Бездарность

Пустой лист. Белоснежное ничто. Начало чего-то нового для кого-то, но только не для меня. Сейчас он мой злейший враг. Курсор маячит перед глазами, как назойливая муха. Слова не хотят складываться в предложения, мысль не льётся непрерывным потоком. Она умерла внутри меня и теперь гниёт там, жалобно шепча: «Ну же, напиши!».

И я пытаюсь. Душа скрипит, как старая пластинка. Пишу, стираю, начинаю заново. А пустой лист безмолвно смеётся над моими тщетными попытками.

Уверена, в Аду меня ждёт чистый, идеально белый лист, и сам Дьявол скажет: «Напиши что-нибудь стоящее». И я застыну на века, не в силах выдавить из себя ни строчки.

— Опять занимаешься этой ерундой? — раздался скрипучий, полный яда голос за спиной.

Я тяжело вздыхаю и склоняюсь над столом, сжимая голову руками. Кажется, ещё чуть-чуть, и смогу выдавить из себя поток мыслей, и он хлынет на бумагу, как грязная вода из выжатой мочалки. Но как бы сильно я ни сжимала волосы пальцами, ничего не выходит. Пустота в голове, пустота на странице. А голос за спиной хрипло посмеивается надо мной.

— Отвали. Не до тебя сейчас, — огрызаюсь я, не поднимая головы.

— То, чем ты занимаешься, — пустая трата времени, и ты это прекрасно знаешь, — голос, такой же, как мой, но скрипучий, полный ехидства, заставляет меня вздрогнуть.

Я резко выпрямляюсь и оборачиваюсь, с нарастающей злобой окидывая взглядом свою точную копию. Мой двойник развалился в кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, словно он — хозяин положения.

Моя копия носит безупречно выглаженный чёрный костюм, а лакированные туфли поблескивают в лучах солнца, что пробиваются сквозь ажурную занавеску. Но это не я. В её глазах, вместо привычного человеческого тепла, плещется холодный, хищный блеск. Неестественно длинные, тонкие пальцы постукивают по обложке книги, покоящейся на коленях. Моя копия с любопытством наклоняет голову, и её тонкие губы озаряет тень лукавой, почти дьявольской улыбки.

— Это моё кресло, — говорю я, но голос почему-то звучит неуверенно, отчего губы моей копии растягиваются в ещё более широкую ухмылку.

— Разве? По-моему, всё твоё теперь и моё тоже. Я ведь это ты, забыла? — копия чуть приподнимает бровь, и во взгляде читается откровенное издевательство.

— Уйди, — выдыхаю я, чувствуя, как внутри нарастает волна бессильной злости.

Копия в чёрном костюме саркастично поднимает брови и медленно оглядывается по сторонам, словно ища куда бы ей деться.

— Куда я уйду? Тут мой дом. К тому же, как я оставлю такую бездарность, как ты, одну? Нет-нет-нет. Я не настолько жестока.

— Я не бездарность, — упрямо цежу я сквозь зубы.

— Разве? А как тебя ещё назвать? Пишешь никчёмные рассказики, которые никому не нужны. Ты не просто бездарность, ты хуже — наивная бездарность, погрязшая в своих розовых фантазиях.

— Мне плевать, что ты обо мне думаешь, — отвечаю я, пытаясь придать голосу твёрдости. — Я обязательно напишу книгу. И тогда ты увидишь...

Моя копия запрокидывает голову и начинает громко, надрывно смеяться, словно я только что рассказала самую нелепую шутку в мире. Смех, мой собственный смех, но искажённый, ядовитый, обжигает слух. Двойник резко отбрасывает книгу в сторону, и та с глухим стуком ударяется об полированный паркет. Страницы её раскрываются, словно специально, на главе с кричащим заголовком: «Как издать свою первую книгу?»

— На, почитай хоть, что умные люди пишут, — произносит Второе Я, поправляя пиджак. — Хотя, тебе всё равно не поможет. Тут талант нужен, а не просто упорство осла.

Я открываю рот, чтобы ответить, возразить, защититься, как вдруг меня отвлекает звук уведомления. Он раздаётся откуда-то из ноутбука, такой знакомый до боли, до дрожи в кончиках пальцев. Внутри начинает скрестись тревога, царапая мозг своими острыми, невидимыми когтями. Я медленно, с нарастающим ужасом и крохотной искоркой надежды, открываю почту, хотя в глубине души уже точно знаю, что там будет.

Разочарованно, почти беззвучно вздыхаю. Опять отказ. Сухой, как пересохшая река в засушливый сезон, и холодный, как могильный камень. Всего несколько слов, но они бьют сильнее любого удара: «Благодарим за интерес к нашему издательству, но, к сожалению, ваш материал нам не подходит». Ни объяснений, ни советов, просто пустота.

Второе Я бесшумно поднимается с кресла, его движения плавные и хищные. Оно медленно, будто выжидая, подходит к столу. Опирается рукой на спинку моего стула, нависая надо мной, и я физически ощущаю, как уменьшаюсь в размерах, сжимаюсь до неопределённой, ничтожной точки в этой комнате, которая вдруг кажется мне непомерно огромной и давящей. Я чувствую его ледяное дыхание прямо над ухом, и оно обжигает кожу, проникая до самых костей. Оно произносит всего три коротких слова, но этих слов хватает, чтобы добить меня окончательно:

— Я же говорила.

Старенький принтер противно заскрипел, издавая протяжный, мучительный стон, и жадно зажевал бумагу. «Вкусно тебе? Ешь, это мои неудачи», — с кривой усмешкой думаю я, выдёргивая из него скомканный, но всё ещё читаемый лист. Хватаю молоток и горсть гвоздей. Глухой, размеренный стук об обшарпанную стену гулким эхом отдаётся в висках. Тук! Тук! Тук! Очередной отказ занимает своё место, плотно прижимаясь к десятку других писем, уже давно висящих здесь.

Моя личная коллекция. Галерея провалов.

Я стою напротив стены, долго всматриваясь в эти свидетельства моего бессилия. К горлу подступает ком слёз, глаза начинают блестеть от едкой обиды и всепоглощающего разочарования. Десятки отказов тупо уставились на меня в ответ. И тут начинается мой персональный кошмар.

Второе Я вдруг начинает ходить кругами вокруг меня, как коршун, что кружит в степи над бедной, обречённой жертвой. Его лицо, такое знакомое, моё собственное, вдруг приобретает совершенно другие черты: острые, словно кто-то оставил резкие мазки графитом, угловатые и чужие. На нём застыла гримаса презрения и ядовитой ненависти.

— Ты — жалкое подобие писателя, — начинает моя копия, продолжая медленно, хищно кружить вокруг меня. — Бездарное ничтожество, не способное ни на что. Посмотри на себя. Тебе самой не противно?

Я стойко держусь, поднимая голову, словно это поможет не разрыдаться прямо здесь. Глаза блуждают от одного отказа к другому, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться.

— Противно... — вдруг признаюсь я, и слёзы начинают стекать по щекам.

— Повтори: ты — ничто.

— Я — ничто.

— Ты никогда ничего не добьёшься.

— Я никогда ничего не добьюсь.

— Ты никогда не станешь настоящим писателем.

Я вдруг замолкаю, не в силах произнести это вслух. Второе Я останавливается напротив меня, его взгляд требовательный и злобный, пронзает насквозь. И я смотрю в ответ, не отводя взгляда.

Вместо ответа я вдруг разворачиваюсь, чувствуя, как внутри нарастает яростный вихрь отчаяния. Быстро направляюсь к столу и начинаю вышвыривать оттуда тетради, листы, блокноты. Исписанные черновики, рукописи давно забытых мыслей, личные дневники памяти, хранящие осколки давно минувших дней — всё летит на пол. Я делаю это с такой яростью, с такой неконтролируемой ненавистью к себе и к тому, что я создаю, что понимаю — я не остановлюсь, пока не уничтожу всё, что хоть отдалённо напоминает мне о моей несбыточной мечте.

Второе Я стоит позади, его хриплый, ехидный смех разносится по комнате, пока листы бумаги беспощадно разлетаются во все стороны, устилая деревянный пол белым ковром моих несбывшихся надежд.

И тут я выдвигаю последний, самый глубокий ящик стола и резко останавливаюсь. Моя дрожащая рука аккуратно, словно боясь повредить, касается стопки листов, пожелтевших от времени. Несколько маленьких, самодельных книжек о волшебных мирах, написанных ещё неумелой детской рукой, усыпанных яркими рисунками и наклейками, небрежно сшитых заботливой рукой матери. Я бережно беру одну такую книжку, не в силах швырнуть её на пол.

— Разорви её, — вдруг скрипит голос за спиной, наполненный злой усмешкой.

Я открываю книжку, и мои пальцы нежно проводят по кривым строчкам, по скачущим буквам, где храбрые герои исследуют волшебный, загадочный мир, полный чудес и открытий. Воспоминания о том, как я когда-то верила в эти миры, обрушиваются на меня.

— Знаешь, даже эта дребедень лучше той, что ты пишешь сейчас, — произносит Второе Я.

И тут глаза мои широко раскрываются от внезапного, ошеломляющего осознания.

— Да... — шепчу я в ответ. — Они намного лучше. Ведь тогда не было Тебя.

Второе Я с недоумением уставилось на меня, его холодные глаза буравили меня взглядом, словно пытаясь разгадать внезапно изменившееся выражение моего лица. Не обращая на него внимания, я начинаю быстро, почти лихорадочно доставать все свои детские книги и аккуратно складывать их на стол рядом с ноутбуком. Исписанные листы, которыми ещё недавно был усыпан пол, теперь шелестят и хрустят под ногами, словно осенний листопад в самую золотую пору. Я открываю ноутбук, сажусь на стул и…

— Что ты делаешь? — вдруг обеспокоенно спрашивает Второе Я, и в его обычно ехидном голосе слышится нотка тревоги. Его цепкие, длинные пальцы впиваются мне в плечо, но я не останавливаюсь, лишь сильнее стискиваю зубы.

— Пишу рассказ, — отрезаю я, уже погруженная в поток мыслей.

— И про что же, позволь спросить, будет этот очередной бред сумасшедшего? — Его голос вновь становится привычно-ядовитым.

— Про тебя.

Второе Я замирает, его тело выпрямляется, словно натянутая струна. Глаза вспыхивают холодным, хищным блеском. Тонкие губы складываются в плотную полоску, уголки рта опущены в гримасе неприкрытого раздражения.

— Про меня? — переспрашивает он, и в его голосе сквозит недоверие.

— Да. Про писателя-неудачника, который разговаривает со своим уродливым страхом, который настолько глубоко проник в его сознание, что стал порождать сомнение и ненависть ко всему, что писатель делает.

Второе Я криво усмехается, но в этой усмешке уже нет прежней уверенности.

— Ну и глупость! Это самая скучная идея, которую я когда-либо слышала.

— Возможно, — отвечаю я, продолжая печатать без остановки, пальцы порхают по клавиатуре, словно сами собой.

— Никто не будет читать эту ерунду.

— Пускай так.

— Ты только тратишь своё время.

— Хорошо.

Второе Я вдруг устало выдыхает, раздражённо цыкает языком. Мой двойник начинает ходить из стороны в сторону, словно загнанный в угол зверь, его плавные движения теперь кажутся дёрганными. Затем он снова тяжело опускается в кресло за моей спиной, вальяжно закинув ногу на ногу. Я физически ощущаю его тяжелый, пристальный взгляд, который буквально прожигает мне спину.

— Ты всё равно проиграешь, — прошипело Второе Я, но его голос уже звучал глухо, будто из-за толстого стекла.

Я улыбнулась.

— Ты в курсе, что ты наивная идиотка?

— Всё гораздо хуже. Я — писатель, — говорю я, торжествующе ставя точку в предложении.

Внутри разгорается давно забытый огонь.

Это не конец.