СЛУЧАЙ НА РАБОТЕ

СЛУЧАЙ НА РАБОТЕ

        Когда-то я работал в вычислительном центре, входящем в систему министерства энергетики. И у нас в отделе был интересный сотрудник — дежурный электрик. Мы, инженеры, занимались обслуживанием и ремонтом вычислительной машины, которая состояла из множества металлических шкафов и занимала очень большое помещение машинного зала. Сейчас, в наше время эта машина по всем своим параметрам занимает место только одного среднего, дешёвенького смартфона.

        И этот электрик, огромный, здоровенный детина иногда подсмеивался над нами  : "Что это вы так боитесь попасть под напряжение, чтобы вас не ударило током? Хлю́пики! Вот смотрите — мне же ничего не бывает". И он вставлял в розетку два металлических провода, брался за них руками и довольно смеялся. Видно было, что через него проходил ток, потому что его подёргивало. Но это ему нравилось, это было ему в кайф. Он говорил, что электрический ток очень приятен, это как медицинская физпроцедура, когда в медкабинете через человека в лечебных целях пропускается слабый электрический ток.

        Он блаженно улыбался, подёргиваясь под током.

        Всё удивлялись и недоумевали, как такое возможно.

        Но в отделе появился новый очень шустрый и любознательный сотрудник, и однажды, при очередном таком эксперименте, при этом бахвальстве электрика он попросил его показать его ладони. Электрик показал ладони.
        — Ты, наверное, часто работаешь на даче с лопатой, копаешь огород и всё такое. Сколько соток у тебя дача?
        — Обычно, как у всех — шесть соток. Но, конечно ещё у тёщи огород большой есть за городом — 25 соток, приходится помогать, да и у зятя тоже 20 соток, тоже приходится помогать.
        — Ну теперь понятно.
        Подойдите все и посмотрите на его руки.
        Всё подошли и посмотрели.
        Руки его были сплошь в мозолях — просто твёрдая, сухая корка.

        — Вот, — сказал новый сотрудник, — вот почему его не убивает. Твёрдые, сухие мозоли являются как бы диэлектриком, который не пропускает ток или пропускает, но только чуть-чуть, поэтому ему и кажется приятно.
_____

        А до этого я работал на вычислительном центре в другой системе, и там был ещё более удивительный случай.

        После окончания института я прибыл по распределению на работу по специальности.
        Секретарша ввела меня в кабинет директора.

        За столом сидели двое — один маленький, худенький, скромно одетый, другой огромный, представительный, самоуверенный, в новом дорогом костюме и в очках с золотой оправой.

        Я поздоровался и направился ко второму.         Отдал направление, диплом и паспорт.
       Он внимательно изучил их и, барабаня пальцами по столу, строго и важно внушительно посмотрел на меня.
        — Так, так, так значит.
        Молодой специалист после института по направлению министерства на работу к нам?
        — Да.
        И стал расспрашивать меня об институте, о том, где проходил практику и другие подробности.
        Я всё рассказал.

        — И вы готовы поработать у нас на ниве...
        На ниве… Э...
        На ниве, так сказать, э...
        Готовы вернуться из заоблачных институтских высот в лоно...
        В лоно, так сказать, э...
        В лоно настоящей жизни?
        И окунуться в гущу народных масс, проникнуться их заботами, проблемами, чаяниями, внести свой вклад и потрудиться во благо и на пользу обществу? И в едином порыве!.. Во благо и во славу!
Во славу... Э... Во славу, так сказать, э...

        "Ну его понесло, так понесло, — подумалось, — понесло, как Остапа Бендера, и сейчас, наверное, тоже, как Остап он скажет "Ибо... Ибо..."

        Но он закончил и сказал: "Ну в общем это самое...

        И что, вы действительно не прочь бы поработать у нас?"
        — В принципе, да.

        — Тогда обращайтесь к нему, — и показал глазами на худенького. — Директор он, а я завскладом.

        Директор оказался милейшим, добрейшей души человеком.


        Меня оформили в отделе кадров и отвели в отдел. Завотделом представил меня сотрудникам и ушёл. Ничего не делая, я просидел в комнате среди них до конца рабочего дня. На следующий день начальника не было, а его зам заболел. На третий день я спросил начальника — какая у меня работа, что я должен делать? Он непонимающе посмотрел на меня, как бы что-то припоминая.
        — А, это вы, новенький.
        Вам стол выделили?
        — Да.
        — Ну вот, рабочее место уже есть.
        Не беспокойтесь. Идите на своё рабочее место. Сергеич выйдет с больничного и введёт вас в курс дела



        Через две недели в комнату вбежала возбуждённая женщина, подскочила ко мне и, тяжело дыша, гневно выкрикнула: «Вы что?!»
        Я вздрогнул.
        — Вы что это себе позволяете?! Вы что это себе думаете?!
        Я недоумённо посмотрел на неё.
        — А что такое?

        Она упёрла руки в бока и обвела всех возмущённым негодующим взглядом.
        — Нет, ну как вам это нравится?!
        Нет, ну вы только посмотрите на него! 
        Умник какой нашёлся! 
        И он ещё спрашивает что. Это я вас спрашиваю что. Сегодня последний день, осталось десять минут до закрытия, а он один из всех не пришёл в кассу за зарплатой! Мне что, деньги обратно в банк везти?! Вы что, издеваетесь надо мной?! Специально нервы портите? Ишь, барин какой нашёлся! Хотите, чтобы деньги я вам сюда на блюдечке с голубой или золотой каёмочкой приносила?!
        Ага, как же! Щас! Разбежалась!
        А ну быстро марш в кассу!

        Пришлось подчиниться.


        Я и не думал, что мне что-то полагается — я же не работал всё это время, палец о палец не ударил. Высокое начальство обо мне забыло, а среднее ещё не вышло с больничного.
        Ситуация удивительным образом начинала напоминать сюжеты из Ильфа и Петрова.


        Когда потом попозже в стране решили покончить с анархической брежневской вольницей и разгильдяйством и навести порядок, и устроили перестройку, и я и многие другие месяцами не могли получить в этом новом порядке свою зарплату, я часто вспоминал этот случай.

        Это же надо такое! Людей насильно загоняли в кассу за зарплатой!

__________

        Когда непосредственный начальник наконец появился, я спросил его, какой работой мне заниматься.
        — Работой?
        Он рассмеялся.
        — Ишь, какой прыткий!
        Вы посмотрите на него! Только появился и уже работать рвётся. Наработаешься ещё в своей жизни. А впрочем.
        Вот возьми, — и сунул мне в руки папку, — здесь документация по устройству «Вывод перфокарточный». Когда изучить, то будешь ремонтировать, если сломается.

        Я добросовестно изучал документацию, испытывал устройство на практике, в общем освоил, о чём и доложил.
        — Это хорошо. Продолжай осваивать.


        Я освоил уже в совершенстве и только тогда вдруг заметил, что на устройстве этом никто из заказчиков вообще не работает. Его даже и вынесли скоро куда-то в чулан из машинного зала. Мне рассказали, что оно никому не было нужно даже с самого начала. Просто оно было поставлено в комплекте вместе с вычислительной машиной, а отказаться было нельзя — так положено.

__________


Мне снова поручили осваивать другое такое же ненужное устройство, но я не стал этого делать, тем более что никто не спрашивал у меня об этом отчёта, а по собственной инициативе занялся работающей техникой.
— Зачем? - спрашивали меня сотрудники. — Когда что-то сломается, мы вызываем централизованную
специализированную ремонтную бригаду.
— А мы тогда здесь зачем? Шестьдесят человек в отделе. Четыре комнаты занимаем.
— Затем.
Для мебели.
- Кроме шуток.
- А это не шутки.
Столов в каждой комнате вон сколько. Ни один не должен пустовать. За каждый надо сотрудника посадить. Вот для этой мебели мы и есть.
И ещё.
Чем больше в отделе сотрудников, тем больший вес в организации имеет отдел, тем больше зарплата у завотделом, и в этом его кровный интерес. И поэтому он выбивает себе как можно более раздутое штатное расписание, особенно если имеет руку вверху. И, кроме того, набираются работники еще и про запас. Когда придет разнарядка в колхоз на уборку урожая или на овощную базу - под рукой всегда должно быть достаточное количество инженеров. И, само собой разумеется - для демонстраций - первого мая и седьмого ноября в колонне нашей организации должно быть представлено внушительное количество участников.
- Зачем же тогда нас в институте учили и сюда прислали - высшая математика, теория автоматизированного управления, вычислительная техника - если всё это здесь не нужно?
- Забудьте всё, чему Вас учили в институте. Жизнь диктует свои правила. Всё это никогда не пригодится Вам в нашей действительности. Вам никогда не пригодится не только высшая математика, но даже и элементарная математика, ни синус, косинус, ни даже простые дроби, которые изучали в школе.

После этого я все чаще стал отрывать голову от технической документации и внимательней
присматриваться к этой действительности.
И увидел, что НА РАБОТЕ НИКТО НЕ РАБОТАЛ.

Все приходили на работу ровно в 9-00 и потом ничего не делали.
Но опаздывать было нельзя. Это святое. За опоздание можно было получить выговор, устный или письменный и лишиться квартальной премии или прогрессивки, или тринадцатой зарплаты, или всего вместе. Этого, однако, частенько лишались лишь только двое сотрудников, которые по собственной инициативе копошились в технике и чинили её, не дожидаясь прибытия ремонтной бригады, чем приносили реальную пользу организации, уменьшая время простоя техники и обеспечивая своевременную выдачу сводок наверх в министерство. Но они опаздывали иногда на работу на несколько минут, за что и получали денег меньше всех.
- Инициатива наказуема, — глубокомысленно говорили на это некоторые, сокрушенно и неодобрительно раскачивая головами.

А все же остальные - неопаздывавшие?!
Вовремя придя и расписавшись в журнале выхода на работу, тут же устраивали перекуры и чаепития, которые, время от времени прерываясь на чтение художественной литературы, игры в шахматы, вязание. А дискуссии на общие и частные темы, и о мировых проблемах, продолжались до конца рабочего дня. Женщины, отгородившись в углу шторкой, примеряли кофточки, юбки и бюстгальтеры, которые приносили в отдел какие-то люди.

Некоторые же умельцы, подрабатывающие на стороне, чинили на рабочем месте радиоприёмники и магнитофоны своих клиентов, используя в качестве запчастей транзисторы, конденсаторы и микросхемы, в изобилии лежащие в коробочках в стеклянном шкафу и предназначенные для ремонта вычислительной техники. Другие же, повесив пиджак или кофточку на спинку стула (что означало — он есть, он на работе, но вот только-только на минутку куда-то вышел и сейчас будет), уходили в многочасовые походы по магазинам, стояли в очередях и за дефицитом и за самыми обычными товарами, потому что после работы, после шести часов не купишь — времени не хватит — большинство магазинов работало только до семи часов. А выстоять-то надо было несколько очередей - за каждым видом товара отдельно - супермаркетов тогда не было, и очереди были такие длинные, что до сих пор вспоминаются с содроганием. Устанавливая такое короткое время работы магазинов, государство преследовало цель, чтобы после работы люди не успевали бы разобрать в магазинах всё. Оно так думало. Но люди думали по-другому и успевали разбирать всё, используя для этого рабочее время.

Особенно преуспел в навешивании пиджаков завсектором Ма́рик. Эта его должность не была предусмотрена штатным расписанием, но он имел связи в министерстве и сделал так, что её ввели специально для него, для чего была закуплена малая вычислительная машина и установлена в отдельной комнате. Эта устаревшая машина была загружена только несколько часов в неделю. Никто из заказчиков не хотел на ней работать из-за её допотопности. В машине, как и в электронике вообще, Марик ничего не понимал, и ему было не до неё, он занимался другими делами. Когда же она ломалась, то он не вызывал ремонтную бригаду, а приводил каких-то своих ребят и они очень быстро её чинили. За это его хвалило начальство — справляется своими силами. Он считался образцовым работником - никогда никаких ЧП, всегда тишь да гладь. А тишь да гладь были нужны ему для серьёзных дел. Поговаривали, что Марик занимается каким-то шахер-махер, то ли фарцовкой, то ли он вообще
подпольный цеховик-миллионер. Но точно не знал никто. Сам же он говорил, что совсем беден - квартира, дом, дача, гараж и ещё два дома в селе ему не принадлежат - всё записано на жену, тещу и тестя и на сестру, а машины вообще чужие - он ездит на них по доверенности, так что даже и конфисковать у него нечего.
Ещё в разговорах он часто повторял: « Люди не должны обижать друг друга и
вмешиваться в чужие дела. Живи сам и давай жить другим».

У Марика было два одинаковых пиджака.
Один он каждое утро вынимал из шкафа и вешал на стул, в другом незаметно исчезал, появляясь только в конце рабочего дня. А так как машину для своего сектора он специально выбрал такую, что на ней никто не работал, то его и не хватались.
Дверь его кабинета была всегда слегка приоткрыта, чтобы был виден пиджак.

К Марику часто приходил и другой Марик, и Эдик, Алик, Шурик, Миша, Боря, Яша, Моня Межбанк, Фима Огурцов и, похоже, самая главная фигура - солидный и
представительный Лев Борисович Тра́хтенберг. Они запирались в его кабинете и подолгу беседовали. Через дверь доносились иногда обрывки фраз и целые фразы:
«Шура, надо чтить уголовный кодекс.
Аккуратнее надо быть, аккуратнее.
Мы же не пацаны какие-то.
Шура, не надо быть Шурой.
У тебя в кармане пятьдесят тысяч, а ты крадёшь кошелек, в котором пятёрка», — и казалось, что там идёт коллективное чтение вслух Ильфа и Петрова.

Но нет.
Шло современное продолжение:
"А ты!
Ты сам!
Тебе же самому частнопредпринимательская статья светит!"

"Heт.
В статье что сказано?
«Частнопредпринимательской деятельностью
является использование государственных, кооперативных и иных общественных форм собственности — мощностей, орудий производства, помещений, материалов и сырья в целях личного обогащения».
А я не использую ничего государственного. На государственном предприятии я только честно, легально работаю. И всё.
А статья по-дурацки написана. По ней скорее мазуриков, которые в соседней комнате магнитофоны чинят, можно взять, чем меня. Это в точности для них эта статья писана. Они, в целях личного обогащения используют и государственное помещение, и государственный паяльник, и олово, и электричество, и транзисторы, и микросхемы. А у меня личное обогащение есть, а использования государственной собственности нет, так что по этой статье меня не возьмёшь, хотя я и занимаюсь самой настоящей
частнопредпринимательской деятельностью, но в своих частных домах и даче"

        Иногда из-за дверей слышался весёлый женский смех и звон бокалов. Что-то праздновалось, отмечалось, обмывалось. Там были Фира, Фая, Роза, Рая и вместе с ними Анжелика — девушка ослепительной красоты.

        Замирали сердца́ и воздух искри́лся, когда проходила, проплывала она. "А у мужчин, которые в очках, от восхищенья, напряжения и нервов в очках трещали линзы".

        Часто и на широкую ногу отмечали на работе и мы дни рождения и праздники.
В обед накрывался стол, и пили, гуляли почти до конца рабочего дня. А когда неожиданно в комнату заходило высокое начальство в лице директора или зама и говорило: "Празднуете? Ну, ну", - и поворачивалось уходить, его останавливали и тоже угощали - наливали бокал и накладывали в тарелку лучшие куски, и оно на некоторое малое время оставалось и праздновало вместе с нами.

И так было во многих учреждениях, кроме военных предприятий — вольница, чарующая атмосфера расслабленности, бесконечного всеобщего праздника.

Да, зарплаты были небольшими, но их хватало на праздничные столы, ломившиеся от яств, и хватало и на питание, и на квартиру, и на мебель и бытовую технику в рассрочку, и на целый месяц отдыха у моря для всей семьи. Отпускные выдавались за неделю до
отпуска, а то и раньше, чтобы человек успел купить билеты и подготовиться, а не так, как потом, когда стали наводить порядок, и отпускные выдавались уже после отпуска, а потом и вовсе не выдавались — всех отправляли в бессрочный отпуск за свой счет. А тогда не было ни безработных, ни нищих, ни бездомных. Все квартиры были государственные, их нельзя было продать и пропить, и каждый человек был обречен на всю жизнь иметь хоть какое-то, пусть скромное, но жильё. Пьющие, конечно, путем обмена с доплатой доходили от двух-трёхкомнатной квартиры до однокомнатной, доплату пропивали, потом однокомнатную меняли на комнату в коммуналке, потом комнату на ещё худшую комнату, и всё - дальше уже менять было не на что, и человек был вынужден жить в ней, а не на улице.

А какой кефир тогда был!
Кусками, густой, сразу и не вытряхнешь из бутылки, и на вкус бесподобный.
На улицах в автоматах продавалась газированная вода - с сиропом и без, и граненые стеклянные стаканы из этих автоматов никто не крал. Даже если мужики и выпьют бутылку на троих, то всегда ставили стакан обратно.

И никто не ломал телефонных автоматов.
Даже автобусы тогда тормозили нормально - плавно, а не так как сейчас - резко, по зверски.

Несмотря на состояние вольницы и анархии на многих работах, работа все-таки шла, что-то делалось, продукция производилась, на множество бездельников с пиджаками всегда находилось несколько талантливых учёных, которые продвигали науку вперёд больше, чем весь институт.
Жизнь кипела.
В автокомбинатах не хватало машин, чтобы развозить по назначению произведенную продукцию.

Многие и сейчас, вспоминая то время, говорят: «А мы и не знали тогда, что жили при коммунизме». И многие до сих пор вспоминают хорошими словами доброго дедушку Брежнева, который дал им этот коммунизм, эту анархическую разгильдяйскую вольницу, при которой, однако, вовремя четко выдавались зарплаты и, несмотря на очереди за продуктами, холодильники в каждом доме были битком забиты недорогими качественными продуктами. Анархия удивительным образом приводила к порядку. "Анархия - мать порядка" — этот лозунг всё-таки претворился в нашу жизнь, и Брежнев, сам того не подозревая, был как бы нашим батькой Махно, — вся страна являла собой сплошное Гуляй-Поле. А ведь он ничего такого особенного, сверхъестественного не делал, он только придерживался высказывания Марика с нашей работы — «Живи сам и давай жить другим».
_____

Когда я копался в технике, ко мне подходили некоторые сотрудники, качали головами, цокали языками и говорили: «Работаешь? Ну-ну». Спрашивали какая у меня зарплата.
— Девяносто рублей? Это значит минус подоходный налог 13 процентов, минус налог за бездетность, итого меньше восьмидесяти на руки. И у нас ненамного больше. Зачем же ты тогда работаешь?

И я поддался всеобщему настроению.

Рядом была городская библиотека, и после обеда я частенько стал просиживать там в читальном зале по два-три часа за книгами, которых невозможно было купить или достать, переписывая в тетрадку стихи французских, русских, испанских, японских поэтов. Сандра́р, Аполлине́р, Элюа́р, Блок, Ба́льмонт, Бе́лый, Северя́нин, Хле́бников, Мандельшта́м, Рафаэ́ль Альбе́рти, Га́рсиа Ло́рка, Па́бло Неру́да— это было восхитительно, волнительно, это было бесподобно!


Но все чаще и чаще, однако, во время моего отсутствия меня стало хвататься начальство. Кто ничего не знал и ничего не делал, то их отсутствия не замечали, а меня стали посылать ремонтировать технику, то на одну площадку, то на другую. Как-то я
сказал: "Но ведь на второй площадке за этими устройствами закреплен старший инженер
Липистне́вич. Он и зарплату больше меня получает. Вот пусть и чинит". На что начальник, поморщившись, как будто бы съел что-то очень горькое, ответил: «Ну как ты не понимаешь?! Как же он сможет починить, если он не знает и не умеет?!»
- Значит повышайте тогда мне зарплату.
- Да повысим, повысим, только не сейчас. Ты сейчас молодой специалист, обязанный отработать три года, и сейчас инструкция не позволяет.
Думаешь мне сильно жалко для тебя государственных денег? Их никто не жалеет и не
считает - вон сколько ненужной техники закупили, даже совершенно ненужный сектор специально для Марика создали. Потерпи. Зато квартиру в нашей организации намного быстрее получишь, чем где-нибудь, не 10-15 лет будешь ждать, а гораздо меньше, у нас быстрее квартиры дают.
Бесплатную квартиру я таки действительно очень быстро получил.

_____


Осенью нас стали посылать в колхоз на уборку урожая. Мне это было неинтересно, я никогда не любил колхоз, в институте я всегда отмазывался от него, работая лучше в стройотряде или уходя в турпоход, но здесь пришлось. Однако, было терпимо. В колхозе никто особенно не старался, и никто нас особенно не подгонял. Работали спустя рукава, еле, еле. Но, так как нас, инженеров было много, работа все-таки шла, урожай убирался.

После обеда многие, и я в том числе, разбредались кто куда и возвращались только к концу дня. Как-то я брел через лесок и вышел на другое поле, где высились копны сена. Прилег на сено и уснул. Вернулся на место, когда все уже собирались к отъезду, набивая сумки помидорами. Колхозный бригадир разрешил. В следующие дни я уже брал с собой книгу и читал на сеновале, на чистом воздухе, расслабленный, под пение птиц. Это была идиллия, почти что рай, и я был не против такого колхоза.

Когда же потом я перешел на другую работу, за нашей организацией был закреплен уже совсем другой колхоз и другое поле, и сеновала там рядом уже не было. Такой колхоз мне не понравился и я отказался ездить.

Тогда меня вызвал к себе директор.
- Почему вы отказываетесь ездить в колхоз?
- Потому что там нет сеновала.
- Что, что?
Бросьте свои шуточки. Все обязаны ездить в колхоз. Это линия партии и правительства.
- Не обязаны. Трудовые отношения работника с организацией регулируются «Кодексом законов о труде», а в этом кодексе работа в колхозах не предусмотрена. И там еще есть статья, по которой не разрешается перевод работника на другую работу без его согласия.
— Ну тогда я вас уволю.
— Увольняйте.
А я за эту работу и не держусь. Профессию свою я знаю хорошо и легко найду себе другую, еще лучшую.
Он побагровел.

Однако меня не уволили. Воспротивился завотделом, потому что я наладил устойчивую работу накопителей на магнитных лентах, и он не имел теперь головной боли и не хотел чтобы без меня снова началась нервотрепка, когда из-за неисправностей срывались своевременные подачи сводок в министерство и весь отдел лишался прогрессивок и премий.

— Оставьте его в покое. Для колхоза я лучше возьму в отдел лишних двух-трех лоботрясов, балбесов, олухов, оболтусов, обалдуев, — передала мне потом секретарша эти его слова, сказанные в кабинете директора и услышанные ею.

И он таки взял в отдел лишних нескольких человек и в их числе инженера с благородной двойной фамилией Обалду́ев-Обалде́вский. Их и особенно его и посылали в колхоз чаще других. Двойной фамилией своей он очень гордился, но всякий раз обижался за неправильное её произношение. Он говорил, что произносить её надо с ударением не на букву «у» в первом слове, и не на букву «е» во втором, а на букву «а» и в том и в другом слове. Фамилия Оба́лдуев-Оба́лдевский, утверждал он, принадлежит старинному дворянскому роду, уходящему своими корнями вглубь веков, к самим истокам, роду, родственному самим Рюриковичам, и он каждый раз болезненно переносил её искажение. Гримаса страдания искажала тогда его лицо.

— Обижаешься? Обижайся. На обиженных воду возят, — говорил ему на это другой инженер, потомок оренбургских казаков — пенсионного возраста, рассудительный, седенький, беленький, чистенький старичок, старичок как из сказки, - настоящий Божий
одуванчик.

— Ягня́чье масло, козли́на твоя мать!
Дворянин, говоришь? Голубых кровей?
А вспомни ка лучше, сколько настоящей красной крестьянской нашей кровушки выпили твои голубые родственнички.
A?
Кровопийцы. Мучители.
Не зря Емелька Пугачёв вас лупил и добро ваше простому люду раздавал, чтобы по справедливости.

Да воздастся каждому по делам их.
Вот и тебе сейчас воздаётся.
Посылают тебя чаще других в колхоз для того, чтобы ты познал тяжкий крестьянский труд, чтобы понял, как тяжело было изнывать под вашим игом, и чтобы ты на поле, в окружении природы, под Богом, отмолил грехи своих предков. Сделаешь это — и очистишься и душу свою спасешь.

Ягня́чье масло, едри́т твою копа́лки.
__________


ВОТ ТАКИЕ ИНТЕРЕСНЫЕ СЛУЧАИ БЫЛИ НА МОИХ РАБОТАХ.
______________________________

______________________________
© Copyright: Виктор Португалов, 2025
Свидетельство о публикации №225112100177