И не целованной уйду

Шумит дубравушка, шумит,
Шумит от края и до края.
Болит головушка, болит.
И, что со мной – сама не знаю.

Изгрызла душеньку тоска,
Изгрызла до крови, злодейка,
Седая прядка у виска…
Налей-ка горькой, мать, налей-ка.

Пусть все тревоги замолчат,
Слезою сердце всё отплачет,
Обиды в голос откричат,
Надежда новый срок назначит.

Иначе болью изойду,
Кручина петлю изготовит,
И не целованной уйду.
Ненастье злобно хмурит брови.

Пусть хмель притушит маяту,
И кровь застывшую разгонит.
Пройдусь я павой по селу,
Судьбина-злыдня не догонит.

Не нужно, матушка, не плачь -
Твоей вины здесь нет, родная.
То чёрный рок – слепой палач -
Он зол, он жалости не знает.

Мне ленту красную вплети
Ты в косоньку мою седую,
И крепко, крепко обними,
Я не одна в миру бедую.

Сбежала юность не простясь,
За нею молодость умчалась,
Надежда следом унеслась,
Даже прости мне не сказала.

Налей, мне матушка, налей,
Пускай огнём горят невзгоды;
Без слёз ты дочку пожалей,
Её потерянные годы.

Шумит дубравушка, шумит,
Шумит от края и до края.
И свежий холмик у ракит,
Беззвучно плачет мать седая.

Шумит дубравушка, шумит,
Шумит от края и до края.
Отмаялась кровинка – спит,
Отмаялась душа родная.