Безвозврат

— Я не пойму, ты скрываешься от бандитов, или ищешь их? — доктор кивнул на дверь. — Кто эти люди с параноидальными идеями этнических чисток?
— Док, сколько нулей у миллиона?
— Шесть.
— А у полмиллиона? Три?
— Шутки шутками, а тебе надо связаться с милицией.
— Мне тоже так казалось, оказалось — мерещилось.
— А вдруг им нужна твоя помощь?
— Максим Павлович, я не скрываюсь. Я не преступник. Но мне нужно время, чтобы рассмотреть все варианты, раз они не хотят этого делать. И при этом не быть на виду дармовой мишенью.
— С тремя нулями? — улыбнулся главврач.
— Нули-то мне зачем? — рассмеялась я.
— Так поделись с ними своими знаниями.
— Как можно поделиться насильно? Я бы охотно, да не берет никто. Что же мне бегать за ними, рвать на себе рубашку и кричать — я не вру, я хорошая, я не наркоманка, все, что я говорю — правда! А если им плевать на правду, на меня, на то хорошая я, или плохая? Им просто лень. Лень думать, делать, искать, сопоставлять. Отмахнулись, как от надоедливой мухи, а мне что теперь? Они еще раз пошлют меня, а я высвечу себя для тех, кому я почему-то не нравлюсь тут, среди живых.
— Ладно, Василий, заводись, пора мне, девочка. Сделаем так. Сам я им звонить не буду, раз такое дело, но если они мне позвонят, я скажу твои координаты. Согласна?
Машина выехала за ворота, я с тоской посмотрела им вслед. Они ехали к дому, туда, где я провела свои спокойные несколько лет жизни, годы надежд на лучшее, в эйфории ожидания блестящих перспектив.
В детстве я мечтала быть балериной. Балетные спектакли и выступления известных танцовщиц я рассматривала только с точки зрения пышности пачек, количеству блесток на их костюмах, яркости воланов и длине юбок. Меня завораживало движение ткани, ее взлеты и парение, переливы и блестки. Мне хотелось точно так же парить по сцене в таком же красивом наряде, в такой же чудесной, волшебной, как перья сказочной птицы, пачке. Почему мне все это вдруг вспомнилось? Воспоминания. Опять воспоминания… Та жизнь, институт, подготовка диплома, Алеша, мой милый, замечательный Алеша, которого я так любила, встречи с друзьями в кафе, — все это теперь казалось мне той великолепной пачкой, расшитой блестками, стразами, перьями птицы и венецианскими кружевами, о которой я так мечтала в детстве. Теперь мое собственное недавнее прошлое стало так же далеко и недоступно, и казалось таким легким, свободным, блестящим и порхающим, как шифоновый наряд белого лебедя.
Безвозврат. Слово довлело как камень, оно нависало, пучилось, затрудняло дыхание. Не хотелось даже думать об этом. О том, что я буду делать, если останусь жива… Почему? Потому что это — «останусь жива» — само было как могильная плита, как приговор, который неизвестно кто мне написал. Мелочи жизни. Может, именно они и есть жизнь? И вовсе не мелочи? Что мне хотелось сейчас больше всего? Именно этих мелочей. Пройтись по улице, не вглядываясь в лица встречных, улыбнуться, не опасаясь, что меня кто-то узнает, позвонить друзьям, не думая, что возможно именно мой собеседник — мой смертельный враг.
Завтра, подумала я, завтра. Я обязательно что-то раскопаю. То, что разъяснит и окончательно… Вот этого хотелось больше всего. Окончания страха. Конца ужаса. Не верилось, что это и правда происходит со мной. Это возвращение к реалу стало потогонным утренним кошмаром. Это со мной, трогала я свой отсутствующий глаз… Это за мной… это на меня идет охота… это все на самом деле… не во сне…