоять. Принц спросил его:
- Вам что-то непонятно? У вас есть вопросы?
- Да, - сказал Джек. – Почему бы вам не отправиться с нами?
- В чёрное море?
- В чёрное море.
Генрих Мореплаватель рассмеялся.
- А зачем? – спросил он.
- Удивительно, что вы об этом спрашиваете, принц. Вы столько снарядили экспедиций, столько кораблей отправили в чёрное море, но сами ни разу не вышли в него. Поплыли с нами, принц. Вы увидите, что это море ни на что не похоже. Вы увидите, как там бушует любовь, как там выворачивает всю душу и сердце заставляет так сильно биться. Поплыли с нами, принц. Хоть один раз своими глазами посмотрите на это море.
Принц немного помолчал. Потом проговорил:
- Нет, я не поплыву с вами. Даже не уговаривайте. Мне здесь спокойно, когда я один и мне никто не нужен, когда ничто не тревожит меня и не нарушает моего покоя. Зачем мне любить? Зачем мне плыть в этом море? Зачем мне эти волнения и смятения, эти чувства, это сердцебиение, горести и радость, встречи и разлуки…? Нет, я останусь на берегу своей жизни.
Джек отвернулся и пошёл прочь.
- Глупый принц… - прошептал он. – Глупец…


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. НА ДНЕ

...вглядываясь в тёмные воды этого бескрайнего моря человеческих чувств, я, всё-таки, увидел свет на дне…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ЕЁ ИМЯ

...очень много людей понимают, что у Любви имя – СУКА, и я тоже это понимаю, но верю, что настоящее имя её – КРАСОТА, и я буду стараться верить в это до конца своих дней...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВЕЧНО
...никогда не играйте с вампирами, укусят, будете жить вечно, и любить вечно...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ОТ АВТОРА

Они сидели в портовом кабаке. Их корабль ждал сигнала к отплытию. Они – Владимир Дорошев, Джек Спутник Моряков, профессор Метаморфозиус, Эдгар Аллан По и говорящий мангуст Джеф – очень много курили и очень много пили. Как будто в последний раз. Они говорили на такие темы, на которые остальным говорить было просто не интересно. Неожиданно Владимир Швец встал. Он поднял бокал вина.
- Друзья! – провозгласил он. – У меня созрел тост!
- Тост! Тост! – зашумели все.
- Да, тост. Я предлагаю выпить за тех, кому мы не нужны, за тех, кто нас забыл, за тех, кто о нас ничего не знает. Это замечательная идея. Мы все – мертвы, нас не существует. Но мы просто обязаны выпить за тех, кто жив и может любить.
Все подняли свои бокалы, чокнулись и выпили...


ПОСЛЕСЛОВИЕ
Постмодернистский лабиринт В. А. Дорошева: аналитическое эссе

1. Размытая реальность как принцип композиции
В рассказе «Чёрное море» реальность неустойчива, зыбка, построена на колебаниях между материальным и символическим. Уже сама основная метафора — море — функционирует не как пространство действия, а как многослойная структура: эмоциональная, онейрическая, метафизическая. Такой тип организации пространства характерен для постмодернистской прозы: текст отказывается от миметического изображения мира и превращается в зеркальный зал смыслов.
Параллели:
Владимир Набоков, «Приглашение на казнь» — «подвижная» реальность, где физический мир подчиняется внутренней логике героя;
Хорхе Луис Борхес, «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» — мир, колеблющийся под прессом вымысла, где границы реального постоянно нарушаются;
Франц Кафка, «Замок» — мир как неопределённость, где пространство становится проекцией субъективных страхов.
У Дорошева море имеет ту же функцию, что «Замок» у Кафки: оно не объясняется, оно существует как загадка, как структура, оказывающая давление.
2. Фрагментарность сознания и «ризомное» Я
Главный герой текста существует в состоянии внутреннего распада. Его идентичность не устойчива: эмоции, воспоминания, образы накатывают как волны, унося и разрушая. Психологическое повествование уступает место постмодернистскому «ризомному» субъекту (М. Делёз, Ф. Гваттари) — личности как сети, а не как цельности.
Параллели:
Маргарита Муратова, «Смерть Мурасиги» — герой, лишённый устойчивого «я», о существовании которого можно судить лишь по рваным фрагментам;
Саша Соколов, «Школа для дураков» — раздвоенный субъект, существующий одновременно в нескольких версиях личности;
Сэмюэл Беккет, «Безымянный» — речь как поток разваливающегося сознания, в котором «я» — лишь звук.
Такое «растворение» субъекта прекрасно вписывается в постмодернистскую традицию: герой — не герой, а фигура в тексте, не более реальная, чем море, которое его поглощает.
3. Метафора смерти как структура повествования
Образы смерти присутствуют в «Чёрном море» не только как тема, но и как композиционный принцип. Смерть здесь — не конец, а процесс, не событие, а состояние, разлитое по тексту: трупы на дне моря, вампиризм, мёртвые весны, омертвевшие чувства. Это классический пример постмодернистского «танатологического фона», где смерть — язык, на котором говорит реальность.
Параллели:
Чарльз Буковски — смерть как сосуществование с абсурдом, тревога, лишённая героизма;
Патрик Зюскинд, «Парфюмер» — смерть как эстетический объект, как особая форма бытия;
Эдгар По, «Падение дома Ашеров» — смерть как атмосфера, метафизический ландшафт, а не просто сюжет.
У Дорошева смерть — волна: накатывает, уходит, возвращается. Она не финал, а ритм текста.
4. Интертекстуальность, игра, маски
Признаки постмодернистской игры у Дорошева проявляются через:
соединение несовместимого (вампиры и романтические образы, философия и гротеск);
символизацию вместо реалистических описаний;
намеренную театральность образов;
отсылки, скрытые цитаты, отголоски традиций.
Море в данном случае — уже не просто образ, но текст, написанный всеми текстами до него. Вода становится мембраной, в которую впитались мифы о море — от Гомера до раннего модернизма.
Параллели:
Умберто Эко, «Маятник Фуко» — игра аллюзий, бесконечные цитаты, гибридные структуры;
Томас Пинчон, «V.» — мир как текст, в котором нет «оригинала», а есть лишь следы других текстов;
Андрей Битов, «Пушкинский дом» — размывание границы между литературой и реальностью.
У Дорошева персонажи — это цитаты из архетипов: вампир как маска страсти и разрушения; говорящий мангуст — наследник мифологических говорящих животных; мёртвые весны — готовый символ декаданса.
5. Отказ от морали и финальной истины
Ключевой постмодернистский жест — отказ дать читателю «последнее слово». Рассказ «Чёрное море» не предлагает ответа, не объясняет смыслы символов, не определяет, что есть добро и зло, кто виноват, кого спасать. Единственная постоянная в тексте — отсутствие постоянства.
Параллели:
Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия» — выбор, не имеющий окончательного смысла;
Луи-Фердинанд Селин, «Путешествие на край ночи» — моральный релятивизм и беспросветность как честность;
Роберт Музиль, «Человек без свойств» — мир, в котором невозможно жить по одной системе координат.
У Дорошева море — не добро, не зло — оно просто есть. Оно беспристрастно, как сама постмодернистская вселенная.
Вывод: место рассказа «Чёрное море» в постмодернистской традиции
Рассказ Дорошева легко вписывается в рамки постмодернистской эстетики благодаря: символической и размывающейся реальности, превращающей события в метафоры; фрагментированной структуре личности и отобранной у героя цельности; тематике смерти как непрерывного состояния, а не драматического события; игре интертекстов, соединяющих гротеск, сюрреализм, философию; отказу от морали и авторской позиции, характерному для второй половины XX века. На уровне эстетики текст можно расположить на пересечении традиций Кафки, Набокова, Соколова, Борхеса и Эко — с добавлением современной русской тревоги, нервного декаданса и честной внутренней боли.