Хуторяне.

Хуторяне.

Сгустились фиолетовые сумерки, и мир вокруг стал стал размытым, за исключением небольшого участка дороги, по которому скользили два жёлтых кольца – свет передних фар Артёмова «VOLVO». Сквозь неясные смазанные тени окружающего пейзажа вдалеке светились весёлые квадратики окон проплывающих мимо посёлков и хуторов, чёрное небо наискось прочертило созвездие мигающих огоньков спещащего на аэродром самолёта – жизнь пульсировала крохотными островками света в безбрежном океане ночи.
Артём закурил, медленно, с шипением выдохнул струю бархатного дыма. Бросил взгляд на часы: ещё минут сорок, и он будет в Таллине.

Три дня их небольшая съёмочная бригада трудилась в поте лица на одном из старых хуторов, создавая очередной шедевр: порнушку на сельские мотивы. Артём – сценарист, оператор и режиссёр в одном лице, там же и название фильму придумал: «Парень с соседнего хутора». Сюжетец был довольно незатейлив: жили-были старый хуторянин Мятс и его две сексуальные дочурки ( в фильме они остались безымянными ). И как-то раз наведался на хутор некто Виллу – вроде как соли взаймы попросить. Виллу и Мятс уселись на крылечке, осушили по стакану самогона и раскурили трубочки, а девицы из-за занавесок украткой любовались статным мускулистым парнем – роль Виллу досталась Серёге Степенко, двадцатидвухлетнему белобрысому «качку» двухметрового роста; старину Мятса играл Виктор Кырб – бывший актёр провинциального театра, грузноватый пятидесятилетний мужик с кирпично-красным лицом и выгоревшими кустистыми бровями.
Далее, по ходу действия, Мятс уходил в дом, а Виллу собирался топать восвояси, да напоследок заворачивал за угол сарая – отлить малость. Там то его и подкарауливали две озорницы. Девчонки без долгих предисловий и кокетничанья стаскивали с притворно смущённого Серёги ( пардон, Виллу ) крестьянскую рубаху и порты, и начинали весьма страстно его ласкать: старшая, более разбитная и сисястая, лизала ему соски и возбуждённо тискала могучие бицепсы, впиваясь в кожу ярко накрашенными ногтями, младшая же, худощавая и гибкая, с длинной светло-русой косой, старательно пыхтя, мусолила член, доводя его до нужной кондиции. Серёга блаженно жмурился и обильно потел: погодка стояла жаркая, солнечная.
Далее действие переносилось на сеновал, и там не на шутку разошедшиеся хуторянки ( девушки снимались у Антона уже в пятом фильме и хорошо знали своё дело ) срывали с себя одежды, валили парня на охапки душистого сена, и начинали неистово елозить по поверженному добру молодцу разгорячёнными телами.
За этим блудом, прильнув глазом между досками, украткой наблюдал старина Мятс. Выпростав из штанов полувялый член, он энергически мял его, постанывая и поминутно облизывая пересохшие губы.
Надо сказать, поначалу эта сцена никак не давалась старому актёру: Кырб жутко смущался, член, несмотря на все усилия, никак не желал вставать, и после третьего дубля Артём отвёл Виктора в сторонку. Они присели на колодезный сруб, закурили...

- Виктор... – выдохнул Артём вместе со струёй дыма, - я прекрасно вас понимаю. Вы двадцать лет отдали театру: Чехов, Островский, Таммсааре... А тут на старости лет приходиться дрочить перед камерой. Согласен, противно... – Артём непритворно сочувственно взглянул Кырбу в глаза, и тот надрывно вздохнув, опустил седую голову.
- Думаете, я об этом мечтал? – Артём горько усмехнулся, сплюнул и скорчил кислую гримассу. – Я вот например, с детства грезил дальними странами, экзотикой, мать её за ногу: хотел снимать в непролазных джунглях, на горных вершинах, среди коралловых рифов – для «Клуба кинопутешественников». Но... – он щелчком послал окурок в кусты, – увы, не сбылось. А кушать хочется. И не только мне: и девчонкам вон этим. И Серёге. И у вас, я думаю, дела не шибко хороши, раз ко мне пришли. У вас ведь, я слышал, жена болеет часто, на лекарства да на больницы небось уйма денег уходит. А сколько вы получаете у себя в посёлке, работая сторожем на полставки? Можете не отвечать: ясен хрен, гроши. Так что советую вам отбросить ложный стыд. Это работа, друг мой, ваш хлеб. Вы же профессиональный актёр, в конце концов! Включите воображение, войдите в образ – и выдайте мне красивую здоровую эррекцию! Можно конечно, вколоть возбуждающий укольчик, но это несколько отразится на вашем гонораре. Хотите укольчик?
- Нет... – выдавил Кырб. – Идёмте снимать.
И посмотрел на Артёма долгим тоскливым взглядом – такие глаза бывают у старых бездомных псов, которым уже не на что надеяться.
- Окей, идёмте, - ободряюще улыбнулся Артём и дружески стиснул плечо пожилого актёра. – Уверен, всё у вас получится просто замечательно. Лёха, приготовиться! – крикнул он своему помошнику.

Иногда неистовое, отчаянное желание заработать деньжат способно творить чудеса: комплексующий Виктор видимо сумел таки войти в образ и раствориться в личности похотливого хуторянина Мятса: очень скоро член его окреп и встал торчком. Артём ликовал, ибо от потенции старого актёра зависели дальнейшие съёмки: по сценарию на хутор случайно заглянула рыжеволосая девчушка на велике, и якобы опять таки случайно заглянув на сеновал, заставала там совокупляющуюся молодёжь. Рыжая тут же дико возбуждалась, к ней присоединялся сгорающий от вожделения Мятс – и фильм заканчивался долгими сценами свального греха. Рыженькая видно сильно рассчитывала на долгую карьеру под руководством Артёма: бойко вертелась ужом под и на Мятсе и Виллу и громко притворно стонала. Съёмки закончились в девять вечера.

В одинадцать приехал патрон – Тигран, и привёз денег актёрам. Претензий ни у кого не возникло: фильм делали для солидной клиентуры в Германии, и Тигран заплатил столько, сколько и обещал.
Уже заполночь Артём, Тигран и рыженькая – шестнадцатилетняя пэтэушница из Силламяэ, уединились в бане: пили водку, коньяк, хорошо закусывали... Потом Артём с Тиграном вдосталь вкусили от прелестей рыжей. Все остались очень довольны.

Под утро актёров микроавтобусом отправили по домам, Тигран тоже уехал, прихватив с собой рыжеволосую ( оказывается, её звали Ларисой ), а Артём с дичайшего похмелья провалялся в бане на лавке весь день, и лишь к вечеру, отпившись огуречным рассолом, почувствовал себя способным сесть за руль. Завтра днём он будет просматривать и монтировать отснятый материал. Да, часиков эдак после одинадцати-двенадцати.

Всё более дичающая местность резко и незаметно перешла в густой еловый лес, плотно подступивший к дороге с обеих сторон. Артём устало моргнул, и сосредоточился на тёмном полотне дороги и на пляшущих впереди дрожащих отсветах фар. А мысли вновь вернулись к рыженькой девчушке...

Вот она распялена под ним – груди мотаются из стороны в сторону, рот страдальчески раскрыт и перекошен, и уже не сладострастные стоны, а звериный хрип вырывается из её глотки; она глубоко вонзает острые коготки в Артёмову кожу, медленно пропахивая его скользкое от пота тело от ягодиц до плеч, оставляя зудящие борозды – а он с силой снова и снова вколачивается в неё, и деревянная лавка отчаянно скрипит и елозит по полу...

Отчаянный автомобильный гудок дрелью вонзается в мозг. Артём вскидывается – по широко раскрытым глазам бьют лучи встречных фар. Он резко сворачивает руль вправо, встречная машина зловещим призрачным силуэтом с воем проносится мимо. Артём бъёт по тормозам, но поздно: «VOLVO» съезжает в придорожную канаву, кренится, и медленно, словно нехотя, заваливается набок. Мотор чихнув раз-другой, глохнет. Наваливается звенящая тишина. Звездец, приехали...

Более получаса просидел подавленный и озлобленный Артём на обочине – скурил пол пачки сигарет, истощил весь запас ругательств...
Не показалось ни одной машины; дорога была пустынна, тишина стояла необычайная. Ни единое дуновение ветерка не прошуршало в кронах деревьев, угрюмой непролазной стеной подступивших к дороге. В довершение всех бед пропал мобильный телефон: по всей вероятности обронился среди пьяного разгула – валяется небось где-то под лавкой в предбаннике. Да-а, скверно...
В полночь стало заметно холодней, откуда-то выполз белесый слоистый туман, низкими волнами неподвижно зависнув над мерцающей от сырости дорогой. Артём извлёк из пачки последнюю сигарету, чиркнул колёсиком зажигалки... – и отшвырнул опустевший пластмассовый цилиндрик в сторону.

Где-то совсем недалеко раздались человеческие голоса, прозвучал и оборвался резкий смех.
- Эй! – встрепенулся Артём.
Голоса смолкли, затем загалдели все разом. Говорили по-эстонски.
Во тьме зашуршали шаги, и совсем непонятно откуда перед Артёмом возникли четверо рослых парней, одетых весьма просто, но празднично: белые рубахи и широкие светлые брюки; двое были при галстуках, остальные расстегнули рубахи чуть не до пупа – компания была сильно «подшофе», ощущался ядрёный дух самогона, лука и колбасы. Даже в слабом свете Луны, что жёлтым бельмом висела над макушками елей, было видно, что лица их красны от обильных возлияний и влажно блестят от пота.
- Hei, tervist! – подошёл поближе один из парней – чуть лысеющий со лба увалень, пухлую верхнюю губу которого украшали песочного цвета усики. - Ну, как дела-а?
Он вполне дружески улыбнулся и протянул Артёму широкую ладонь. Тот с некоторой опаской пожал влажную пухлую лапу ( пожалев при этом о том, что оставил газовый пистолет в бардачке автомобиля – хрен его знает, что можно ожидать от этой компании полуношников ).
- Пеэтер, - представился парень, улыбнувшись ещё шире, и Артёма обдало жутким перегаром. – Сегодня у моего отца день рождения: пятьдесят лет!
Пеэтер хорошо говорил по-русски, совершенно не коверкая слова.
- Артём, - стиснул руку парня Артём. Остальные полуношники стояли чуть поодаль, приобняв друг друга за плечи и лучась довольными пьяными улыбками; один громко икнул и сплюнул себе под ноги, попав на носок ботинка.
- Kur-rat! – вяло выругался он, с досадой разглядывая плевок. Парень имел внушительный пивной животик, и нагибаться, чтобы стереть сие безобразие, ему было явно тяжеловато.
- Что ты здесь делаешь ночью? – поинтересовался Пеэтер, разлепляя наконец долгое рукопожатие. – Стоишь тут один у дороги. Где твои друзья?
- Вишь, авария у меня, – мотнул Артём головой в сторону канавы, над краем которой белел задок злополучной «VOLVO». – Машина в канаву съехала и набок завалилась. Вы ведь верно местные? Может есть у кого, чем подцепить тачку да вытащить?
- Тачку? – переспросил Пеэтер, недоумённо почесав бровь.
- Ну, машину мою, - пояснил Артём, смекнув, что эстонец не уразумел смысл жаргонного словечка.
- Трактор есть на хуторе, - вдруг подал голос тот, кто украсил слюной свой левый ботинок. – Пеэтера трактор.
- А далеко отсюда?
- Нет, совсем рядом, - ответил Пеэтер. – Я схожу, а парни помогут твою машину на колёса поставить. Минут... через пятнадцать снова буду здесь, - Пеэтер кивнул собутыльникам и бодрым шагом направился во тьму.

Кряхтя, парни поспрыгивали в канаву ( Артём последовал за ними ) и недолго думая, принялись раскачивать машину.
- И-и-эх! – дружно рявкнули они, и автомобиль со скрипом встал на колёса.
- Вот так-к! – коротко высказался животастый, отряхивая ладони друг о друга.

Вскоре послышалось сухое тарахтенье, и к канаве задом подъехал небольшой дряхленький трактор – Артём видел такие только в старых советских фильмах. Пеэтер спрыгнул с высокого сиденья, подал вниз звякнувшую цепь. Цепь закрепили, трактор зачихал, запыхтел, окутавшись сизыми облаками удушливых выхлопов, и поднатужившись, выволок «VOLVO» на дорогу.

Артём повернул ключ зажигания, и мотор сразу заработал.
- Уфф! – выдохнул Артём, - слава те Господи! Ну, спасибо, парни. Если бы не вы...
- Ты подожди уезжать, - нагнулся к окошку Пеэтер. – Поехали с нами: будем дальше веселиться.
- Вообще-то мне, ребята, надо бы домой... – сделал озабоченную мину Артём.
- А, ерунда! – отмахнулся Пеэтер. – Тут близко. Понравится – останешся, нет – так уедешь, никто не обидится. Ну, что – едем?
- Ох! – вздохнул Артём, шлёпнув по баранке ладонями. – Ладно, поехали.

Впереди, метров через триста, от основной дороги вправо ответвлялась более узкая грунтовая, прорубленная в непроходимой чаще. Двум встречным машинам разминуться в этом тесном коридоре было бы весьма непросто. – «И за каким лешим меня несёт в эти дебри?» - загрустил Артём, украткой косясь в зеркальце над лобовым стеклом на своих пассажиров. – «Заведут в глухомань, да и... А что я один против четверых?» Но он продолжал покорно ехать за трактором.

Вскоре лес чуток поредел, затем расступился, дорога по диагонали пересекла огромную вытянутую поляну – а впереди, слева, сквозь чёрные колонны древесных стволов и переплетение ветвей блеснул свет. За поляной от дороги отделился ещё один отросток, который и привёл их к сложенным из длинных жердей настежь открытым воротам.
Хутор открывался просторным двором, посреди которого стояла огромная изба, а чуть дальше за ней вырисовывались другие дворовые постройки, едва-едва различимые в ночном мраке.
- Приехали! – раздалось над ухом Артёма, после чего говоривший громко ( опять таки в ухо Артёму ) рыгнул.

Через распахнутые окна лился свет, падая почти до середины двора широкими янтарными полосами; в глубине дома виделась оживлённая людская толкотня: кто-то наяривал на гармошке, кто-то визгливо пел надтреснутым старческим голосом, ему подтягивал густой нестройный хор, звенела посуда – гулянка, судя по всему, развернулась основательная.
- Пошли-пошли, - поторопил Пеэтер. - Отец ждёт.

Уже в дверях их встретил крупный дородный мужчина, одетый очень несовременно: на нём был чёрный долгополый... пиджак что ли? – из чёрной плотной материи, расшитый красной тесьмой и имевший большие блестящие латунные пуговицы, украшенные тремя гербовыми львами, ниже шли чёрные же штаны, оканчивающиеся чуть ниже колен, белые чулки, башмаки с большими квадратными пряжками...
- «А-а, народный стало быть костюмчик!» - догадался Артём. – «Эсты же помешаны на таких вещах».
- Ярвет Месикяпп, - представился хозяин. – Спасибо, что пришли. Заходите, не стесняйтесь.
Дверь услужливо распахнулась, и сделав пару шагов, Артём окунулся в весёлый праздничный кавардак: гомон множества голосов, стук вилок по тарелкам, смех, запахи еды и пота, тонкая пелена табачного дыма, лениво клубящаяся под потолком... – ну, человек полста сюда точно набилось.

Его втиснули между горбатеньким старичком, чей узкий кривоватый нос украшали очки в проволочной оправе, а впалые щёки – смешные клинообразные бакенбарды, и роскошной девахой в широкой полосатой юбке и блузке с круглой серебрянной брошью на груди. Деваха повернулась к Артёму, одарив его весьма игривой улыбкой. Зубки у неё были что надо: крупные и белые как жемчуг. Да и мордашка вполне ничего.Артём кивнул ей в ответ, пальцы его сомкнулись на гранёном стакане, о край которого звякнуло горлышко большой бутыли. Запахло самогонкой. Артём привстал, поклонился и зычно крикнул: За здоровье юбиляра! – после чего, естественно, опрокинул самогон в себя.
Поток жидкого пламени устремился вниз по пищеводу – а довольная физиономия хозяина расплылась, став ещё шире. Огромная розовая тыква. Сразу захмелевший Артём плюхнулся на скамью, в рот ему сунули скользкий маринованный огурец.
- Хух –хх! – вырвалось у него, лишь только челюсти расправились с огурцом, - Крепок самогонище! Ну, зверское пойло!
Он вытер рукавом рубахи навернувшиеся слёзы. И вонзил вилку в холодец. Плохого настроения как не бывало.
Жуя, он обернулся к соседке, почувствовав на себе её взгляд.
- Аннели, - обнажила она белоснежные зубки и указала пальцем себе на грудь, - а грудь, кстати, выглядела очень даже аппетитно.
- А я Артём, - слетело с его губ. И он ласково погладил девушку по руке. Артём развернулся к очкастому старичку, желая и с ним завязать знакомство, но дед низко склонился над своей тарелкой, безостановочно двигая морщинистым ртом, и похоже окружающий мир его совершенно не интересовал.
- Tähelepanu! – перекрыл тут общий гвант уже знакомый Артёму высокий дребезжащий голос. Артём приподнялся и вытянул шею, желая разглядеть крикуна.

У стены, на длинной лавке сидело трое музыкантов, все люди в возрасте. Один держал на коленях широкий гуслеподобный инструмент ( Артём знал, что эта штука называется каннель ), другой опирался на выгнутую дугой длинную палку; на натянутой меж концами палки бечёвке болтались густо нанизанные на неё бубенцы и медные тарелочки. А обладателем надтреснутого голоска оказался красномордый дедок с гармошкой наперевес. Плавно раскачиваясь из стороны в сторону, дедок разразился длинной речью, из которой Артём как ни напрягался, так и не смог вычленить ни одного внятного слова: эстонский он вообще-то знал через пень-колоду, да и к тому же только что откушанный второй стаканчик «огненной воды» изрядно притупил порог восприятия, а напрягаться не хотелось.
Но вот старик окончил свою восторженную речь, хлопнулся задницей на скамью, заскорузлые пальцы шустро пробежались по кнопочкам клавиш – и трио пенсионеров разразилось весёлой плясовой.
Человек десять вышли из-за стола, поднялась и Аннели, мягко, но настойчиво потянув за собой Артёма.
- Да, не умею я, - смутился он, но девушка продолжала его тянуть. И вытянула.

Танцующие понеслись по кругу бешеным галопом, притопывая, прихлопывая, кружась. Поначалу хмельной Артём сильно выбивался из общего ритма, а временами и вылетал из круга, увлекая за собой хохочущую Аннели. Но танец длился довольно долго ( хотя может Артёму так только показалось ), и под конец ( а может опять показалось? ) у него стало получаться очень даже неплохо.


Разгорячённые танцоры уселись за стол, дедок-гармонист заиграл нечто тягуче-мажорное, и гости как-то все сразу дружно запели. О чём пели, для Артёма осталось загадкой, но чужеродным он себя в компании уже не чувствовал, и потому к конце каждого куплета вместе со всеми выкрикивал: «Юххей!», причём старался всех переорать. Аннели одобрительно поглаживала его по коленке, отчего в промежности приятно заныло и слегка вспухло. Артёму было очень хорошо, и даже раздававшееся над ухом надоедливое монотонное чавканье старика с бакенбардами не могло нарушить снизошедшее на душу состояние беззаботного, какого-то даже младенческого блаженства.
Объявили медленный танец, и на этот раз Артём сам увлёк девушку из-за праздничного стола в самую гущу неторопливо топчущихся пар. Он заключил её в тесное кольцо своих рук, она положила ему голову на плечо – одна белокурая кудряшка постоянно задевала край ноздри, и Артём еле сдерживался, чтоб не чихнуть.
Они кружились медленными шажками, разгоравшаяся в Артёме похоть заставляла его всё сильнее стискивать талию партнёрши, несколько раз руки непроизвольно соскальзывали ниже, нащупывая через плотную материю юбки пышные буханки ягодиц – и похоже девушке это нравилось: он чувствовал, как прижатые к его шее губы изгибаются в улыбке.
Не прерывая танца, они вышли из круга танцующих. За спиной Аннели Артём увидел слегка приоткрытую дверь. Он не колебался ни секунды: не разнимая объятий, мягко толкнул девушку вперёд, открывая её спиной дверь в темноту.
Они очутились в небольшой комнатке с узкой деревянной кроватью у самого окна – на аккуратно застеленном пёстром одеяле лежала бледная полоса лунного света, выбивающегося из-за неплотно задёрнутых занавесок.
Артём впился в сладкие девичьи губы долгим-долгим поцелуем, затем мелко трясущимися пальцами стал расстёгивать её блузку.
И вот наружу вывалились большие белые груди – Артём никогда не видел таких огромных – ну, разве что у силиконовых порномоделей. Он прошёлся трепещущим языком по этому сокровищу, вычерчивая на бархатистой коже влажные причудливые узоры, обжигая её горячим прерывистым дыханием. Аннели тихо застонала. Её рука гладила через джинсы его промежность, затем тонкие пальчики зазвенели пряжкой ремня. Вжикнула вниз молния ширинки – её рука проникла в трусы и жадно стиснула мгновенно отвердевший член.
- Ложись в койку! – зашептал Артём, выразительно кивнув девушке в сторону кровати. Пальцы его толкнули плохо прикрытую дверь, легли на плоский деревянный брусок щеколды... И замерли.

Весёлый праздничный галдёж внезапно и разом стих. Лишь кто-то слабо придушенно вякнул. И повисла зловещая тишина. Именно зловещая: внезапный страх тысячами длинных ледяных игл вонзился в холодеющую плоть. Эрекция моментально пропала, ладони вспотели, а волосы стали подобно жёсткой проволоке – чувство пока неведомой, но реально ощущаемой опасности властно овладело Артёмом, превращая его в беспомощного паралитика. И всё же холодеющая рука чуть-чуть приоткрыла дверь.
Дверь, за которой они с Аннели уединились, находилась в самом углу, и отсюда тот, кто оборвал звуки всеобщего веселья, был виден как на ладони.

Новоприбывший вышел на середину помещения и застыл, широко расставив ноги. Он был высок и широкоплеч. И хотя очертания его фигуры скрадывал свободно свисающий брезентовый плащ, в незнакомце угадывалась опасная мощь. На голову его был накинут капюшон, отбрасывающий тень на верхнюю половину лица, отчётливо был виден лишь поблёскивающий седой щетиной тяжёлый квадратный подбородок, наискось прочерченный бледной нитью старого шрама. И с ужасом Артём увидел лежащий на сгибе руки великана автомат. Оружие было явно очень старой модели: тупорылый ствол в толстом кожухе со множеством прорезей, деревянный приклад, длинный, изогнутый рожком патронный магазин сбоку. Но всё равно это было очень грозное оружие: чёрная дырка ствола своим диаметром наводила на мысль о совсем немаленьком калибре, способном резать плоть не хуже циркулярной пилы.
- А вот и я! – шевельнулся рот незнакомца. Его глухой, не окрашенный эмоциями, но в то же время угрожающий голос не оставлял никаких сомнений: сегодня этот дом посетила сама Смерть, и возможно, её жатва будет обильной.
- Кто... ты?! – с хрипом выдавилось из горла Ярвета Месикяппа.
- Хе... не узнал по голосу? – криво ухмыльнулись бледные губы незнакомца. – Не мудрено: сколько лет прошло. Посмотрим, узнаешь ли сейчас... – и капюшон упал на плечи. Хозяин хутора отшатнулся и задрожал всем телом. В тускло-серых, неподвижных глазах незванного гостя мелькнула тень насмешки – но не более чем тень: на грубом, изборождённом глубокими морщинами лице не дрогнул ни единый мускул – неведомый Артёму вестник Смерти казался пустой человеческой оболочкой, внутри которой царил лишь чёрный могильный холод и непреклонное стремление убивать.
- Иван, ты?! – страшным голосом выкрикнул Месикяпп. – А я думал, ты...
- Давно в могиле? – в безжизненном голосе впервые прорезались язвительные нотки. – Или догниваю на нарах? Не-ет, братан, я не из таких. Я из тех, что возвращаются. Чтобы поквитаться. Пятнадцать лет по тюрьмам отмотал! Этим ты купил себе свободу, ссучара?! А я вот выжил, бежал – и теперь здесь!
- Иван, послушай! Ты... ты не прав! – лицо Ярвета посерело, губы дрожали – на него жалко было смотреть. – Не я сдал тебя! Клянусь, не я!
- А у вас тут смотрю, веселье... – мёртвый взгляд скользнул по перепуганным лицам, по шеренге бутылок. – Что празднуем, Ярвет?
- День рожденья у меня, - Месикяпп не спускал с незванного гостя затравленно бегающих глаз. – Пятьдесят мне стукнуло.
- Пятьдесят, говоришь? – качнул тяжёлой головой Иван. – Много... Зажился ты на свете.
Автомат ожил, и с грохотом выплюнул струю рваного пламени.
Ярвет забился как в припадке, спина его взорвалась кровавыми ошмётками. Потом он опрокинулся на стол, и свалив при падении кучу посуды, замер в луже крови и месиве еды.
Артёма оглушил истошный вопль Аннели: девушка рванулась к двери, растворила её пошире, и теперь вопила на запредельно высокой ноте, сжав голову руками.
- « Так тож отец её!» - догадался Артём.
Грянул одиночный выстрел и крик оборвался: на лбу девушки появилось чёрное отверстие – в него свободно мог пролезть указательный палец.
- О, Господи! – вырвалось у Артёма. Но то, что он увидел дальше, сделало его заикой и совершенно седым.

Из широко раскрытых глаз Аннели хлынули слёзы, она медленно стала отступать назад, дрожа всем телом и тоненько скуля сквозь сжатые зубы. И тут начались ужасные, совершенно немыслимые изменения.
Её белоснежная кожа стала стремительно темнеть, съёживаясь на лице невообразимыми морщинами и складками, быстро превратившими милую мордашку в уродливую маску мумии, скалящуюся в безумном и беззвучном смехе; глаза закатились и истаяли в глубоких кавернах опустевших глазниц. Тело же вдруг стало распадаться большими кусками, которые исчезали, не успев упасть на пол. Лишь череп, с основания которого свисали длинные растрёпанные нити, доплыл до окна, растворившись в лунном свете.
Тьма навалилась на Артёма многотонной тяжестью и погребла под собой. Ему казалось, будто он прошёл сквозь пол, и летит в бесконечную пропасть, откуда нет возврата. И путь его сопровождало долгое эхо яростных автоматных очередей.

Сначала пришла боль – тупая боль в позвоночнике. С болью вернулась жизнь: Артём застонал, пошевелился и открыл глаза.
Серый полусумрак раннего утра, запах гниющего дерева и плесени. Холодно, бр-рр, как холодно!
Он сидит на чёрном грязном дощатом полу, привалившись спиной к дверному косяку. Его окружают обшитые трухлявыми досками стены огромной комнаты. Впереди, за пустыми оконными проёмами виднеется лес.
Морщась от боли, Артём встаёт и неверным шагом движется к выходу. Под ногами пронзительно скрипят половицы, воздух насыщен ледяной сыростью, за долгие-долгие годы впитавшейся в стены заброшенного дома.

Утро снаружи выдалось хмурым и прохладным, седые клочья ночного тумана ещё висели над землёй. И всё же снаружи было гораздо теплее, чем в доме – Артёму показалось, будто он выбрался из холодильника. Конечности его понемногу оттаивали, обретая былую подвижность. Скорым нервным шагом он пересёк двор и быстренько юркнул в машину. Он не хотел ни вспоминать, ни даже думать о том, что с ним произошло. По крайней мере, не сейчас и не здесь.

Мотор успокаивающе-монотонно урчал; заброшенный хутор скрылся за поворотом, загородившись деревьями; в зеркальце над лобовым стеклом отражалось новое, сильно изменившееся лицо Артёма: измождённое и затравленное, обрамлённое белыми как снег седыми волосами.
Честно говоря, после всего пережитого, он не очень удивился, увидев удручающие изменения в своём облике. Удивление его и печаль были какими-то вялыми: ночное приключение настолько сильно опалило его ледяным дыханием потустороннего кошмара, что эмоции сильно притупились – словно раны, подвергнутые анестезии.
Он всключил радиоприёмник, вяло шевельнул ручку настройки – салон наполнила плотная пульсация тяжёлого рока: передавали песню Оззи Осборна «Crazy Train». Но бодрая ритмичная музыка увы, никак не помогала загнать в самый дальний и тёмный уголок памяти навязчиво возвращающееся видение распадающейся на куски Аннели. – «Отныне я навеки с тобой!» - шептал внутренний голос разложившимися устами призрака, и Артём всё глубже погружался в трясину чёрной тоски, понимая, что призрак прав: то, что он пережил этой ночью, до конца дней будет терзать его. Мрачный мир потустороннего ужаса глубоко запустил в его душу свои когти-занозы, отравив существование гнилым ядом своих непостижимых кошмарных тайн.

Впереди нарисовалась застеклённая коробка придорожной забегаловки. – «Чашка крепкого кофе», - подумал Артём, притормаживая, – «вот что мне сейчас дейсвительно нужно».

Из шести столиков были заняты лишь два: за одним сидела молодая сонная парочка, вяло посасывая через соломинки молочный коктейль, за столиком у окна угнездился потёртого вида старик. Неторопливо попивая пивко, старик задумчиво уставился в окно, его заскорузлые пальцы играли спичечным коробком. Под столиком, меж запылённых кирзачей лежал большой туго набитый рюкзак. Артём проследил за взглядом деда – тот очевидно разглядывал маячивший за окном металлический столб автобусной остановки.
- Прошу прощения... – Артём опустился на стул напротив. – Вам случаем не в Таллин?
Дед перевёл взгляд на Артёма, и с минуту молча изучал его своими желтоватыми глазами.
- Ну, да, - наконец ответил он, пригубив пива. – А что вы хотели?
- Да, я мог бы прихватить вас с собой, - улыбнулся ему Артём. – Видите ли, ехал я всю ночь, дико устал... Мне нужен попутчик, чтоб не задремать за рулём. Сами знаете: когда есть с кем перекинуться словцом, и дорога короче кажется. Сколько вам ещё ждать автобус?
Старик бросил взгляд на наручные часы.
- Минут сорок.
- Ого! Ну, так как, составите мне компанию?.

Мысль взять попутчика возникла спонтанно и показалась Артёму удачной: непринуждённая болтовня с незнакомым человеком позволит ему на время отвлечься от нехороших воспоминаний.

- Поехали! – дед запрокинул голову и одним глоткой допил пиво.
- Извините! – раздалось со стороны.
Артём повернул голову – молодая парочка оторвалась от своих коктейлей и смотрела на него.
- Извините, - повторила девчонка (очень симпатичная ), - мы тут услыхали краем уха, вы в Таллин едете... Может и нас подбросите?
- Отчего же не подбросить – подброшу! – повеселел Артём.

Молодёжь села на заднее сиденье, дед – его звали Паулем, - запихал свой рюкзачище в багажник, и крякнув, плюхнулся рядом с Артёмом. Он весьма бойко говорил по-русски, и минут через десять дедка было уже не остановить – его трескучий дребезжащий родник красноречия был неиссякаем: Пауль то вспоминал свои молодые годы, то перемывал косточки нынешнему правительству, то рассказывал о том, как после войны работал в рыболовецком совхозе, где сволочь-председатель был вором и пьяницей. Хаотично подобранные отрывки из биографии старого Пауля обильно пересыпались шутками-прибаутками, от которых девчонка на заднем сиденье сдавленно хихикала в ладошку. Заслышав смешки, дед широко и счастливо улыбался, демонстрирую истончённые прокуренные зубы. Наконец он попросил у Артёма сигаретку и замолк, прикуривая. Тут Артём всё-таки не удержался и спросил:
- Вы из тех мест... Ну, где я вас подобрал?
- Да, – окутался облачком дыма Пауль, - родился в тех местах. Живу в посёлке. А в старые времена, когда ещё таких дорог хороших и в помине здесь не было, леса стояли совсем непролазные, народ жил в основном всё по хуторам. Вот мой дед с бабкой в молодости батрачили на хуторе одного богатого мужика – Месикяппа. Большущий был когда-то хутор, огромное хозяйство.
Знакомая фамилия словно бритвой резанула по сердцу, по коже прошлась холодная колючая волна озноба.
- ... а потом деньжат поднакопили, да и свой хуторок отстроили,– продолжал Пауль. – А я уже в посёлке родился – в двадцать девятом году.
- А эти... кхе-кхе-кхе... – прокашлялся Артём, - Месикяппы... Что с ними дальше было?
- С Месикяппами? – сощурился старик. – Там тёмная история приключилась в конце тридцатых: поубивали их всех. И представляешь: в день рождения хозяина! Пришли какие-то люди, и всех перестреляли: именинника, детей его, родственников, гостей – всех-всех, никого не пощадили. Хутор-то в такой глуши – хоть из пушек пали, никто не услышит. Только через день люди с соседних хуторов забеспокоились, не дождавшись своих домашних. А как приехали к Месикяппам – всё равно, что на скотобойню попали.
- Нашли убийц?
- Я слышал, что не нашли. Хутор перешёл к дальним родственникам, но те были городские, не захотели крестьянским трудом заниматься – перепродали хозяйство Оруметсам. Но и те недолго владели хутором: не смогли там жить.
- А что так? – с замиранием сердца спросил Артём.
- Да, вроде как чертовщина там какая-то завелась, привиденья беспокойство наводили: то хозяин, старый Месикяпп появится, то сыновья его, то дочка... Кто же в таком доме жить захочет? Вот и стоит хутор пустой уже лет пятьдесят наверное.

- «Дом мёртвых» - прошуршало сухим шопотом в голове Артёма. Дом, живущий своей жизнью. Выходит, он далеко не первый, кому призраки прокрутили свой «фильм ужасов» - великолепно срежиссированный, невероятно правдоподобный. Чтож, посмотрим, насколько хорош будет его, Артёмов фильм: послезавтра «Парень с соседнего хутора» должен быть на руках у Тиграна.

Монтаж он закончил около семи. Перекусив парой больших бутербродов с ветчиной и сыром, Артём нацедил себе четверть стакана «Джим Бим» и уселся просматривать готовый фильм.
Всё было просто отлично: цвет, картинка, никаких теней, отбрасываемых оператором или ассистентом, никакой лажи, а местами и музыкальный фон весьма удачно наложен – короче, классная работа, пожалуй, даже лучше его предыдущего творения – «Банщик дядя Саша». Да, «Парень с соседнего хутора» способен возбудить и безнадёжного импотента. А рыжая так вообще «звезда» - надо бы ей, кстати, позвонить, да в гости пригласить.
Артём закончил просмотр, взялся за толстую пачку фотоснимков со сценами соития: нужно выбрать пяток лучших – один украсит лицевую сторону коробки, остальные пойдут более мелким форматом на заднюю.
- Вот эта! – Артём залюбовался снимком, где рыжая сладострастно облизывая губы, насаживала себя на член Виллу. – Вот эта фотка и будет мозолить глаза посетителям гамбургских «секс-шопов», - он пометил оборотную сторону фотоснимка жирной красной галочкой.
- Окей! – Артём сладко потянулся, хрустнув позвонками. Через полчасика надо будет начать лепить обложку на компе. А пока... – он крутанулся на вертящемся стуле.

Посреди комнаты возвышался мрачный тёмный силуэт – Артём сразу узнал этот просторный цвета болотной трясины плащ с капюшоном, мощный, украшенный ниткой зажившего шрама плохо выбритый подбородок. И ствол старого автомата. Ствол направленный ему, Артёму, в грудь.
- Сбежать решил, говнюк? – прошипел злой мёртвый голос. – Я не оставляю свидетелей.
- Ива-ан! – дико завопил Артём, делая попытку вскочить на ноги.
Но палец безжалостного убийцы уже вдавил спусковой крючок. Смертоностный свинцовый рой вспорол Артёма от паха до горла. Давясь кровью, Артём с ужасом посмотрел на свои вываливающиеся внутренности, и закатив глаза, повалился набок. В окутанной пороховой гарью и запахом крови наступившей тишине, он чуть слышно захрипел, дёрнулся и затих.
Убийца скинул капюшон с лица и шагнул к безжизненному телу. Присев на корточки, он несколько мгновений всматривался в широко раскрытые остекленевшие глаза Артёма, затем его грязные с чёрными ногтями пальцы легли на эти мёртвые глаза, опустив веки. Улыбка жестокого удовлетворения скользнула по тёмному лицу убийцы. Он разогнулся и неслышно пятясь, ушёл в стену. Мгновением позже тело Артёма растворилось легкой пепельной дымкой.