Письмо к Анне

1. Добрый день, Анна!

Я не могу сказать Вам «Здравствуйте», а день, все-таки, добрый, потому, что есть и повод, и возможность говорить с Вами и Вы… уже давно никуда не спешите.
Почти два года мне потребовалось для перечитывания сборника Ваших материалов «За что». Так случилось, что читателем «Новой газеты» я стал со времени начала Вашей работы в редакции. Метался между «комсомольскими» изданиями столицы во время первой Чеченской кампании, а правда о второй приходила ко мне Вашими очерками…
Собранные вместе материалы настолько тяжелы, что все скорби библейские меркнут от признания Вашей правоты. Мне не пришлось воевать, но все уродливые механизмы деятельности нынешней армии представляю вполне.
Как же могли Вы каждодневно нести этот безмерный груз! Работать, сознавая безнаказанность малодушных негодяев и цинизм власти, управляющей безропотным нашим сообществом. А давно ли трибунно именовались мы «новой исторической общностью людей…»

2. Сколько раз могли Вы признать тщетными свои усилия по исправлению душ наших! Уже свершённым Вы заслужили право не возвращаться в страну, где угрозы убийством - не слова. Право отступить и выжить… дается каждому. Но, похоже, что трагедия нашей публицистики уже в обреченности редких талантов сострадать глубоко и действенно… хотя, и эти слова не способны отразить и доли недолгого земного пути «правильной девочки Ани».
О Вас так трогательно написали Ваши подруги и только им Вы доверили самое тяжкое из своих откровений - все журналистские премии цивилизованного мира нимало не помогли делу, которому Вы отдавали жизнь. Столько чужой боли вместило сердце, что захлебнулось оно от тяжести жить в России (и, как ни страшно признать, только убивший Вас остановил эту муку).
Ведь, поначалу, всею душой маленькой принцессы хотели Вы устроить нашу жизнь по добрым правилам своей планеты, а потом оказалось невозможным даже просто остановить взаимное истребление людей и душ. Чужое горе неотвратимо выжигало уже и надежду на личные человеческие радости, но еще жил отец и дети, наверное, мечтали о прекращении мамой той изнурительной работы, что в России зовется защитой человека. Дети… не дай им Бог столь же ранимого сердца как Ваше… или… уже… дал…

3. Вы написали приговор безразличию общества, но в каком суде он будет оглашен!? Ведь никакие литературные упражнения специалистов по Кавказу не способны подняться до трагедии Ваших документов удостоверяющих страх уполномоченных нелюдей перед земным возмездием.
Уже не самое мрачное видим в том, что Богом данная жизнь все чаще оказывается в руках душевно ничтожного правоприменителя. Страшнее соглашаться в том, что власть уже выстроила изощренную систему уничтожения человеческого в людях. Обреченная Россия и, смею думать, что Вы продолжали свою работу еще и не желая оставить такую своим детям.
Восторженно убирали мы с Лубянки безобидно-обаятельного основателя ЧК, но мало кто видел в Лефортово, за забором штаба внутренних войск вселяющую действительный ужас гигантскую фигуру солдата, гневно атакующего внутренних врагов СССР. И ныне велики ресурсы страха, но Вы не упрекали нас в наследовании генов приспособления, Вы вызывали огонь на себя, признавая это единственной оставшейся в России возможностью нести людям правду… Правду и, только потом, – надежду.

4. В 2003 г. мы все прощались с Юрием Петровичем Щекочихиным, а он перед гибелью успел написать, что «нет для правды слова «поздно». Для надежды, говорят, тоже. Но как мало сегодня просто согласиться с этим! Правде служили Станислав, Настя, Наташа, Зарема, Умар… Они тоже убиты, но пусть в каждом храме России список не вернувшихся с войны за Человека и их всех помянет. За такими светлыми именами даже отчаянным атеистам хочется верить в жизнь на той лучшей стороне света. Хорошо, что не все там будем…
Я один из Ваших читателей, Анна, и не зову к отмщению, но так хочется жить, приближая то время, когда в школах наших учебники Новейшей истории России назовут Вашу жизнь примером Великого служения людям. Память Вам вечная, Анна Степановна, и да приумножится число читателей Вашей «Новой газеты».
7.10.2009.