Жуир и жюри

ЖУИР И ЖЮРИ
Посвящаю добросердечной Миле Кош
– Пап, а что такое жуир? Тут есть: «жуир в жюри», – сын разгадывал что-то на заднем сиденье нашего авто.
– Это к маме, она у нас филолог. Наташ, что за фигня?
– Перестань при сыне… Это развивающее упражнение для детей с использованием иностранных заимствований. Светка дала. Там в конце есть ответ.
– А-а, ну, разве что Светка… Для второклассника в самый раз будет. А ты хоть знаешь, что такое жюри? – это уже было к Ваське.
– Вроде суда, что ли?
– Близко, – пошутил я в ущерб знаниям ребенка. – С приговором к высшей мере.
– Вась, жуир – это кутила, тот, кто рвется только к благам и удовольствиям – дрянь в общем-то... А ты бы помолчал лучше, только ребенка портишь.
– А-а, – по-своему понял определение сын. Наверно, в свою пользу.
Я остался рад монолитности семьи – все эти «иголки-прищепки» тому свидетельством.
Удивительно, но только что мы миновали населенный пункт «Журовка» из десяти домишек. За ним мы и свернули с шоссе на площадку для отдыха, жена стала разворачивать бутерброды, я потянулся за термосом с чаем. Вокруг было пусто, только на другом конце, у самого съезда стояла фура без признаков жизни. Мы оказались на площадке не единственными обитателями: неподалеку спиной к нам сидел пес – пес как пес, черно-серый, средний в холке, с широким ошейником, такие бедолаги по городу бегают в маленьких стайках. Наташа разделила бутерброды по-братски, то есть на четыре части. Пес, однако, на приманивание не обратил никакого внимания, хотя должен был бы. Он был непроницаемо занят, он выглядел, как утомленный философ, глядящий в вечность…
Оказалось, что у пса есть дом, и он здесь постоянный житель: сердобольные дальнобойщики, очевидно останавливавшиеся здесь регулярно, соорудили ему из обрезков досок кое-какую конуру, хоть и с заметными щелями, и с барского плеча пожаловали на крышу драную, промасленную телогрейку – весьма вовремя, осень наступала холодком. Перед будкой валялись остатки пиццы – черствый корж.
Мы не гордые, сами подошли к собаке.
– Как обратишься? – спросил я сына.
Он протянул собаке еду:
– Жуир, на!
Пес досадливо, как показалось, повернул к нам свою башку, ам, и бутер слету мгновенно пропал в его пасти. Я ожидал оживления и попрошайничества. Напрасно. Тотчас и мы пожертвовали свои доли, и такой же был ответ и нам, без эмоций. Он, наверно, никогда не был сполна сытым и сожрал бы с десяток доз нашего перекуса. Но ему было не до нас и не до жратвы. Он нам не верил. Как и всем другим, даже тем, кто мастерил ему конуру и подбрасывал остатки пиццы, с уже без выковырнутой колбасой.
А до чего ему, черт побери? Что, что там?
Кормежка происходила у края площадки. Прямо от бордюра шел крутой обрыв, внизу слева и справа были рощицы, а между ними – поле, простиравшееся до горизонта. На нем ничего не было – хоть так, хоть под биноклем. Он безучастно смотрел туда. Мы тоже, и не было там ничего, кроме никчемного пространства.
Потом я не раз вспоминал, как это выглядело со стороны. Выходило – респектабельно. Вся семья в струнку у обрыва, посреди пес. И все дружно смотрят в обрыв… А там… Ничего…
Наше оцепенение прервал Васька, потянув меня нас за рукав:
– Поехали, что ли? Все равно его никто не возьмет. Я бы…
– А он ни с кем и не поедет, – прервал его я, и это было правдой.
Мы все одновременно отвернулись от обрыва.
– Он не жуир? – уже в машине спросил нам в спину сын.
Я сделал вид, будто мне надо срочно подправить зеркало, и включить дальний свет или противотуманки – смеркалось и сморкалось. Наташа стала суетливо перекладывать что-то в сумке у ног.
– А вы не жюри… – заключил Вася; вот и итог упражнений от Светки и пса.
– Правда, мы - не жюри. Что же там было в дали? – прошептала для себя и меня Наталия и неожиданно прибавила:
– Будто мы все повзрослели сразу лет на десять...
Эх, сейчас бы большим глотком, да под «собачью радость» (ливерная колбаса вот так называлась).
И чтобы хоть кому-нибудь было счастье!