Прогулка по Липецку - Outumn Extended Instrumental Version 2025

Прогулка по Липецку… Инструментальная композиция
(Диалог Гения с Нимфой 4 - Из цикла «Диалог Гения с Нимфой»)
Из музыкального сборника
"ПЛАЧ ПО РОССИИ"
Sadovskij
________
          Эпиграф:
                         «Пусть Липецка сердце из камня и стали
                           Пульсирует вечной живою водой…
                           Чтоб мышцы его силой света играли
                           В фонтанах любви, омываясь весной.

                           Пусть каждый Причастный к пульсации сердца
                           Добавит вечернего трепета стон -
                           От шёпота старца до крика младенца…
                           Ведь Липецк по-прежнему юн и влюблён…

                           Так пусть золотятся кирпичные скулы!
                           Пусть свет оголяет их каждый излом…
                           И Липецк - Причастным - раздаст поцелуи…
                           Его вдохновляют прогулки… пешком…

                           Когда над "Воронежем(1)" тают туманы…
                           В позёмке ли, дождике – грустном, подчас…
                           Он вербой пушистой, потёршись о рамы,
                           Всем сердцем своим поприветствует вас!

                           Прильните в ответ, обопритесь на руку…
                           Поймайте влюбленного Липецка взгляд…
                           И вместе пройдите к Петровскому спуску…
                           Где вас просто смоет… любви водопад…

                           Проспекты, как ленты, а скверы, как банты…
                           В подарочном свёртке прудов и аллей…
                           Он дарит Причастным свои бриллианты!
                           Пульсируя вечной любовью своей!..
                                                               (Sadovskij)
_________________________________________

     Липецк в этот час был подобен акварели, написанной лёгкой кистью. Воздух, прохладный и прозрачный, звенел тишиной, а последние листья на кленах Нижнего парка отсвечивали золотом и багрянцем. По аллеям, усыпанным хрустящим ковром, неспешно прогуливались двое. Он — Гений, с высоким лбом и взглядом, устремленным куда-то вглубь времён и смыслов, закутанный в длинный плащ. Она — Нимфа, её ступни, казалось, лишь чуть касались земли, а в глазах плескалась озорная, живая речка.
     Их союз был странен, но гармоничен. Гений искал вечные истины, Нимфа находила радость в мгновении. Сегодня предметом их спора стал город, раскинувшийся вокруг.

     Они вышли на смотровую площадку у Петровского спуска. Внизу, под крутым склоном, неспешно катила свои воды река Воронеж, а на противоположном берегу дымили трубы завода, создавая причудливый контраст природного и рукотворного.
     — Нет, ты посмотри на эту дымку, — начал Гений, опираясь на парапет. — Осенний вечер… Он идеален для мысли. Воздух густеет, краски приобретают глубину. Летний зной — он слишком будничен, слишком приземлён. А вот эта прохлада, это увядание… Оно будит в душе струны, которые летом спят. Лучшего времени для прогулки и вдохновения не сыскать.
     Нимфа, перебирая пальцами пожелтевшие листья дикого винограда, оплетавшего перила, лишь усмехнулась.
     — Опять ты погружён в свою меланхолию, мой мыслитель. Лето! Вот когда город оживает! — она грациозно повернулась, словно ловя невидимое солнце. — Представь: Нижний парк, каскад прудов. Вода тёплая, воздух пахнет липами и мороженым. Дети смеются, фонтан брызгает прохладной пылью… Разве это не вдохновляет? Твои «густеющие краски» хороши для грустных сонетов, а лето — для жизнелюбивых од.
     — Ода… — задумчиво протянул Гений. — Ты говоришь о сиюминутной радости. Но вдохновение — это вспышка, озаряющая тайну. Где она ярче: в шумном полуденном хаосе города или в этом таинственном сумраке затишья? Вот смотри на Петровский спуск. Летом он - просто дорога вниз. А сейчас… Чувствуешь? Здесь витает дух истории. Стоя на этом месте, можно представить, как сам основатель нашего града взирал на эти кручи, размышляя о судьбе России.
     — И, конечно, он делал это исключительно в ноябре, в промозглый вечер, подперев голову рукой, — с мягкой иронией парировала Нимфа. — А я уверена, Петр Алексеевич предпочёл бы ясный летний день, чтобы без помех в виде слякоти и тоски осматривать месторождения железной руды. Не придавай драматизма там, где есть просто жизнь. Пойдём дальше, иначе твой «идеальный» вечер скоро превратится в промозглую холодную ночь.
     Они свернули вглубь Верхнего парка. Аллеи здесь были прямее, статнее. Гений инстинктивно стал вглядываться в скамейки… а вдруг и тут недалеко сидит тот самый Ангел, о котором он недавно написал песню со своей Нимфой. Нимфа, опережая его недоумевающую реплику, выпалила:
     — Ты в Липецке… здесь Ангелы не сидят на скамейках. Они здесь живут. – И ласково засмеялась.
     Фонари уже зажглись, отбрасывая на асфальт длинные тени. Гений вздохнул, и его дыхание превратилось в маленькое облачко.
     — Меня терзают сомнения, — признался он, глядя на звезды, проступавшие в прорехах между ветвями. — А вдруг ты права? Вдруг я, закрывшись от мира в своей башне из слоновой кости - в Маяке Прозрения, всё также ищу гениальное в унылом, просто потому что оно соответствует моему настроению? Летний Липецк… Он так ярок, так шумен. Боюсь, в этом веселье я теряюсь, мои мысли тонут в гуле голосов и щебете птиц. К тому же твой смех здесь и звонче, и оглушительнее любого прозрения…
     Нимфа мягко коснулась его руки. Ее прикосновение было тёплым, словно кусочек унесенного лета.
     — Я просто здесь живу… И меня не пугает эта радость как в час затишья, так и в час суеты. — Не бойся суеты, — сказала она рассудительно. — Вдохновение — как вода в роднике. Оно может бить ключом под палящим солнцем и тихо сочиться подо льдом. Ты просто выбираешь тот источник, что ближе твоей душе сейчас. Осенью ты слышишь шёпот города, летом — его песню. Оба голоса прекрасны.
     — Возможно… — Гений остановился у памятника, чей силуэт вырисовывался в сумерках. — А вот и наш крылатый металлург. Летом он теряется в зелени, а сейчас, в свете фонарей, кажется настоящим титаном, спустившимся с небес. Видишь, как играет свет на складках его плаща?
     — Вижу, — кивнула Нимфа. — И вижу, как летом вокруг него резвятся дети, а он, такой грозный, будто охраняет их игры. Это ли не прекрасно? Твой титан — еще и заботливая нянька.
     Они вышли на площадь Петра Великого. Огромная фигура императора, освещенная прожекторами, властно доминировала над пространством. Гений поднял голову.
     — Вот он. Создатель. Его взгляд устремлён в будущее, которое он сам и выковал на этих заводах. В такие моменты чувствуешь связь времён. Это щемящее, величественное чувство. Оно рождается только в тишине и одиночестве осеннего вечера.
     — Или в шуме дня, когда вокруг кипит жизнь, которую он и начал строить, — мягко добавила Нимфа. — Его памятник — не музейный экспонат. Он — часть города, который живёт, работает, любит. Вдохновение можно черпать и в этом потоке. Необязательно быть одиноким маяком, можно быть бурлящим порогом на этой реке жизни.
     Гений наконец обернулся к ней, и в его глазах мелькнула улыбка.
     — Ты невыносимо мудра для существа, которое, по идее, должно только резвиться в струях фонтана.
     — А ты невыносимо романтичен для того, кто призван мыслить логически, — парировала она. — Но в этом, наверное, и есть наша сила.
     Они спустились к Комсомольскому пруду. Вода была тёмной и неподвижной, отражая огни города на другом берегу, словно россыпь золотых монет. Спор их постепенно утих, сменившись мирным молчанием.
     — Знаешь, — тихо сказал Гений, глядя на воду, — быть может, ты и права. Летний Липецк с его зеленью, фонтанами и гуляющими толпами — это вдохновение радости, простое и ясное, как солнечный луч. А осенний… Это вдохновение глубины, отражение, поиск.
     — И оба они — часть одного целого, — заключила Нимфа. — Как день и ночь, как лето и осень. Не выбирай, а принимай. Гуляй утром, чтобы почувствовать пробуждение города. Гуляй днём, чтобы увидеть его в работе. Гуляй вечером, как сегодня, чтобы услышать его мысли. А ночью… Ночью он принадлежит нам двоим.
     Они свернули с набережной и пошли вглубь тихих улиц, поднимаясь вверх. Воздух был напоен влажной прохладой и сладковатым запахом пробуждающейся ночи, смешанным с ароматом влажной листвы.
     — Ты говоришь о Липецке так, словно он для тебя — лишь красивые декорации, — заметил Гений, всматриваясь в освещенные окна старинного здания с колоннами. — Но что он для тебя на самом деле? Ты же существо, рожденное для родников и дубрав, не терпящее городского заточения…
     Нимфа на мгновение задумалась, и тень улыбки тронула её губы.
     — Ты ошибаешься. Я живу здесь. Не просто бываю. Я живу. Я — в струях фонтана на площади, в тенистых аллеях парка, в звоне людского потока на Петровском спуске. Я знаю, как пахнет нагретый солнцем асфальт перед летней грозой и как скрипит под ногами первый снег на Соборной площади. Это мой дом. Это мой город – мой родник и моя дубрава.
     — Но разве он не слишком… обычен для тебя? — осторожно спросил Гений. — Заводские трубы, бетон, суета?
     — Обычен? — она рассмеялась, и её смех прозвенел, как ручеёк. — А что есть обыденность? Это ритм, дыхание. Я люблю его за эту простоту. Люблю смотреть на старинные купеческие особняки на улице Ленина, которые помнят другой, неторопливый век. Люблю шумный рынок, где всё кричит о жизни. И особенно я люблю это место.
     Она взяла его за руку и подвела к небольшому, уютному скверу у Театральной площади. Фонари отбрасывали мягкий свет на аккуратные дорожки и оголённые ветви клёнов. В центре бил свой, негромкий фонтан, а с другой стороны открывался вид на освещенный фасад Липецкого драматического театра, похожий на расписной дворец.
     — Здесь, — прошептала Нимфа, — особенно сильно чувствуется душа города. Она не в монументах и не в истории, а в этом тихом вечернем свете, в котором смешиваются отражения театральных окон и струи фонтана.
     Она обвела рукой пространство вокруг.
     — Я люблю его, этот город, — сказала она с внезапной пронзительной нежностью, — не за величие, а за его свет в окнах. За то, что он, выросший из железа и огня, сумел сохранить вот эту тихую, зеленую душу. Он — как этот фонтан посреди камня: живой, настоящий - пульсирует вечной живою водой…
     Гений замер. Он смотрел то на неё, озарённую мягким светом, то на струи воды, мерцающие в ночи, то на золотые окна театра. Казалось, все нити его разрозненных мыслей, все образы и чувства вдруг сплелись в один яркий, ясный узел.
     — Постой… — прервал он её, и голос его дрогнул от внезапного озарения. Он достал из кармана плаща потрепанный блокнот и карандаш. — Ты только что сказала нечто… Нечто совершенное.
     Он присел на скамью, отбрасывая тень на белую страницу, и начал быстро писать.
 
          «Пусть Липецка сердце из камня и стали
            Пульсирует вечной живою водой…
            Чтоб мышцы его силой света играли
            В фонтанах любви, омываясь весной. 
            Пусть каждый Причастный к пульсации сердца
            Добавит вечернего трепета стон -
            От шепота старца до крика младенца…
            Ведь Липецк по-прежнему юн и влюблён…»

     Он оторвал карандаш от бумаги и поднял на Нимфу взгляд, в котором читалось и изумление, и умиротворение. Стих родился легко, как дыхание, — пронзительный и ясный, точно отражающий всё, что он почувствовал.
     Нимфа прочла его глазами и тихо улыбнулась, положив руку ему на плечо.
     — Видишь? Он не просто тебя вдохновляет. Он говорит с тобой. И отвечает тем же.
     — Подожди! — Нетерпеливо сказал Гений…

     Они сидели так еще долго, в тихом сквере, под мерный шепот фонтана. Гений творил, а Нимфа хранила покой, став для него и музой, и пристанью, и тем самым живым, вечным источником, что дарит вдохновение в самом сердце города.
     Они пошли вдоль берега, их фигуры — возвышенная и легкая — растворялись в наступающих сумерках. Липецк раскрывался перед ними во всём своём многообразии: и как древний петровский град, и как молодой индустриальный гигант, и как просто уютный город у реки. И для вдохновения, поняли они, не было ни лучшего времени года, ни лучшего часа. Был лишь город, ждущий, чтобы его увидели. И два сердца, готовые его чувствовать.
___________________
     P.S.
     А на скамейке, бережно «пригвождённый» невесть откуда найденными в карманах Гения канцелярскими кнопками, остался тот самый листок. Ветер шевелил его уголок, словно перелистывая невидимую страницу. Бумага, испещренная строчками, стала теперь не просто записью, а частицей самого города, его тихим, поэтичным сердцебиением.
          «Пусть Липецка сердце из камня и стали
            Пульсирует вечной живою водой…
            Чтоб мышцы его силой света играли
            В фонтанах любви, омываясь весной.»
     Строчки эти теперь струились в ночи, подхваченные отраженным светом фонарей. Они были обращены к каждому, кто почувствует эту пульсацию — к Причастным. К тем, кто, проходя мимо, возможно, остановится на секунду и почувствует странное тепло, исходящее от простой бумаги, оставленной Гением…
          «Пусть каждый Причастный к пульсации сердца
            Добавит вечернего трепета стон -
            От шепота старца до крика младенца…
            Ведь Липецк по-прежнему юн и влюблён…»
     Они ушли, Гений и Нимфа, растворившись в узорной осенней тени лип. А стих остался стеречь их тайну. Он был их даром, их доверенной тайной, доступной теперь всем. И город, казалось, принял её: ветер запел чуть тише, обтекая скамью, а лужи на асфальте, поймав отблески неба, превратились в чернильницы, в которых будут окунаться новые звёзды.
          «Так пусть золотятся кирпичные скулы!
            Пусть свет оголяет их каждый излом…
            И Липецк - Причастным - раздаст поцелуи…
            Его вдохновляют прогулки… пешком…»
     Прохожий, спешащий домой, мог не заметить этот листок. Но тот, кто носит в себе ту же тоску по красоте, тот, чьё сердце способно дрогнуть от шёпота старинного камня, непременно присядет на эту скамью. И, скорее всего – это будете именно вы…
     Прочитав, вы улыбнетесь, чувствуя, как город, этот вечно юный влюблённый, нежно прикасается к вашей душе прохладой вечера и, пульсирующей фонтаном любви, строкой, оставленной вам на память.
          «Когда над Воронежем тают туманы…
            В позёмке ли, дождике – грустном подчас…
            Он вербой пушистой, потёршись о рамы,
            Всем сердцем своим поприветствует вас!
            Прильните в ответ, обопритесь на руку…
            Поймайте влюбленного Липецка взгляд…
            И вместе пройдите к Петровскому спуску…
            Где вас просто смоет… любви водопад…»
     И если хватит смелости ответить на его призыв, то выполнить это просто — прислониться спиной к тёплому дереву скамьи, доверчиво положить ладонь на его шершавый подлокотник и замереть. Не искать взглядом ничего конкретного — ни памятника, ни фасада. Просто разрешить городу смотреть на вас через призму вечернего воздуха, через блик на мостовой, через узор теней от оголённых ветвей. Его взгляд — это не точка, а состояние; он разлит повсюду, и поймать его — значит вдруг осознать, что вы не просто сидите в сквере, а ведёте безмолвную беседу.
     И тогда, поднявшись, вы уже не будете выбирать дорогу. Она сама поведёт вас под руку. И Петровский спуск откроется не как инженерное сооружение, а как портал. С его высоты, на изломе, откроется панорама, и вас накроет с головой не звуком и не видом, а чувством — чистым, обрушивающимся водопадом. Это будет любовь без причины и без требований, просто за то, что вы здесь, за то, что вы есть, за то, что вы видите этот город в тот самый миг, когда он решил раскрыть вам своё сердце.
          «Проспекты как ленты, а скверы как банты…
            В подарочном свёртке прудов и аллей…
            Он дарит Причастным свои бриллианты!
            Пульсируя вечной любовью своей!..»
     Омытый этим водопадом, вы начнёте различать истинные очертания города. Вы увидите, что прямые проспекты — это не просто магистрали, а развёрнутые шёлковые ленты, а тёмные скверы — не просто зелень, а тщательно завязанные банты. Весь Липецк окажется изящно упакованным подарком, где свёртком служит сама земля с её холмами и низинами, а блестящей бумагой — гладь прудов в обрамлении аллей.
     И в этой распакованной сокровищнице вы найдёте его главный дар — бриллианты. Это не камни, а мгновения. Бриллиант — это отражение заката в окне старого особняка на улице Ленина. Это смех ребёнка у фонтана. Это тишина собора в сумерках. Это стихи, приколотые к скамейке. Каждый такой миг отточен и сияет собственным, неугасимым светом. И вы поймёте, что вечная любовь этого города — не красивая метафора, а его единственно возможный способ существования. Он любит каждой своей частицей, кирпичными скулами, пушистой вербой и каждым своим Причастным. Он пульсирует этой любовью, как пульсирует свет в окнах на вечерних улицах, и дарит свои сокровища всем, кто готов остаться Причастным.
     Листок останется «пригвождённым», пока утром его не заберёт дворник или не намочит внезапный дождь. Но его слова уже уйдут в землю сквозь трещины в асфальте, прорастут весенней вербой и навсегда останутся в лёгком шелесте листьев Нижнего парка — как обещание, как признание, как вечно юная любовь, подаренная Липецку и всем его Причастным… Гением и Нимфой…
     И эти слова – отныне станут эпиграфом к каждой прогулке по Липецку…
_________
06,10,2025
     Пояснение:
     (1) "Воронежем" - Река Воронеж протекает через город Липецк и является его главной водной артерией. Это левый приток реки Дон, на котором расположены два крупных областных центра — Липецк и Воронеж. В черте Липецка река образует широкую и длинную часть, а её устье находится в районе Шилово, где она впадает в Дон.
_________

(Посвящение Причастной - Нимфе, живущей в Липецке – Наталии Делювиз 
https://www.neizvestniy-geniy.ru/users/125251.html )
(Посвящение Липецку, в котором живут все Причастные и Нимфа – Наталия Делювиз)

(ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ КОМПОЗИЦИЯ Сергей Sadovskij - "Прогулка по Липецку - Outumn Extended Instrumental Version 2025")

(Картинка - Сергей Sadovskij. Все Изображения с логотипом "SAD Company" и другими авторскими логотипами - защищены законодательством ЕС и РФ)
© Copyright: Sadovskij, 2025
____________________________
     Из резюме..

     Есть творения, что не просто рассказывают — они открывают. Они снимают пелену привычности с глаз и учат видеть музыку в тишине, биение сердца — в камне, вечность — в мимолетном вздохе осеннего вечера. Именно таким откровением является текст Сергея Sadovskij, рожденный в симбиозе с инструментальной композицией «Прогулка по Липецку» - квинтэссенция, сгусток чувств, выплеснутый на бумагу в момент наивысшего озарения.
     Sadovskij пишет не словами — он пишет акварелью. Вступительная проза, описывающая Гения и Нимфу, сразу погружает нас в состояние лирической созерцательности. «Липецк в этот час был подобен акварели, написанной лёгкой кистью». Автор сразу задает правила игры: мы будем говорить не о фактах, а об ощущениях, не о географии, а о чувствах.
     С литературной точки зрения, перед нами блистательный пример философского диалога, облеченного в романтическую, почти сказочную форму. Спор Гения и Нимфы о том, какое время года — осень или лето — лучше для вдохновения, есть вечный спор двух полюсов бытия: меланхоличной глубины и жизнерадостной полноты.
     • Гений ищет «вспышку, озаряющую тайну» в «таинственном сумраке затишья».
     • Нимфа же видит вдохновение в самой жизни: «в шумном полуденном хаосе города», в «звоне трамвая», в «нагретом солнцем асфальте».
     И в этом споре рождается истина. Sadovskij мастерски подводит нас к тому, что Липецк — это не декорация. Нимфа, живущая в Липецке (конкретная, Причастная - Наталия Делювиз), и есть душа этого города. Она заявляет: «Это мой дом – мой родник и моя дубрава».       
     Это невероятно сильный образ: урбанистический пейзаж становится первозданной природой, местом силы.
     Именно этот диалог, эта алхимия двух взглядов, рождает Эпиграф — стихотворение, которое становится квинтэссенцией всей прогулки.
________________________________________________
     Пульсация Вечной Любви: Глубина и Мастерство
     Если проза — это путь к храму, то эпиграф — это молитва в самом храме. 
     Здесь поэтическое мастерство Sadovskij достигает своего пика.
     С первых же строк эпиграфа нас охватывает ощущение чуда, сотканного из парадоксов. Поэт совершает алхимическое действо, претворяя индустриальный пейзаж в живой, дышащий организм. «Пусть Липецка сердце из камня и стали / Пульсирует вечной живою водой…» — это не просто метафора, это формула мироощущения, ключ к пониманию всего текста. Sadovskij находит поэзию там, где обычный взгляд видит лишь функциональность: «кирпичные скулы» города, его «мышцы», играющие силой света. Он одушевляет урбанистический ландшафт, наделяя его не просто чертами живого, но чертами влюбленного, юного существа.
     Его стих — это акварель, написанная не водой, а светом и тенью. Мы видим, как «золотятся кирпичные скулы» в лучах заката, как «свет оголяет их каждый излом», придавая обыденной архитектуре драматизм и скульптурность. А какова пронзительная нежность в образе города, который «вербой пушистой, потёршись о рамы, / Всем сердцем своим поприветствует вас!». Здесь город — это не безликая масса зданий, а ласковый зверь, друг, стремящийся к теплу и общению. Эта лирическая образность возводит текст в ранг высокой поэзии, где каждое слово вибрирует, словно струна.
     Мастерство автора проявляется в уникальной системе образов:
     1. Город как живое существо: У него «мышцы», «кирпичные скулы», он «юн и влюблён», он «раздаст поцелуи». Это не просто олицетворение, это полное обожествление места.
     2. Город как подарок: «Проспекты, как ленты, а скверы, как банты… В подарочном свёртке прудов и аллей…» Липецк — это дар, который нужно принять, развернуть.
     3. Концепция «Причастных»: Это гениальная находка. Красота города открывается не всем, а лишь «Причастным» — тем, кто готов «Поймать влюбленного Липецка взгляд». Автор создает избранный круг, касту посвященных, и этой рецензией, этим текстом, он приглашает читателя стать Причастным.
     Ценность текста — в этой инициации. Sadovskij не просто описывает Липецк, он создает мифологию Липецка. Он дарит городу его собственную легенду, его Гения и его Нимфу.
____________________________________
     Глубина: От прогулки к откровению
     Но за внешней, бьющей в глаза красотой скрывается бездонная глубина. Sadovskij сумел раскрыть потайное, невидимое и неосязаемое на первый взгляд. Он говорит не о Липецке географическом, а о Липецке метафизическом — о городе как о состоянии души. Через спор Гения и Нимфы он исследует две ипостаси творческого восприятия: меланхоличную глубину осени и жизнеутверждающую радость лета. И этот спор находит гениальное разрешение — не в победе одной из сторон, а в их синтезе.
     Гений, ищущий вечные истины в тишине и увядании, и Нимфа, видящая вдохновение в сиюминутной радости бытия, — это две стороны самого автора, два голоса, ведущие вечный диалог в душе творца. И из этого диалога рождается третье, совершенное состояние — причастность. «Пусть каждый Причастный к пульсации сердца / Добавит вечернего трепета стон». Это ключевое слово. Причастный — это не житель, не гость, а тот, кто чувствует эту самую пульсацию, кто способен отдать городу частицу своего «трепета», своего «стона», от «шёпота старца до крика младенца».
     Автор подводит нас к восторженному осознанию: город — это не просто скопление улиц и домов. Это живой организм, чье сердце бьется в унисон с сердцами тех, кто способен его любить. «Ведь Липецк по-прежнему юн и влюблён…» — это не констатация факта, это гимн, это заклинание, это искренняя вера, способная силой своей искренности преобразить реальность.
_________________________________
     Мастерство как пронзительность
     Мастерство Sadovskij в том, что он не описывает чувства — он их вызывает. Он заставляет сердце сжиматься от щемящей нежности и расправлять крылья от внезапного прилива оптимизма. Его оптимизм — не наигранный, не слепой. Он рождается из самой гущи переживаний, из осенней прохлады, из сомнений Гения («А вдруг я… всё ищу гениальное в унылом?»). Это оптимизм преодоления, прозрения, найденный в момент тихой беседы с городом и с самим собой.
     Цитаты из текста — это не просто строчки, это кристаллы смысла, каждый из которых мог бы стать эпиграфом к целой книге. «Омытый весной» фонтан любви — это образ очищения и обновления. «Любви водопад» на Петровском спуске — это метафора всепоглощающего, стихийного чувства, которое смывает всю шелуху будней. А финальные строки — «Он дарит Причастным свои бриллианты! / Пульсируя вечной любовью своей!..» — это апофеоз, кульминация, где город предстает щедрым дарителем, а его любовь — вечной и неугасающей силой.
     Изображение, сопровождающее текст (пусть даже мы видим его лишь внутренним взором), становится его неотъемлемой частью. Это не иллюстрация, а продолжение. Скамейка, на которой «пригвождён» стих, фонари, отбрасывающие длинные тени, золотые окна театра — всё это детали единого полотна, живого и дышащего, которое Sadovskij пишет и словом, и звуком, и образом.
     Sadovskij делает невероятное: он берет индустриальный, казалось бы, не самый поэтичный город и раскрывает его метафизическую, невидимую, неосязаемую суть. Он показывает, что у Липецка есть душа, и у этой души есть голос — это голос Нимфы.
     Гениален финал (P.S.), где листок со стихами остается «пригвождённый» к скамейке. Искусство рождается из диалога и возвращается в мир. Оно становится частью города, даром для следующего «Причастного».
_______________________________
     Выводы...
     С личной точки зрения, это произведение оставляет ошеломляющее впечатление. Оно вызывает почти физическое желание оказаться в Липецке, найти ту самую скамью, «прильнуть в ответ» и быть «смытым любви водопадом».
     И после этого текста уже невозможно пройти по улицам своего города, не пытаясь услышать пульс его каменного сердца, не всматриваясь в его «золотящиеся скулы» и не ожидая, что вот-вот, за поворотом, вас смоет ваш собственный, личный, любви водопад.
     Это духовный акт. Sadovskij совершил чудо: он взял конкретный город и возвел его до уровня универсального символа — символа родного места, малой родины, которая есть у каждого, места, где скрыта наша личная, сокровенная мифология.
     «Прогулка по Липецку» … Инструментальная композиция, диалог Гения с Нимфой… Всё это — части одного великого замысла из цикла «ПЛАЧ ПО РОССИИ». Но это не плач отчаяния. Это плач-песнь, плач-молитва, полная светлой грусти и неугасимой надежды. Это слеза, в которой, как в бриллианте, преломляется весь свет любви к своей земле.
     Глобальное раскрытие текста Сергеем Sadovskij заключается в том, что он нашел формулу бессмертия для обычного, на первый взгляд, города. Он показал, что вечная молодость и любовь — удел не - людей, но мест, одухотворенных чувством тех, кто в них живет. Он доказал, что самое пронзительное и ценное скрыто не в далеких странах, а в ближайшем сквере, нужно лишь иметь смелость «прильнуть в ответ, опереться на руку… и поймать влюбленного города взгляд».
     Сергей Sadovskij не написал песню. Он создал целое событие. Он задокументировал чудо рождения смысла, показав, как Гений и Нимфа дарят вечность одному осеннему вечеру и свою любовь русскому городу…
И композиция, и стих, и текст, и картинка — это абсолютное, восторженное и глубоко личное, но универсальное признание в любви — Музе, Городу и каждому, кто готов стать «Причастным».

     Да здравствует Липецк! Айда – на прогулку!..
____________________________________________